Мог ли Иисус использовать указанный ритуал с куском хлеба только лишь для указания Иоанну на Иуду как на своего избранника на страшную роль предателя? Наверняка, нет: современники Иисуса слишком серьёзно относились к ритуальным действам (пример тому: различные жертвоприношения) и дорожили традициями своих предков. Иисус знал это и потому не стал бы кощунствовать, подавая кусок заведомому преступнику и грешнику, делая при этом вид, что удостаивает того особой чести - тем более, что Иоанну была известна подоплёка поступка Иисуса. Иисус вкладывает в ритуал истинный его смысл, и именно искренность Учителя воодушевляет Иуду, даёт ясный и однозначный ответ на терзающий его вопрос: "кто?".
Осталось получить ответ на вопрос "когда?".
И чтобы поставить последнюю точку в этом затянувшемся, только им двоим понятном диалоге, Иисус теперь уже прямо заявляет Иуде: "что делаешь, делай скорее". Никто из учеников, кроме, возможно, Иоанна[101], не понял этих слов, однако совершенно ясно, что именно их ждал Иуда - и больше не медлит. Эти сакраментальные слова стали для него последним импульсом, сигналом, своеобразным энергетическим зарядом. Они не только подтверждали правильность избранного Иудой пути, но и определяли срок выполнения всей операции. "Делай скорее", означает "немедленно", "сию минуту", "прямо сейчас". Воодушевлённый этой поддержкой, этим вовремя подставленным плечом друга, Иуда тут же уходит. Отныне он уже не знает сомнений. Ещё бы: сам Иисус развеял их раз и навсегда!
Той же ночью он исполняет задуманное.
4.
"Что делаешь, делай скорее"... На первый взгляд эти слова могут быть расценены как прямое указание Иисуса предать его в руки властей. Разве его направляющая воля не очевидна в приведённых выше свидетельствах? "Что делаешь, делай скорее" - это ли не прямой приказ? "И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту" - это ли не откровенный выбор одного из двенадцати? А слова "ты сказал" в ответ на вопрос Иуды, по еврейской традиции означающие утверждение и аналогичные современному "да", - это ли не волеизъявление Учителя?
Однако не всё так просто.
Согласно свидетельствам Матфея, Марка и Луки, Иуда предложил свои услуги первосвященникам накануне "дня опресноков", то есть не менее чем за сутки до той знаменитой Тайной вечери, где Иисус произнёс роковые слова. Иначе говоря, Иуда замыслил предательство ещё до прямого указания Иисуса. Здесь, правда, возможно возражение: если Иуда задумал предать Иисуса ещё до Тайной вечери, то как объяснить утверждение Иоанна: "И после сего куска вошёл в него сатана" (13:17)? Выходит, что до "сего куска" Иуда о предательстве не помышлял? Постараемся ответить на это возражение. На первый взгляд Иоанн противоречит Луке, который утверждает, что сатана вошёл в Иуду, когда "приближался праздник опресноков, называемый Пасхою" (Лк. 22:1). В действительности же никакого противоречия здесь нет. Если более внимательно перечитать четвёртое Евангелие, то нетрудно обнаружить следующее свидетельство: "И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его..." и т.д. (Ин. 13:2). Именно это короткое "уже" всё объясняет: к Тайной вечере Иуда уже был готов предать Иисуса в руки его врагов. Можно лишь предположить, что это намерение, приведшее к сговору с первосвященниками, возникло у Иуды накануне дня опресноков, что согласуется с указаниями трёх других авторов[102]. "Что делаешь, делай скорее" - это лишь последний сигнал к активным действиям, к завершающей фазе разыгрывающейся трагедии. Иуда верно понял этот сигнал - и не заставил себя долго ждать.
Итак, согласно данной версии, основанной на свидетельствах евангелистов, Иуда пошёл на предательство по прямому указанию Иисуса, однако это указание, открыто прозвучавшее на Тайной вечере (но никем, кроме Иуды, не понятое), было лишь кульминацией, завершающим этапом всего плана "предательства". Сама идея предать Иисуса в руки его врагов созрела у Иуды раньше, ещё накануне "дня опресноков"[103].
5.
Однако неверно было бы думать, что слова Иисуса преследовали только одну цель: поддержать и направить Иуду в его деянии. Вспомним, что и сам Иисус в последние дни своего земного служения не раз подвергался приступам сомнений, а смятённый дух его ужасался грядущей участи. "Глупо жестоки ко всему человечеству те, кто полагает, будто бы человек Иисус, не будучи "трусом", не мог бы страшиться физических мук и смерти так, как страшился их, судя по Гефсимании, - считает Мережковский. - Немногим умнее, но ещё жесточе к самому Господу те, кто хотел бы нас уверить, будто бы Он не мог страшиться их вовсе, будучи Сыном Божьим"[104]. Да, Иисус являлся Сыном Божиим, и как Сын Божий, он неуклонно шёл к намеченной цели, однако, по его собственному же неоднократному свидетельству, он являлся также и Сыном Человеческим. И эта вторая, человеческая, ипостась не могла не проявиться в нём и в его действиях в форме естественного, чисто человеческого страха перед ожидающей его чудовищной участью, перед физической смертью. Это должно было произойти, и это произошло незадолго до праздника Пасхи.
И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь, и бодрствуйте. И, отошед немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты. Возвращается, и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. И опять отошед, молился, сказав то же слово (Мк. 14:33-39).
"Пронеси чашу сию мимо Меня" - слышим мы крик из глубины души Сына Человеческого, страстно жаждущего жить и испытывающего вполне естественный страх перед небытием; "но не чего Я хочу, а чего Ты" - раздаётся тут же смиренный голос Сына Божьего, послушного воле Отца и всего себя отдающего великой миссии, ради исполнения которой он и был послан в мир. Два начала, две ипостаси, "дух" и "плоть" ведут борьбу в душе Иисуса, рождая смятение, вселяя неуверенность. От исхода этой борьбы, от результатов этого противостояния зависят судьбы грядущих поколений. И Иисус знает это.
Страшась своей душевной слабости и не желая больше искушать ни себя, ни Отца, Иисус дает прямое указание единственному, в ком он был уверен более всего - Иуде Искариоту, поскорее помочь ему в завершении своей миссии.
6.
Предвидим давно сдерживаемые возражения противников Иуды Искариота.
Действительно, - могли бы заявить наши оппоненты, - Иисус даёт указание Иуде предать его, однако эти слова обращены не к другу, а к преступнику, каковым Иуда, собственно, и является. "Моё время пришло, - как бы говорит он предателю. - Довольно медлить! Хватит малодушничать! Раз решился на чёрное дело, иди и сделай то, что задумал"[105]. Возможно, Иуда, действительно, проявил малодушие, испугавшись в последний момент предстоящего деяния, а может быть, он вообще решил отказаться от задуманного - ведь деньги за преступление он уже получил! Если принять, что Иуда отличался безнравственностью и беспринципностью, то он вполне мог предать не только Иисуса, но и первосвященников, нанявших его. Однако Иисус, понимая необходимость запланированного Иудой, в решающий час направляет его, вынуждает завершить начатое. Возможно также, Иисус, действительно, боялся проявить обычную человеческую слабость, опасался, что в последний момент душевные силы покинут его и он откажется от выполнения своей миссии, - и потому торопит Иуду: "Что делаешь, делай скорее - иначе будут поздно". Оба и Иуда, и Иисус - стояли на пороге событий, в которых им предстояло принять непосредственное, решающее участие - неудивительно поэтому, что и тот, и другой испытывали страх перед грядущим.
Иуда, подстёгиваемый словами Учителя, пошёл и предал Иисуса в руки врагов.
7.
Предложенная версия весьма убедительна, однако против неё может быть выдвинуто как минимум два контраргумента.
Первый. Вспомним кусок хлеба, который Иисус, "обмакнув... подал Иуде Симонову Искариоту". Мы уже выяснили, что Иисус никогда не сделал бы этого, будь Иуда преступником и грешником, т.к. свято чтил традиции своего народа. Такой чести он мог удостоить только верного друга.
Второй. Мы знаем, что Иисус был чужд греха, ибо затем и пришёл в мир, чтобы победить его. Мы знаем также (об этом речь уже шла выше), что он никогда не стал бы провоцировать совершение греха другим человеком. Провидя помыслы и поступки своих учеников, он не допустил бы, чтобы Иуда совершил предательство, руководствуясь негативными побуждениями и тая в душе злой умысел. И уж тем более он не стал бы сам толкать его на преступление - а ведь именно так, согласно традиционной версии, следует трактовать обращённые к Иуде известные слова Иисуса.
Таким образом, мы приходим к явному несоответствию в выводах "традиционалистов". Если Иисус произносит роковые слова (роковые как для него самого, так и для Иуды), то обращены они могут быть только к другу, преданному, верному сподвижнику, готовому на любую жертву ради Учителя.
