Движения раненного были так быстры, что священник не успел удержать его. Со свойственной всем старикам проницательностью он понял, что в душе Рюрика происходит тяжелая борьба.
– Рулав! Где ты? – с тоской звал своего друга пленный вождь.
– Сюда, мой конунг, сюда! Спеши ко мне! – отозвался старый норманн. – Я вижу, двери Валгаллы открыты передо мной. Еще несколько мгновений, и я там. Валькирии уже готовятся встретить меня. Спеши, спеши ко мне, мой Рюрик, мой конунг, мой любимец. Я хочу умереть на твоих руках!
В углу тускло освещенного покоя Рюрик увидел своего друга. Рулав лежал на связках соломы. Лицо его было мертвенно-бледно. Бесчисленные шрамы еще более выделялись на нем. Он тяжело хрипел.
– Прощай, прощай! – протягивал умирающий руки другу. – Прощай, иду в чертоги Одина.
– Рулав! Как это могло случиться! – со слезами в голосе воскликнул Рюрик. – Как у меня поднялась рука на тебя!
– Я сам подвернулся. Они могли убить тебя. Я кинулся, чтобы защитить тебя еще раз, но ты уже опустил секиру. Ты не видел меня. Так мне суждено.
– О, лучше бы меня поразили товарищи. Мне было бы легче!
– Зачем, зачем? Ты молод! У тебя впереди жизнь. Кто знает, что случится впереди. Я рад умереть за тебя.
– Рулав! Зачем ты мучаешь меня, зачем ты говоришь мне это!
Голос старика все слабел и слабел, грудь его высоко вздымалась – не хватало воздуха.
– Прощай, друг! – хрипел старик. – Прощай, живи, забудь это. Ты будешь спасен. Олав с твоими братьями не покинут тебя. Будь счастлив и вспоминай старика, любившего тебя, как сына.
– Рулав! Рулав! – стонал Рюрик.
– Ты плачешь, дитя? Зачем? Что эта жизнь? Я умираю счастливым, в бою. И там, в Валгалле, буду продолжать жизнь. Там хорошо. Там ждут меня высшие наслаждения, которые на земле невозможны. Валькирии служат там. Вместе с асами я стану пить мед после битв и охот в Асгарде, буду есть чудного вепря, и раны мои заживут. Один любит храбрых, и никто не посмеет сказать, что старый Рулав был когда-нибудь трусом.
Умирающий закрыл глаза.
– Пойдем, сын мой, – раздался над ухом Рюрика голос священника. – Он умирает. Тяжела смерть грешника.
– Смерть тяжела? – вдруг воскликнул Рулав. – Ошибаешься, старик! Для норманна никогда не страшно умирать! Гляди!
Быстрым движением руки сорвал он повязку, положенную на глубокую рану на левой стороне груди. Волной хлынула кровь, и Рулав, радостно улыбаясь, запел:
Пора! Иду в чертог Одина,
Я вижу, девы на крыльце!
Скорей встречайте, асы, сына –
Он умер с улыбкой на лице.
Докончить песни Рулав не смог. Он опрокинулся навзничь. На лице его так и осталась прежняя радостная улыбка. Он видел Валгаллу, асов, валькирий и пировавших с ними своих старых товарищей, прежде него погибших в боях. Еще несколько судорожных движений, и для старого норманна все было кончено.
Чему быть, того не миновать.
Пословица
Однообразно потянулись для Рюрика дни плена. Одного за другим уводили из темницы его товарищей – уводили их, и они более не возвращались. Какая судьба ждала их за стенами тюрьмы, оставшиеся пленники, конечно, не знали, но догадывались и с некоторой тревогой ожидали решения своей участи. Не смерти боялись они – нет, смерть никогда не страшила этих храбрецов, ужасал их позор рабства – рабства неизбежного, если только оставят их в живых.
Наконец в мрачной темнице осталось только трое пленных: Рюрик, Аскольд и Дир. Они угрюмо ждали своей очереди, но эта очередь не наступала. Вероятно, в городке помнили, что эти трое людей спасли беззащитную толпу и храм. Поэтому их и не трогали. Их даже как будто забыли. Только один старик-священник часто навещал пленников. Он подолгу беседовал с ними о своем Боге, рассказывал им о Нем, о Его земной жизни, об Его учении. Варяги внимательно слушали эти совершенно новые для них слова любви и всепрощения. Беседы эти производили особенно сильное впечатление на молодых и чрезвычайно впечатлительных ярлов. Каким блеском загорались их глаза, когда старик начинал говорить о Богочеловеке, принесшем себя в жертву за грехи мира!
– Ах, если бы мы только тогда были там, – шептали наивно молодые люди, – мы бы заступились за Него. Мы не позволили бы распять Его. Своими мечами и грудью отстояли бы мы Его.
– Нет, нет, не то вы говорите, – с улыбкой кивая, отвечал им священник, – не удалось бы вам спасти Его. Это было бы не в ваших силах.
– Мы подняли бы за Него всю Скандинавию! Все конунги и викинги, а с ними и все ярлы пошли бы туда. Мы бы справились и не отдали бы Его на смерть!
– Он Сам отдал себя врагам ради общего искупления. Тьма тех небесных сил у Отца Его, а они сильнее всех сил человеческих. Поймите вы, что Он, всемилостивый, отдал себя в жертву за грехи людей.
Ни Рюрик, ни оба молодых ярла никак не могли понять той любви, о которой говорил им священник.
В таких беседах с милым стариком шло время.
Однажды старик пришел расстроенный.
– Дети мои, – дрожащим от слез голосом заговорил он, – мы должны будем расстаться.
– Что же? Мы готовы умереть! – твердо отвечал Рюрик за себя и за товарищей.
– Нет, пока вы не умрете. Городской совет решил оставить вас заложниками, так как стало известно, что на наш город готовится новое нападение свирепых норманнов, поэтому вы будете переведены отсюда в темницу замка, и я уже лишусь возможности навещать вас и вести с вами беседы. А я успел от души полюбить вас. Вы мне стали дороги, как самые близкие люди.
– Спасибо, отец, спасибо тебе! – с чувством сказал Рюрик. – И мы полюбили тебя.
– Неужели никогда мы не будем беседовать более? – с огорчением молвил Дир.
– Отчего? Просветитесь светом истины! Познайте Иисуса! Креститесь.
– Нет! Это невозможно! Этого никогда не будет, – раздался в ответ на это предложение голос Рюрика. – Мы любим твоего Бога, но и своим Одину и асам останемся верны.
– Но почему?
– Подумай сам, как бы ты назвал человека, который отказался бы от твоего Иисуса? Разве не стал бы ты его презирать?
Священник поник головой.
– Придет время, и вы просветитесь, – грустно сказал он.
Но пленных не успели даже перевести из этой тюрьмы.
Нагрянул Олав с Сигуром и Триаром. Теперь варягов было много. Нападение произошло неожиданно. Победа была полная. Ожесточившиеся воины никому не давали пощады, ворвавшись в городок. Часть их тотчас же разбежалась грабить, остальные добивали последних защитников. Везде пылал огонь.
Целых два дня хозяйничали свирепые скандинавы. Камня на камне не осталось от городка. Огонь и меч истребили все, и только история сохранила на своих страницах свидетельство об этом ужасном нашествии «Божьего бича».
Покрытые славой, с огромной добычей возвратились воины в свои родные фьорды.
Возвратились, а там уже были получены вести об окончательном изгнании варягов из стран Приильменских.
Узнав это, Рюрик с совета короля Бьерна, своего тестя, решил созвать тинг, на котором он хотел объявить новый поход на славян, чтобы захватить и Приднепровье, и весь конец великого пути из варяг в греки.
Слишком памятна была всем удача первого похода. Еще до тинга заволновались скандинавы, готовые к новому набегу на страну, которая казалась им сказочно богатой.
Новая гроза собиралась над славянщиной.
Между тем на Ильмене в Новгороде состоялось уже знаменитое вече, на котором принят был вечевиками совет мудрого Гостомысла.
«Земля наша велика и обильна»
Неустройства упреди советом.
Летописец
Пока на Ильмене происходили эти события, Рюрик почти закончил приготовления к новому походу на славянские земли.
Осталось только созвать тинг, в решении которого ни Бьерн, ни Рюрик не сомневались.
– Ты опять уходишь от меня, мой милый, – говорила Эфанда, нежно ласкаясь к супругу, – уходишь надолго!
– Мы должны наказать дерзких. Они возмутились, и пусть понесут за это кару, – отвечал Рюрик.
– Я не удерживаю тебя. Но знай, что я буду томиться ожиданием; ты ведь так недавно вернулся от берегов Британии.
– Мужчина должен вести жизнь воина. Но что ты? Посмотри, Эфанда, какие-то чужие ладьи подходят к нашим берегам?
С холма, где находилась усадьба Рюрика, во дворе которой они стояли, прекрасно был виден залив. Скандинавские корабли с убранными парусами мирно стояли в гавани. Подходившие ладьи по характеру своей постройки нисколько не походили на драккары викингов: они были неуклюжи и неповоротливы, даже их паруса совсем были не похожи на паруса скандинавских драккаров.
Сердце Рюрика усиленно забилось: он узнал в этих судах ильменские ладьи.
«Зачем они, какую несут весть?» – думал он, продолжая упорно глядеть на залив.
