и предостерегает от будущего
Деревня пустая, сонная. Странно тихая, залитая неживым голубоватым светом и будто зачарованная, замороженная им. Ни голосу, ни шороху, ни лаю сторожкого... Уж из живых во всей деревне ни один ли Иван? В тишине и пустоте улиц сквозь деревню проходит, вот и околица уже. Взгляд его тревожно мечется в поиске ответа - зачем он здесь? почему? Мнилось - будто к Алене торопится, но ее нет нигде, и никто не ждет Ивана. Неужто напрасно сердце ворохнулось, погнало его в ночь, тешась пустой надеждой... Остановился, опустошенный, потерянный - Святый Боже! Вразуми! Ведь и вправду, всего лишь сон был... Как поверил сну? Нет. Не сну - Алене верил. Но она говорила то, о чем душа его страждала, он сам и вложил желанные слова в уста любимой...
С готовностью великой уверился в сладком обмане... И тут екнуло, обмерло сердце Ивана - из-под плакучих ветвей ивы тихо выступила навстречу ему светлая тень.
Подошел торопливо и молча, обнял, крепко прижал. Стоял так долго, прежде чем совладал с голосом. Потом проговорил в душистое тепло волос.
- Думал - не увижу больше.
- Не поверил мне? - шепнула укоризненно Алена.
- То-то и оно, что поверил. Ночи ждал. За день единый дневной свет ненавистным мне стал, и солнце ненавистно за медлительность нескончаемую. Будто смеялось оно надо мной - встало на одном месте, как гвоздями приколоченное.
- Дружок мой сердечный, послушай меня. Помнишь ли себя прежнего? Веселого насмешника, гордеца, сердцам девичьим погибель?
- Он умер.
- Я знаю. Но я умерла тоже. И видишь - вернулась. Так неужели тому Ивану труднее к жизни возвернуться? Что ж, быть мне утешительницей при слабом, робком, душою больном? Но мне не нужен такой Иван, это не мой Иванко!
Сжал он плечи Аленины, быстро к себе повернул.
- Ты молвила - "нужен"?! Другой я тебе - нужен?!
- Да.
- Зачем?! Что я для тебя сделать должен? Нет, - оборвал он сам себя. Говорить - лишнее. Я знаю.
- Знаешь, - усмехнулась Алена. - Для этого тело свое до семи потов изнуряешь, торопишься силу в него вогнать?
Иван изумленно на нее посмотрел:
- Как ты про это...
- Видела.
- Как - видела? Где?
- На выпасах, где же еще. Это от людей ты укрыться можешь, когда каменьями пол-пудовыми балуешься, но не от меня ведь.
- Аленушка, неужто ты все время рядом была?..
- Да кто ж стадо пасет! Тебе ведь не до него совсем.
Иван рассмеялся счастливо.
- А я диву давался - какая скотина послушная, никакой мне с нею заботушки нету.
- Я вот в другой-то раз погляжу, будет ли тебе забота? Уж побегаешь ты за буренками по сограм да буеракам. Посчитаю, сколь еще потов с тебя сойдет, - смеясь, пригрозила Алена. Но улыбки как ни бывало, когда она проговорила: - Только твердо запомни - не в том моя нужда к тебе, об чем ты думаешь.
- Об чем же я думаю? - сощурил Иван глаза.
- Не лукавь со мной. Спрос им чинить - не твоя забота.
Лицо у Ивана затвердело, глаза полыхнули лютостью, которой никогда Алена в нем не знала. И еще было в них новое - жесткость, упрямство.
- Не тронь их. Ни одного, - повторила она.
- Ты мне это не запретишь. Не можешь.
- Могу. Но ты и так не станешь их трогать.
- Алена... я ведь только за это еще и держался! Больше-то мне и жить нечем.
- Знаю. А кабы и не знала, так вот он - мир твой сегодняшний. - Алена повела рукой. - Мертвый и холодный. Призрак прошлого. Вчера я позвала тебя, и ты пришел ко мне, в солнечные луга, до последнего стебелечка жизнью полные. Сегодня я не звала. Ты пришел искать меня в своем мире. А он вот каков. Нравится тебе?
Иван оглянулся, будто заново увидел безмолвную деревню с пустыми улицами, залитыми холодным голубым светом... Так не настоящая это деревня, а его, Ивана, суть? Он создал сей мертвый мир? Иван вздрогнул от холода, который вдруг ощутил внутри себя.
- Да, согреться здесь нечем, - подтвердила Алена. - Единственное покой, может, пока еще имеется здесь, его ты еще можешь найти.
- Почему - пока?
- Потому, что злая совесть - худший из палачей.
- Что говоришь, ты, Алена?! Неужто совесть будет казнить меня за то, что воздам злодеям по злодейству их?
- Да неужто дело, порожденное ненавистью, кипением мутных страстей будет в согласии с совестью? Ты выбрал себе в опоры ненависть. Подумал, что любовь умерла навеки, а она только больна была, горем тяжким больна. Ты сам добил ее, когда стал рoстить и лелеять мечту о мести в душе своей. Любовь и ненависть рядом жить не могут. Но из души, покинутой любовью, уходит Бог...
- Алена, замолчи!
- Иванко, - голос Алены стал тих, полон сочувствия и любви, - желанный мой, ты мог бы пройти этим путем. Но теперь ты знаешь, он обманный. Ты ждал покоя в конце его, но его там нет. Там - еще худшие муки.
Она взяла руку Ивана, потерлась о нее своей щекой.
- Хочешь, уйдем отсюда?
- Да, - потеряно выговорил Иван.
И сейчас же ночь задышала теплом, обступила темнотой. Но не пустотой ночной сумрак был наполнен живыми запахами, звуками. Иван повел глазами удивленно и увидел лунную дорожку на воде, темные заросли камышей.
- Теперь ты дома, - подтвердила его догадку Алена.
- Никогда не знал, что ночь такая живая... и так многозвучна... - чуть улыбнулся Иван, вслушиваясь в тихий плеск воды меж камышиных стеблей, в голоса лягушек, в далекий собачий лай, в неясные вздохи ветра...
- Только... дома ли? Сейчас ведь осень на дворе, ночи прохладны. А эта - летняя совсем, воздух парной.
- Сон, что волшебство. Ему законов нету, все дозволено. Зачем нам осень? И так душе студено.
Иван обернулся к Алене, медленно провел по ее волосам, по плечам:
- Выходит, вот этим мне и жить теперь? Снами, обманами? День торопить в ожидании ночи?
- Не спеши, Иванко. Я воротилась, потому что узнала... как поломала твою жизнь, сама того не ведая. Вернулась, чтоб выправить. - Алена положила ладошку на губы Ивану, упреждая готовый вопрос. - Знаю, знаю, что не ответила тебе, а только больше запутала. Но не торопись спрашивать, придет время, все станет ясно. Сейчас же пока одного от тебя хочу - поскорее душой выздоравливай, отыщи себя, прежнего. Только это и важно сейчас.
Иван рассмеялся, целуя Аленину ладонь, обнял:
- Обещаю слушаться тебя и все исполнять немедля!
Глаза Алены засветились ответной улыбкой - наконец-то увидела она в Иване прежнего Иванко...
Глава сороковая,
в которой происходит разговор на груде сена,
для козы кошенного
Под ногами громко зашелестело, и Иван споткнулся о груду сухой травы.
- Откуда она здесь? - удивился он.
- Так ты сам и накосил! Козу завести собирался, - смеясь, напомнила Алена.
- Уж ни та ли это ночь, когда сидели мы здесь с тобою, а потом... Ярин...
- Та. Только без "потом". Мы больше не впустим злое в нашу жизнь.
- "В нашу жизнь"! Как же мне по сердцу слова такие! - Запутавшись в длинных сухих стеблях, он повалился в сено, увлекая Алену.
Потом, когда Алена сидела, прислонившись спиной к груди Ивана, согретая кольцом его рук, она проговорила, глядя на серебристую дорожку, которая, казалось, бежит далеко-далеко:
- Знаешь, Иванко, а я ведь вот только недавно поняла, за что полюбила тебя с первой же встречи.
- А я и доселе не понял - за что ты меня, дурня неуклюжего, полюбила.
Алена запрокинула голову, ласково потерлась о его шею.
- Никакой ты не дурень. Так вот, я тогда, сама того не ведая, талант в тебе угадала.
- О! Это какой же? Я и то никаких особых талантов за собой не знаю!
- Ты умеешь пробудить в человеке его доброту, красоту, честь... Умеешь подать это в сердце встречного. Оттого и люб ты людям, что умеешь сделать их лучше. Оттого и Ярин невзлюбил тебя с первой встречи - ты был во всем ему противоположен. Больше январский день и летняя жара схожи, чем ты и он.
- Ну-у... - протянул Иван. - Какой же это талант?
- Нет, уж ты поверь мне, Иванко - очень редкий талант. Ведь ценность каждого дня человеческой жизни лишь тем измеряется, сколько нитей любви он выткал в этот день и протянул между людьми. Большинство же наоборот, не спешат плести драгоценные нити, - ждут, когда их оплетут этими золотыми нитями, обогреют.
- Но ведь есть и другие ценности в жизни у человека!
- Какие?
- Да мало ли! Дело человека. Семья, дети.
- Дело ценно тогда только, коль от него другим радость. А для этого мастер должен и дело свое любить, и людей, для кого он трудится. Любить! И семья любовью стоит, иначе никакая она не семья. Дети? А как же! Только ведь и злодей всякий отца с матерью имеет. Да велика ли честь им от такого? Дите не только родить надо, важнее уметь Бога вложить в сердце его, прoростить Любовь. Это великий труд человеческого пути, Иванко.
- Ишь ты! Выходит, все к любви сходится? - задумчиво проговорил Иван.
- Бог есть Любовь.
- Знаю, так в Книге Книг сказано. Но я никогда не думал об этом вот так, как ты говоришь...
- Теперь веришь, что твой талант редкостный?
- Да нету у меня его, Алена! Это ты придумала.
