любви и заботе. Аня помнила вечера, когда, обнявшись, они читали книги. Когда мама жарила блины и ставила на стол сметану, смешанную с клубничным вареньем. Девочка никогда не забывала той безграничной любви, в которой купала ее мама. А потом болезнь, приют и смерть любимой мамы.
Тетка была женщиной грубой, пьющей и не умеющей ни сочувствовать, ни жалеть. Зато она понимала, что Аня- это какие-никакие пособия, да и квартира у сиротки для сдачи в аренду была.
Девочка любила школу. Даже не из-за того, что ей нравился сам процесс учебы, а потому что не надо было оставаться дома и видеть пьяную тетку и ее собутыльников. Грязь, тараканы, протухшая еда, если ее вообще можно было найти в доме, крики и поножовщина по ночам.
Аня помнила и эту дачу…Каждые летние каникулы она приезжала сюда. Водка лилась ручьем, стены тряслись от вечеринок.
Однажды, когда пьяная тетка завалилась спать на диван на первом этаже, в комнату Ани на втором зашел очередной малознакомый пьяный мужик. Девочка не понимала, что происходило, но ту боль, которая пронзала ее ритмично на протяжении долгого времени, не стерлась из памяти. Она теряла сознание от толчков пьяного урода, потом от боли приходила в сознание и снова все повторялось. Когда все закончилось и он уснул, противно храпя, Аня выбралась из кровати и тихо по стеночке сошла вниз.
Идти было тяжело и больно. Каждый шаг отдавался во всем теле, будто ее посадили на раскаленный железный штырь. Девочка вышла во двор и потеряла сознание.
На утро, когда солнце ласково погладило ее по лицу, она встала и пошла на речку в окровавленной пижаме. Там она пролежала до обеда. А потом кто-то из соседей увидел ее, вызвал полицию, скорую и ее забрали.
Долгие недели в больнице, психиатры и психолог помогли Ане немного прийти в себя, но клеймо о той ночи невозможно было вытравить ничем.
Детский дом дал теплую и чистую кровать, свежую и вкусную еду, одежду, но…Ощущение ее собственного дома, семьи, их не было.
Прошли годы, Аня не общалась с теткой. Знала, что та отсидела какой-то срок, насильника тоже посадили, но он не вышел. По такой статье не любят долго церемонится на зоне.
Аня отучилась на медсестру, потом на врача, и жила одной работой. Отношения красивая, статная, умная девушка не могла завести. По началу Аня думала, что ей не понравился тот или другой парень, но на самом деле, с годами осознала, что ей противно, когда ее кто-то трогает, обнимает. Без разницы, красивый ли парень или не очень. А когда первый раз ее попытался поцеловать кавалер, от отвращения ее вырвало прямо на него.
Годы шли, Аня простила тетку, но не общалась. И вот несколько месяцев назад ей позвонили и сообщили, что родственница скончалась от инсульта в больнице и теперь Аня единственная наследница тех жутких квартиры и дачи.
Долго не могла она перебороть себя и прийти в те места, где ее маленькую, светлую и чистую жизнь замарали грязью.
Аня сидела на табуретке и смотрела на одноглазого Чебурашку, который наблюдал в ту страшную ночь за ней еще двумя глазами. На страшную лестницу, по которой, скрепя ступенями, поднимался пьяный урод. Она чувствовала, что тошнота подкатывает к горлу и стало тяжело дышать.
Аня резко подскочила и выбежала на улицу.
— Зачем я сюда приехала? Для чего? — шептала она, умывая лицо дождевой водой из бочки, стоявшей рядом с полуразвалившимся крыльцом.
В кармане холодный металл ключей от квартиры и дачи жег через ткань пальто кожу.
— Ноги моей тут больше не будет! — прокричала Аня и выбежала за ограду.
Не прошло и недели, как Аня продала дачу и квартиру тетки. Продала за копейки, чтобы побыстрее убрать от себя эти места боли и слез.
Ночью, сидя на работе, Аня смотрела в окно, за которым злой ветер рвал ветки дерева, а те беспомощно стучали в стекло, как-будто звали " Откройте, спасите, согрейте нас". Она куталась в теплую кофту, накинутую поверх медицинского халата, пытаясь согреться и немного поспать.
В груди вдруг защемило, стало нестерпимо жечь и перехватило дыхание. Кислорода не хватало и Аня пыталась ртом ловить воздух.
— На помощь, — хрипела она, сползая с дивана.
Руки дрожали, тело сводило судорогой. Никто не слышал ее крика, никто не пришел на помощь. В ночные дежурства в ординаторской всегда был ещё кто-то из коллег-врачей, но не сейчас.
Боль и ужас обволакивали Аню. Грудь разрывало от боли, перед глазами прыгали красные круги. Ещё секунда и она провалилась в темноту.
— Анютка, Анютка, ты где? — услышала она до боли знакомый голос.
— Мама? — тихо спросила она.
— Анютка, я здесь. Беги ко мне, дочка.
— Мама! Мамочка! — закричала она и полетела вперед, рассекая темноту.
Впереди она увидела свет, мягкий, нежный, спокойный. В нем не было ни боли, ни зла, ни сожаления. Был только мамин голос, звавший ее.
— Дочка, я здесь, — послышалось из-за спины и Аня ощутила, как что-то теплое и родное обнимает ее.
Бокал за нас
Я включаю "нашу" песню Оззи и Литы на повтор, закрываю шторы в комнате, включаю ночник, стоящий на журнальном столике и достаю стопку фотографий, заранее выуженных из потрепанных от переезда коробок.
Юлька всегда надо мной смеялась, что я как старик, распечатываю фотографии, складываю их бережно в коробки или альбомы, хотя уже в то время, когда мы поженились, вовсю начинал царствовать цифровой мир.
В бокале вино, ее любимое, красное, сухое. Никогда не понимал, как она могла пить эту кислятину. Но сегодня наш с ней день и я откупорил давно приобретенную по этому случаю бутылку. Разлил в два бокала из чешского хрусталя, которые мы привезли из свадебного путешествия, сел на пол, сделал глоток, поморщился и взял первую фотографию из стопки.
Моя любимая свадебная фотография. Она в бордовом готическом платье с черным корсетом, алой фатой, рядом я, ещё с темной шевелюрой, в каком-то вампирском пиджаке, но счастливый, как кот, который налакался
