праву сильного, заставив всех колеблющихся и трусливых определяться, по пути им с революцией или нет. Вот и ему пришло время определяться. События последнего времени развивались очень стремительно. И то, что начиналось с желания проверить себя и не представлялось серьёзным, вдруг превратилось чуть ли не в главную часть его жизни. Теперь весь распорядок дня подчинялся Ленкиным звонкам:
«Приезжай во столько-то. Примерно девятьсот». И он мчится, изменив и отменив другие планы. А как же – здесь всё серьёзно, и прежде всего цифры. Не надо лукавить с собой – это стало главным, а всё остальное – работа, учёба, перевод на дневное, ради которого это и начиналось, – второстепенным. Потому что там – какие-то розовые сопли: переведусь, окончу, распределюсь, за границу направят… Или: не переведусь, не распределюсь, не направят. А здесь он за месяц заработал две с половиной тысячи. Это зарплата инженера с высшим образованием за полтора года. Но главное даже не деньги. С ним уважительно, на равных общаются взрослые серьёзные люди. Он вспомнил, как ещё совсем недавно на него смотрел Резо. И как сейчас! И какие крупные серьёзные вопросы он теперь решает. Всё вроде так. Но сегодня Ольга Ивановна чётко показала, где он находится. И лекция про революцию подтвердила это.
Никакой он не верный ленинец и не будущий борец за возврат идеалов. Он – начинающий хапуга. Молодой, да ранний. Потому-то, раскрыв рот, слушал науку, как не попадаться. Вместе с другими потенциальными воришками. Нет, он не собирается опускаться до обвешивания сограждан. Он собирается… А почему, собственно, собирается? Он уже ворует по-крупному! И неважно, что он не крадёт у кого-то конкретно. Он крадёт у государства, а значит, у всех сразу. И ему очень полезным показался опыт тёртой торгашки. Этот опыт был похож на то, как его инструктировала Ленка: «Обращай внимание на всех вокруг, когда заходишь и, главное, выходишь с товаром. Если увидишь какого-то человека дважды, лучше не заходи». И так далее. Но самое главное, в чём они были абсолютно едины: «Если попались, не вздумайте говорить, что делились с директором или кассиром. Это уже организованная группа, система и так далее, что лишь усугубляет положение. Тем более что доказать вы всё равно ничего не сможете. Только коллектив против себя восстановите. А коллектив – это очень важно в нашем деле. Если же поведёте себя правильно, то и на помощь директора и всего коллектива можете рассчитывать. Возможно, директор найдёт концы – все же люди, в одном котле варятся – и решит вопрос. Но даже если отмазать не получится, то положительная характеристика с места работы – тоже большое дело. А трудовой коллектив может ходатайствовать о том, чтобы взять на поруки оступившегося товарища», – это Ольга Ивановна.
«Милый, но ты же меня не заложишь, если попадёшься? Если что, бросай сумку и беги, ты же спортсмен. Даже если поймают, к вещам привязать труднее. Где ты – и где сумка. А что понятые скажут? Они тебя с сумкой и не видели. В конце концов, говори, что нашёл или незнакомый человек передать попросил. Главное, не колись, что от работника торговли получил, потому что это организованная группа и использование служебного положения – отягчающие обстоятельства. А так, может, и решу вопрос – есть кой-какие связи».
Да, он уже по уши в дерьме. Это факт, и не надо себя оправдывать. А главное – он не хочет себя оправдывать. Положа руку на сердце, ему нравилось его теперешнее положение – в нём появилась какая-то значительность, причастность к тайному и запретному. Он начал свысока поглядывать на окружающих. Обычные люди – они живут обычной жизнью. Он же рискует, почти как разведчик, и у него уже начал прорезаться аппетит к деньгам – тем ниточкам, дёргая за которые получаешь возможность манипулировать людьми, а значит, власть над ними. Не это ли ещё неотчётливое, но уже манящее чувство было истинной причиной его стремления к карьере, а вовсе не декларируемая тяга к социальной справедливости?
Когда он добрался до дома, дверь, к счастью, не была закрыта изнутри. Очередная девушка успела покинуть комнату до его прихода. Горел только ночник. Из магнитофона лилась волнующая мелодия. Олег лежал на кровати с бутылкой в руках. Ящик чешского пива – редкий дефицит, который можно было достать только по ресторанной цене и только у знакомого метрдотеля, – стоял между кроватями. Он молча взял бутылку, открыл об угол кровати, чокнулся с товарищем и, тоже не раздеваясь, повалился на жалобно скрипнувшие пружины. Так они лежали и молча пили пиво. У него был трудный день. Он принял непростое решение. И он ни о чём не жалел. А пиво оказалось на редкость хорошим!
* * *
В ресторане было шумно. Играл ВИА, хмельные посетители громко и настойчиво, перекрикивая музыку, пытались донести до окружающих чрезвычайно умные мысли, которые обычно посещают людей после третьей рюмки. Важные официанты в единой униформе – чёрный низ, белый верх, чёрная бабочка – горделиво разносили подносы, на которых среди тарелок обязательно виднелись пузатые графинчики с беленькой или коньячком. Коньячок был дорог. Неподъёмно для простого советского человека, который почему-то гордо, но явно незаслуженно именовался хозяином своей страны. Беленькая, впрочем, тоже кусалась. Рупь семьдесят сто грамм. Однако! А коньяк – три пятнадцать! С ума можно сойти! А зарплата – сто двадцать. Хорошая – сто семьдесят. У профессора – триста и санаторий раз в году гарантирован. Ему и жене. Жить можно! Ещё имелись шахтёры, полярники и космонавты, но там особый случай: родное государство было очень рачительным, если платило, то и забирало – здоровьем, жизнями. И не терпело конкуренции. Поэтому всякие особо шустрые – вроде мясников, таксистов и автослесарей, которые умудрялись корректировать принцип социальной справедливости по своему усмотрению, а не так, как он виделся из-за кремлёвской стены, – вполне могли рассчитывать на суровое пролетарское возмездие. Ну а для конченых отщепенцев – фарцовщиков, валютчиков и проституток, если, конечно, они не находились в тесном сотрудничестве со всемогущим КГБ, – это самое возмездие было практически гарантировано. «Ешь ананасы, рябчиков жуй – день твой последний приходит, буржуй!» Предчувствуя скорую расплату, весь этот сброд предпочитал заливать страх водкой и коньяком в ресторанах – рассадниках разврата. Так учила советская пропаганда. Честные же советские люди туда – ни ногой. Да и попробуй они, вопреки пропаганде, сунуться – не тут-то было. Во-первых, на какие шиши? Во-вторых, швейцар не пустит – куды это ты, мил человек, намылился? Мест нет! Видать, всё сбродом
