-- Ты меня мистифицируешь.
-- Нисколько.
-- Нельзя украсть район.
-- Юридически можно. В ноябре 91-го года Попов формально передал жилой фонд района -- 220 тысяч жителей -- совместной франко-советской компании UKOSO, передал в аренду на 99 лет за 10 долларов в год. Компания должна была собирать с жителей квартплату, а за это украшать и развивать район. Когда стало известно, что 40 процентов акций компании принадлежат мэру Москвы и его главному экономисту, Попов подал в отставку, однако UKOSO продолжала собирать квартплату. За короткий срок на посту мэра столицы Попов успел оказать неоценимую услугу родной номенклатуре, проведя местный закон о приватизации квартир.
-- Что плохого, что люди стали собственниками квартир?
-- Все это очень даже хорошо и приятно. За исключением того, что эта мера закрепила вопиющее неравенство социализма. Большинству москвичей достались комнатушки в коммуналках да тесные хрущобные квартиренки, ну, а ответственные товарищи присвоили свои партийные хоромы. Боря, имею важное сообщение. Делай со мной, что хочешь, но дальше петь про беды родины я не в состоянии. Спать хочу, хоть убей. Завтра с утра мне нужно сгонять на Брайтон, часа в два вернусь, буду в твоем распоряжении.
-- У меня ощущение, не могу отделаться, что ты как бы сожалеешь, что коммунизм кончился. Угадал?
-- Пальцем в небо! Коммунизм, демократия, капитализм -- это все оболочки, жупелы. Важно, что за ними стоит. Знаешь, кто больше всего радуется падению коммунизма? Ельцин и прочие бышие номенклатурщики хотят на безличный режим свалить свои прошлые грехи. При коммунизме было несправедливое устройство общества, сие бесспорно. Убрав его, получили другое общество, по мнению многих еще более несправедливое. Что-то подобное случилось, когда от царизма перепрыгнули в коммунизм. Каждый раз на шею садятся другие хозяева, такие дела. В России никогда не было даже видимости справедливости. Наверно, в этом есть пассивная заслуга населения, народа. Заслужил я своем ответом право отправиться в койку?
-- Погоди, ради Бога, еще одну минуту! У меня вопрос неделю на языке вертится, все не получается задать. Могло в России произойти, как в Китае? Чтобы в магазинах капитализм, а у власти компартия?
-- Могло. Коммунисты не обязаны строить коммунизм. Без репрессий, вроде Тань-ян-мыня, не обошлось бы, это точно... Хотя все равно... Только что пришло в голову. Китай остается крестьянской страной, совсем как Россия в начале века. Поэтому... Но, нет, баста, спать. Вопрос задан, ответ получен. Спокойной ночи.
Борис проснулся поздно, с ощущением, что спешить некуда. Он давно этому научился: засыпая, настраиваться, как себя вести утром. Он неторопливо вылез из постели, стал делать зарядку. Зазвонил телефон. Незнакомый голос с хрипотцой сказал по-русски:
-- Можно Борис Юрьевича?
-- У телефона.
-- У меня кошмарная новость насчет Сергей Сергеича. Его машиной сбило. Насмерть.
-- Что?
-- Понимаете, какая нелепость. Мы с ним шли по тротуару, хотели такси поймать для него. В это время жиган черножопый рванул сумку у женщины и бежать через улицу. Сергей Сергеич за ним и прямо под колеса. Смерть наступила немедленно. Такое несчастье. Он вам кем, извиняюсь, приходился?
-- Отец, -- сказал Борис и машинально положил трубку. Он долго стоял, смотря себе под ноги, потом стал одеваться.
ФИНАЛ
В этом году, по причинам, большинству населения непонятным и неинтересным, военный парад состоялся без должной подготовки. Все равно, как и в старые годы, вид марширующей воинской массы привел публику в хорошее настроение. Ребята шагали бодро, даже молодцевато, хотя, все признавали, парадники не обнаруживали прежней выправки, прославленного рубленого шага. Не было спаянности и слитности в шеренгах, колонна не выглядела как единое существо или машина. Короче говоря, отсутствовали атрибуты, которые достигаются длительной муштрой, невидимой зрителям, но угнетающей для участников. Тем не менее люди улыбались, переминаясь с ноги на ногу в тесноте толпы. Еще добавляла к хорошему настроению военная духовая музыка. Сводный полк музыкантов, гордость Московского гарнизона и услада начальственного слуха, оставался отменно хорош. Они только закончили исполнение марша "Триумф победителей", когда к дирижеру подошел подтянутый лейтенант и, козырнув, сказал на ухо: Павел Иванович, просили временно не играть. Тот сделал знак музыкантам, которые опустили инструменты. На площадь между тем вступила новая часть.
-- Какие это войска проходят, никак не разберу? -- спросил пенсионер стоящего рядом паренька. Тот смотрел, разинув рот. Форма военнослужащих в новой колонне выглядела совсем не по-парадному: камуфляжные костюмы, мундиры, какие-то черные куртки или рабочие комбинезоны. Шли они бодро и вроде как в ногу, головы держали высоко. В толпе заговорили:
-- Это что же за ухари такие, переодеться для парада не успели?
-- Добровольцы идут, только что из Сербии, помогали по-братски против НАТО.
-- В чем выражалась ихняя помощь? Албанских девок насиловать повзводно?
-- Наши ребята на такие гадости органически не способны.
-- Не можешь -- научим, не хочешь -- заставим. Братья-сербы на это большие мастера.
-- Органически? Довольно обидно подобную русофобию слушать!
-- Стыдно повторять пропаганду из Пентагона!
-- Да перестаньте же! Это новые спецчасти. Особое назначение, ликвидация беспорядков. Чтобы могли с толпой смешаться в любой момент.
-- Будя врать, а еще в шляпе. Не знаешь, молчи. Ополчение идет, простой народ. Защитники родины без отрыва от производства.
Дирижеру Павел Ивановичу между тем слышались из колонны барабанные удары: там-там-та-дам. И снова: там-там-та-дам. Он обернулся к первой трубе оркестра, чтобы проверить, не ослышался ли он, когда из колонны, как бы разрешая сомнения в такт барабану взвился молодой, высокий, заливистый голос:
Мама, мама, что мы будем делать,
Когда настанут большие холода?
Павлу Ивановичу пришло в голову, что такие вокальные данные слишком даже хороши для строевого запевалы. Не забыть про него разузнать, пареньку непременно учиться нужно, из него, чем черт не шутит, русский Паваротти может получится. В это время колонна подхватила -- громко, немного нестройно, но с залихватской уверенностью:
У меня нет зимнего пальтишка,
А у меня нет зимнего пальта.
Пение оборвалось, слышны были только шум, смех и выкрики из толпы да поступь колонны. Но почти сразу сзади, из-за спины Павла Ивановича его первая труба -- этот звук с никаким другим не спутаешь -- пустила в небо призывную длинную трель, сначала бесформенную, как бы пробуя голос, но почти сразу прорезалось что-то знакомое, и запевала из колонны с радостью откликнулся, снова застучал невидимый большой барабан и толпа подхватила:
Но если вдруг, когда-нибудь, мне уберечься не удастся,
Какое б новое безумье не охватило шар земной,
Я все равно паду на той, на той единственной гражданской
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
-- Господи, -- сказал женский голос совсем близко от Павла Ивановича, -- про братоубийство зачем песни петь?
-- Война только тогда и война, когда встанет брат на брата...
-- Это ты откуда взял, господин хороший?
-- Так, паря, в Писании сказано.
-- На какой странице, интересно узнать?
-- На той самой, где говорится про убережение от дураков.
-- Ах ты, сука!
-- Вчера в Кремле царь Борис Второй изволил совещаться с Боярской Думой. Обсуждались вопросы экономики и самозванства.
-- Товарищ Ворошилов, война уж на носу, а конницу Буденного свели на колбасу!
-- До чего державу довели...
-- А ты думал капитализм -- это тебе тяп-ляп? Это тебе не у Пронькиных ребят -- за столом не пернешь...
-- Ехал на ярманку Ванька-холуй, за три копейки...
-- Говорит Москва. Работают все радиостанции бывшего Советского Союза. Передаем экстренное сообщение. Первый в истории человечества полет земного эллипсоида в космическом пространстве успешно продолжается. Скорость вращения вокруг собственной оси, а также наклон оси к плоскости траектории полностью в пределах нормы. Состояние здоровья участников полета удовлетворительное. Все системы и механизмы работают исправно.
8 июня 1999 года, Кресскилл
