тупая тварь!
Но не могла прикончить его.
Джонатан бросился на старуху, выхватил у неё лопату и изо всех сил загнал в череп старого пса. Лапы окоченели. Хвост задвигался мягче, а затем с ужасающей медлительностью упал на землю. Окровавленные уши прижались, будто при спаривании.
Джонатан отбросил лопату и, обернувшись, орал старухе какие-то оскорбления, толкнул её. Она шлёпнулась на задницу, что-то крича о чужаках, молодых людях и иностранцах.
– Я вернусь и похороню его, – сказал Джонатан, мокрый от слёз, с руками в грязи.
Похищение Сержа надолго вывело Джонатана из строя. Парализованный и отупевший, он выходил из оцепенения только для того, чтобы напиться. Он начал много есть, но сам не готовил: он покупал без разбора любую готовую еду, которую поглощал в постели долгими ночами. Депрессия вынудила его спать по двенадцать а то и по пятнадцать часов в сутки (в нежных душах несчастье часто вызывает чрезмерный сон). Алкоголь, конечно, помогал.
Сквозь этот туман доходили известия о его картинах, новости о продажах. Всё складывалось удачно. Контракт будет продлён, ежемесячные выплаты увеличены, а ежегодный объём работ будет уменьшен. Ему было плевать.
Однако ему пришлось сопротивляться, чтобы не ехать в Париж, не встречаться с клиентами, не трепаться с критиками, не присутствовать на выставке, которую готовили зимой. Владелец галереи лично приезжал, чтобы пообщаться с ним, но из-за глупого тщеславия предупредил о своём приезде телеграммой (всё равно что свистеть собаке, которая не обращает внимания на слуг). В тот день Джонатан бродил по замёрзшим полям, как мальчишка, убежавший из дома в ожидании наказания. Джонатан вернулся крадучись посреди ночи; волнуясь, что этот весомый представитель человечества вместо того чтобы уйти, ляжет спать, чтобы дождаться его: он был скромным миллионером, простым человеком.
Он не писал матери Сержа, но получал от неё спонтанные письма. Причиной была растущая слава Джонатана. Как всякий сноб, Барбара хвасталась знакомством с модным художником:
Да он моего мальчика купал! И еду нам готовил! Клянусь вам! Ах, как он готовит - божественно!
Тем не менее, она очень старалась не приглашать Джонатана в гости. Вскоре она догадалась, что Серж к нему неравнодушен и её письма, скорее резкие, чем дружеские, всегда очень лаконичные, когда речь шла о ребёнке, стали сообщать о некоторых очень странных вещах. Серж, похоже, остался недоволен каникулами: Джонатан был настоящим занудой, властным и скучным, у него не было ни радио, ни телевизора, он не давал ничего делать, заставлял много есть и сидеть взаперти, читал нотации по пустякам, думал только о своей работе, жил в грязном и вонючем старом доме, где была только одна кровать и нельзя было даже поспать одному, и Серж был очень рад вернуться в Париж.
– Ты просто корова, что оставила меня с ним! – заявил он Барбаре (по её словам).
Щёки Джонатана горели, в животе была пустота, когда он читал эти новости.
Сначала он считал, что Барбара сама сочинила эти жестокие кляузы, и что Серж тут не причём. В самом деле, после первой же ссоры, Серж бы показал Барбаре разницу, которую он видел между ней и Джонатаном. И она – как женщина, не смогла бы им такого простить. Будучи надзирателем за отношениями двух мальчишек, в её власти было много способов насолить им.
Но если она писала Джонатану, что якобы Серж его терпеть не может, что она тогда наговорила Сержу? Было не сложно догадаться:
«Джонатан написал мне, что ты был просто невыносим, и он не желает больше тебя видеть. И нечего мне сказки рассказывать, он сам всё рассказал, как было на самом деле...»
Очевидное решение - снова увидеть Сержа - никуда не годится.
Можно было встретиться и заверить друг друга в своей дружбе, но что делать дальше? Барбара ясно давала понять, что не собиралась делить сына ни с кем. Их война против неё была заранее проиграна. Барбара станет откровенно враждебной, навсегда запретит им видеться, прогонит Джонатана. Он ничего не добьётся, кроме страданий для Сержа и для себя.
Простая осторожность подсказывала ему, что он должен придерживаться с ней хороших отношений и не проявлять особого интереса к мальчику. Джонатан не знал, какое наименьшее из зол гарантирует ему такой образ действий, но если бы он поехал в Париж, если бы Серж решительно поддержал его – в своей откровенной и решительной манере – тогда они определённо оказались бы в опасности.
Было невозможно ставить парнишку под удар из-за его личного конфликта с Барбарой. Также невозможно было увидаться с ним без её ведома. Невозможно даже написать ему лично. Джонатану ничего не оставалось, как сидеть, сложа руки, и ждать.
Затем он начал сомневаться, что Барбара лжёт. Быть может, Серж действительно жаловался на него.
Джонатан снова подумал о событиях лета. Ведь, правда, что его впечатление о счастье и абсолютном согласии между ними ни на чём существенном не основывалось. Незначительные жесты, обрывки фраз, мелкие радости. Он ничего не знал о Серже. Он отказался от обычных способов слушать, судить, любить и дружить с ребёнком; он полагался на сотню безымянных мелочей, отрицаемых взрослыми и забытых детьми. Так что всё это могло быть лишь его воображением; мог бы кто-нибудь другой увидеть и понять то, во что, по его мнению, он верил и понимал? Ничего не было, ничего. Лишь несколько фантазий, чересчур сентиментальных в голове полусумасшедшего.
Серж казался счастливым, но дети всегда кажутся счастливыми, даже между двумя ударами или между двумя тиранами. Казалось, он был доволен, но ведь дети ко всему привыкают. Ему нравилось заниматься любовью, но он не имел на это права, это было всего лишь запретным удовольствием невоспитанного зверёныша, желание, которое следовало сдерживать и наказывать, а не поощрять и разделять. Да и вообще дети предпочитают спать.
Так их дружбу мог бы описать кто-нибудь со стороны; значит, такова правда.
Продолжая мучить себя, Джонатан также думал, что у Сержа могла быть более глубокая причина отречься от него, по возвращению в Париж. Ибо жизнь с Джонатаном сильно изменила его, он стал не таким, каким должен быть мальчик, по мнению обычных людей. Ни один ребёнок не вынесет, когда обнаружит, что он чужой среди людей, с которыми ему приходится жить. Это была неполноценность, несчастье. В мире, где собаки жрут собак, уважать ребёнка - значит развращать его; поощрять в нём его
