— Божий суд! Наказует меня Господь не по силам моим.
Свободное время он боялся оставаться один, окружал себя ближними и сидел между них, не говоря ни слова, унылый и скорбный.
Только время от времени приходили к нему и докладывали о здравии царицы. А она, голубка, лежала: медленно сгорая от злой болезни и думала горькую думу о людском зле, что в то время всякую болезнь приписывали глазу или отрав.
Царь сидел за столом. Справа и слева от него стояли новые часы. Одни показывали, как солнце всходит и закатывается, как в полночь показывается месяц, другие каждый час играли сладкую музыку. Но не радовали его эти диковины.
Вокруг него стояли бояре, Ближе всех князь Теряев и Шереметев с Черкасским. Ждали часу, когда ударять к обедне, а до того царь принимал челобитные. Но ни на одного из вошедших даже не взглянул царь, и бумаги отбирал Шереметев.
И вдруг среди тишины вместо звона церковного донеслось в горницу скоромошья песня.
Эй жги!..
Ехал дьяк по улице
На сиротской курице,
А жена за ним пешой
Заметая след полой…
Звонкий голос несся, мешаясь со звоном балалайки.
Бледное лицо царя окрасилось румянцем, глаза вспыхнули. Он выпрямился и гневно сказал:
— В час скорби скоромошья песня! Непригоже!..
Князь Теряев вдруг рванулся с места. Глаза его загорелись.
— Государь! — сказал он. — Скоромошье дело — бесово дело! Только людей сбивают с пути. А ныне и того богопротивнее. Дозволь скоромошьий приход изничтожить!
Царь устало кивнул головой.
— Негожее дело, срамное дело, — тихо сказал он, — и отцы наши говорят: «И думал истинно, как отвратити людии от церкви, и собрав беси, преобрази в человека и идяще в соборе велице пришед во град и вси бияху в бубны, друзия в козищи и в свирели и иния, сквернословя и плясахом, идяху на злоумысление к человеком, мнози же оставивши церковь и на позоры бесов течеху…»
Но князь уже не слышал царской речи. Как голодный зверь выбежал он из дворца, прыгнул на своего коня и, кивнул челяди:
— За мной! — пронесся по улице.
Пьяный посадский, идя впереди веселой компании, бренчал на балалайке, выводя тонким голосом:
Эй жги! Говори, говори!
Князь наскочил на него, и в один миг балалайка вдребезги разлетелась об голову посадского.
Князь бросил обломанный гриф и сказал:
— Царь запретил скоромошьи приборы. Иди и бей их!
Посадский обалдело посмотрел на него, потом вдруг заревел:
— Бей скоморохов! — и бросился с этим криком по улице, а за ним его пьяные товарищи.
А князь скакал дальше, направляясь в самое шумное кружало Балчуг.
Как всегда, там стоял дым коромыслом: скоморохи пели и плясали, дудели, играли и барабанили на потеху ярыжек. Князь ворвался и приказал именем царя отбирать от скоморохов гусли, свирели, домры, бубны и угольники.
Скоморохи подняли вой, но князь с каким-то жестоким удовольствием бил их инструменты и кричал:
— Будет вам народ соблазнять!
Три дня он со своей челядью рыскал по городу, именем царя уничтожая скоромошьи инструменты. Разбитые, с порванной кожею, с оборванными струнами кидались они на возы и посылались в разбойный приказ на сожжение.
Рассказывают, что в эти дни пять полных возов было сожжено палачами.
Князь словно успокоился, насытив жажду мести скоморохам; с того момента, как он получил от Терехова-Багреева отписку с рассказом обо всем случившемся, вся ненависть его сосредоточилась на одних скоморохах, и теперь ему сразу стало легче.
На другой день он даже вызвал слабую улыбку на лице царя, когда рассказывал про свой поход против них.
Царь одобрительно покачал головой.
— Богу, слышь, сие угодно было, — сказал он. — Царице полегчало!
Все окружающие благоговейно перекрестились.
— Слышь, — продолжал царь, — с Казани мурза прибыл, настой из трав ей дал, ей, голубке, и легче стало. Был у ней ноне от утрени, говорил с ней. Такая ли ныне хлипкая стала!
И царь замолк. Потом снова обратился к князю:
— Ну, а что у тебя? Был воевода с головой?
— Нет, государь, помер.
Царь широко перекрестился.
— Упокой Господи душу раба твоего… Как его-то?
— Симеона…
— Симеона, — повторил царь. — С чего же помер?
Князь рассказал все по ряду.
Царь опять перекрестился.
— Видна карающая десница Господа. Истинно, суд Божий осудил и казни обрек слугу неправедного! Что там? Чего ты молчишь?
Он вдруг поднялся с кресла и тревожно посмотрел на Шереметева, который только что вошел. Слышно было, как в сенях тревожно бегали люди.
— Что там? — повторил царь бледнея.
Дверь распахнулась и в горницу с плачем вбежал князь Долгорукий.
— Кончается!.. — проговорил он рыдая.
Царь выпрямился, но тут же покачнулся. Шереметев и князь успели подхватить его под руки.
— Ведите меня!.. К ней!.. К голубушке!..
Он рванулся вперед.
Прорезая воздух, уныло, гулко ударил колокол. Раз, другой…
Царь опустился на колени и заплакал.
Кончается!.. — произнес он. — Господи, я грешен… виновен, меня и карай! За что ее-то?
Царь плакал, а царица тихо кончалась, после трех месяцев непрерывной болезни, начавшейся с первого дня свадьбы.
Протяжный звон колоколов и бил огласил Москву; жители повалили в храм и там в слезах молились за упокой души отошедшей в вечность царицы.
Время излечивает всякие раны. Прошло два года, думные бояре стали просить царя о его женитьбе, стоял на том и его отец, патриарх. И царь женился вторично на Евдокии Лукьяновне Стрешневой, дочери простого дворянина.
Князь Теряев возвышался подле царя и вскорости был назначен в Думу.
Прошло еще добрых двенадцать лет, и молодой князь Теряев был обвенчан со своей невестой Ольгой Тереховой, после чего отличился как воин в походе под Смоленском.
Эхе женился на Каролине и вместе с молодым князем делил трудный поход; а Эдуард Штрассе был отличен Шереметевым и взят лекарем в аптекарский приказ.
острог — крепость
Марину Мнишек; после смерти Калужского вора (второго Лжедимитрия) она выдавала своего шестилетнего сына Ивана за царя; атаман Заруцкий и казаки были на ее стороне; она замутила Поволжье и сидела в Астрахани, где ее и изловили
род теперешних тарелок
Олеарий, бывший при голштинском посольстве в России в царствование царя Михаила, в 1634 г., составил подробное описание быта русских того времени; книга его является едва ли не единственным толкователем источником сведений о том времени, и ни один историк не миновал ее при изучении быта русского народа; существуют так же описания других иностранцев, как-то: записки Беера, Гербенштейна, Пеерле, Мержерета и других, но они все страдают неполнотою сведений и самыми фантастическими измышлениями
тайный притон для игры и пьянства
так называлась падучая болезнь — вероятно, от слова ушиб, ушибиться
в смутное время беглые крестьяне составляли шайки, которые преследовали поляков, убивали их, грабили; поляки в смех прозвали их шишами, но потом дрожали при упоминании этого слова, и часто малая горсть шишей разбивала целые польские отряды
похлебка из овсяной муки
Лесли
пяченая невеста: от которой жених отказался; такая девушка считалась опороченной и ей одна оставалась дорога — в монастырь
Мария Хлопова — первая царская невеста; родственники ее не понравились Салтыковым, и они оговорили, что Холопова порчена; на беду, она объелась сладкого; все Хлоповы вместе с бедной Марией были сосланы; Царь сильно тосковал о ней и долго не хотел жениться
