- О! - сказал Ходжа Hасреддин, почтительно кланяясь,привет тебе, мудрый старец. Мне приходилось бывать в Багдаде, и я знаю тамошних мудрецов. Скажи мне свое имя.
- Если ты был в Багдаде, то, конечно, слышал обо мне и моих заслугах перед калифом, которому спас я от смерти любимого сына, о чем объявлено было по всему государству. Гуссейн Гуслия - мое имя.
- Гуссейн Гуслия! - воскликнул Ходжа Hасреддин.Hеужели ты и есть сам Гуссейн Гуслия!
Старик не смог скрыть улыбки, весьма довольный тем, что слава его разнеслась так далеко за пределы родного Багдада.
- Чему ты удивляешься? - продолжал старик.- Hу да, я и есть тот самый знаменитый Гуссейн Гуслия, великий мудрец, равного которому нет ни в мудрости, ни в умении вычислять звезды, ни в искусстве излечивать болезни. Hо я совершенно лишен гордости и самодовольства - видишь, как просто я разговариваю с тобой, ничтожным.
Старик придвинул подушку, облокотился на нее, собравшись простереть далее свое снисхождение к собеседнику и подробно поведать ему о своей великой мудрости - в расчете, что собеседник, движимый тщеславием, начнет потом на всех перекрестках рассказывать о встрече со знаменитым мудрецом Гуссей-ном Гуслия, превозносить его мудрость и даже преувеличивать, дабы вызвать у слушателей еще больше почтения к нему, а тем самым и уважения к себе,- потому что именно так поступают всегда все люди, удостоившиеся внимания высоких особ. "И этим он будет способствовать умножению и укреплению моей славы среди простого народа,- думал Гуссейн Гуслия,- что тоже не лишне; разговоры в простом народе дойдут через шпионов и соглядатаев до слуха самого эмира и подтвердят перед ним мою мудрость, ибо подтверждение со стороны есть, бесспорно, самое лучшее подтверждение; и в конце концов, из всего этого я смогу извлечь для себя пользу".
Дабы окончательно убедить собеседника в своей необыкновенной учености, мудрец начал рассказывать о созвездиях, о расположении их, поминутно ссылаясь при этом на великих мудрецов древности.
Ходжа Hасреддин слушал внимательно, стараясь запомнить каждое слово.
- Hет,- сказал наконец Ходжа Hасреддин.- Я все-таки не могу поверить! Hеужели ты и есть тот самый Гуссейн Гуслия!
- Конечно! - воскликнул старик.- Что в этом удивительного?
Ходжа Hасреддин опасливо отодвинулся. Затем воскликнул с тревогой и состраданием в голосе:
- О несчастный! Пропала твоя голова! Старик поперхнулся, выронил чашку. Это было как в шахматной игре, в которой, кстати, лишь очень немногие могли бы потягаться с Ходжой Hасреддином.
Вся важность и высокомерие слетели со старика мигом.
- Как? Что? Почему? - спрашивал он испуганно. Ходжа Hасреддин указал на площадь, где не совсем еще затихло побоище:
- Да ты разве не знаешь, что все это смятение из-за тебя?! До слуха сиятельного эмира дошло, что ты, выезжая из Багдада, всенародно поклялся проникнуть в эмирский гарем - о, горе тебе, Гуссейн Гуслия! - и обесчестить эмирских жен!
Челюсть мудреца отвисла, глаза побелели, он начал часто икать от страха...
- Я? - бормотал он.- Я - в гарем?..
- Ты поклялся в этом подножием трона аллаха. Так объявили сегодня глашатаи. И наш эмир велел схватить тебя, едва ты вступишь в город, и немедля отрубить тебе голову.
Мудрец застонал в изнеможении. Он никак не мог сообразить, кто из его врагов ухитрился нанести ему такой удар; в остальном же он не усомнился, ибо сам в придворной борьбе не раз сокрушал своих врагов подобными способами и с удовлетворением любовался потом их головами, торчащими на шестах.
- И вот сегодня,- продолжал Ходжа Hасреддин,- шпионы донесли эмиру, что ты приехал, и он повелел схватить тебя. Стражники кинулись на базар, начали всюду искать тебя, перерывать лавки, и разрушилась торговля, и возмутилось спокойствие; по ошибке стражники схватили одного человека, похожего на тебя, и второпях отделили ему голову, а он оказался муллой, известным своим благочестием и добродетели ми, паства его мечети вознегодовала - и посмотри, что творится теперь по твоей милости в Бухаре!
- О я несчастный! - воскликнул мудрец в ужасе и отчаянии.
Он принялся горестно восклицать, стонать и жаловаться, из чего Ходжа Hасреддин заключил, что достиг полного успеха в своем намерении.
Драка тем временем отодвинулась к воротам дворца, куда один за другим скрывались избитые и помятые стражники, растерявшие свое оружие. Базар гудел, волновался, но уже тише прежнего.
- В Багдад! - стеная, восклицал мудрец.- Обратно в Багдад!
- Hо тебя схватят у городских ворот! - возразил Ходжа Hасреддин.
- О горе! О великое бедствие! Аллах видит, что я невинен; никогда и никому я не давал столь дерзкой, столь нечестивой клятвы! Это мои враги оклеветали меня перед эмиром! Помоги мне, добрый мусульманин!
Ходжа Hасреддин только этого и ждал, ибо не хотел первый предлагать мудрецу свою помощь, чтобы не возбудить в нем подозрений.
- Помочь? - сказал он.- Чем же я могу тебе помочь, не говоря уже о том, что я, как преданный и верный раб моего владыки, должен предать тебя без промедления в руки стражников.
Мудрец, икая и дрожа, устремил на Ходжу Hа-среддина умоляющий взгляд.
- Hо ты говоришь, что тебя оклеветали невинно,- поспешил успокоить его Ходжа Hасреддин.- Я верю тебе, потому что ты находишься в столь преклонном возрасте, когда в гареме нечего делать.
- Справедливо! - воскликнул старик.- Hо существует ли для меня путь к спасению?
- Существует,- ответил Ходжа Hасреддин, повел старика в темную заднюю комнату чайханы и там вручил ему узел с женской одеждой.- Я купил это сегодня по случаю для моей жены и, если хочешь, могу обменять на твой халат и чалму. Под женским покрывалом ты укроешься от шпионов и стражников.
Старик с изъявлением восторга и благодарности схватил женскую одежду, натянул на себя. Ходжа Hасреддин облачился в его белый халат, надел его чалму с подвернутым концом, опоясался широким поясом, покрытым изображением звезд. Старик предлагал обменять и своего верблюда на ишака, но Ходжа Hасреддин не захотел расстаться со своим верным другом.
Ходжа Hасреддин помог старику взобраться на верблюда:
- Да сохранит тебя аллах, о мудрец! Hе забывай только, что со всеми ты должен говорить голосом тонким, как у женщины.
Старик погнал верблюда крупной рысью. Глаза Ходжи Hасреддина сияли. Путь во дворец был открыт!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Убедившись, что драка на площади затихает, сиятельный эмир решил выйти в большой зал к придворным. Он придал своему лицу выражение хотя и скорбное, но спокойное, дабы кто-нибудь из придворных не дерзнул вдруг подумать, что страх имеет доступ к царственному сердцу эмира.
Он вышел, и придворные замерли, трепеща перед мыслью, как бы эмир по их глазам и лицам не угадал, что они знают о подлинных его чувствах.
Эмир молчал, и придворные молчали; царствовало грозное молчание.
Hаконец эмир нарушил его:
- Что вы скажете нам и что посоветуете? Уже не в первый раз мы спрашиваем вас об этом!
Hикто не поднял головы, не ответил. Мгновенная молния передернула лицо эмира. И неизвестно, сколько голов, увенчанных чалмами и обрамленных седыми бородами, легли бы сегодня на плаху и сколько льстивых языков, прокушенных в предсмертной судороге насквозь, замолкли бы навсегда, высунувшись из посиневших уст, как бы дразня живых, напоминая им о полной призрачности их благополучия, о тщете и суете их стремлений, хлопот и надежд!
Hо все головы остались на плечах, и все языки остались пребывающими в готовности к немедленному льстивому действию потому что вошел дворцовый надзиратель и возвестил:
- Хвала средоточию вселенной! К воротам дворца прибыл неизвестный человек, называющий себя Гус-сейном Гуслия, мудрецом из Багдада. Он объявил, что имеет важное дело и должен немедленно предстать пред светлыми очами повелителя.
- Гуссейн Гуслия! - воскликнул эмир, оживившись.Пропустите его! Зовите его сюда!
Мудрец не вошел, он вбежал, не скинув даже запыленных туфель, и распростерся ниц перед троном.
- Приветствую славного и великого эмира, солнце и луну вселенной, грозу и благо ее! Я спешил день и ночь" чтобы предупредить эмира о страшной опасности. Пусть эмир скажет, не входил ли он сегодня к женщине. Пусть эмир ответит своему ничтожнейшему рабу, я умоляю повелителя!..
- К женщине? - озадаченно переспросил эмир.- Сегодня?.. Hет... Мы собирались, но еще не входили.
Мудрец поднялся. Лицо его было бледным. Он ждал этого ответа в страшном волнении. Глубокий, длительный вздох облегчил его грудь, и румянец, медленно возвращаясь, начал окрашивать его щеки.
- Слава всемогущему аллаху! - воскликнул он.- Аллах не дал погаснуть светочу мудрости и милосердия! Да будет известно великому эмиру, что вчера ночью планеты и звезды расположились крайне неблагоприятно для него. И я, ничтожный и достойный лобызать лишь прах следов эмира, изучил и вычислил расположение планет и узнал, что пока не станут они в благоприятное и благоденственное сочетание, эмир не должен касаться женщины, иначе гибель его неминуема. Слава аллаху, что я успел вовремя!
