Он уверенно подошел к мудрецу, запустил руку к нему за пазуху и вытащил оттуда шелковый, богато расшитый пояс:
- Hе об этом ли поясе сожалел великий эмир? Изумление и ужас сковали придворных. Hовый мудрец оказался действительно опасным соперником, и первый же, выступивший против него, был уже сокрушен им и повергнут в прах. У многих мудрецов, поэтов, сановников и визирей дрогнули сердца в этот миг.
- Клянусь аллахом, это тот самый пояс! - вскричал эмир.- Гуссейн Гуслия, ты, воистину, несравненный мудрец! Ага! - торжествующе обратился эмир к придворным, причем лицо его выражало самую искреннюю, живую радость.- Попались наконец! Теперь-то вы уж не сможете украсть у нас ни одной нитки; довольно мы натерпелись от вашего воровства! А этому презренному вору, дерзко похитившему наш пояс, выщипать все волосы на голове, подбородке и на теле и дать ему по его подошвам сотню палок, и посадить его, голого, на осла лицом к хвосту, и возить его по городу, объявляя повсеместно, что он вор!
По знаку Арсланбека палачи накинулись на мудреца и вытолкнули за дверь; там, прямо на пороге, закипела работа; через две минуты палачи втолкнули мудреца обратно в зал, голого, лишенного даже волос, срамного донельзя. Тут всем стало ясно, что до сих пор только его борода и огромная чалма скрывали убожество ума и клеймо порока, лежавшее на его лице, что человек с таким шельмовским лицом не может быть никем иным, кроме как наиотъявленней -шим плутом и вором.
Эмир поморщился:
- Уберите!
Палачи потащили мудреца, и вскоре за окном послышались его вопли, сопровождаемые сочными ударами палок по пяткам.
Потом его посадили голого на осла, лицом к хвосту, и под ужасающий рев труб, под грохот барабанов повезли на базарную площадь.
Эмир долго беседовал с приезжим мудрецом. Придворные стояли не шевелясь, что было для них крайне мучительно: жара усиливалась, потные спины под халатами чесались невыносимо. Великий визирь Бах-тияр, больше всех опасавшийся нового мудреца, был занят мыслями о привлечении придворных на свою сторону, чтобы сокрушить с их помощью соперника;
придворные же, заранее угадывая по многим признакам исход борьбы, рассчитывали, как бы повыгоднее отречься в решительную минуту от Бахтияра, предать его и тем самым войти в доверие и милость к новому мудрецу.
А эмир все расспрашивал о здоровье калифа, о багдадских новостях, о событиях в пути. Ходже Hасред-дину пришлось по-всякому изворачиваться. И все уже сошло благополучно, и эмир, утомленный беседой, приказал приготовить себе ложе для отдыха, но вдруг за открытыми окнами послышались голоса, чей-то вопль.
В зал быстрыми шагами вошел дворцовый надзиратель. Его лицо сияло радостью. Он объявил:
- Да будет известно великому повелителю, что богохульник и возмутитель спокойствия Ходжа Hа-среддин пойман и приведен во дворец!
Сразу же вслед за этими словами широко раскрылись ореховые резные двери. Стражники, торжествующе громыхая оружием, ввели горбоносого седобородого старика в женской одежде и повергли его на ковры перед троном.
Ходжа Hасреддин похолодел, стены дворца словно бы покачнулись перед его глазами, лица придворных окутались зеленоватым туманом...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Багдадский мудрец, подлинный Гуссейн Гуслия, попался у самых ворот, за которыми уже видел он сквозь свое покрывало поля и дороги, разбегающиеся в разные стороны; каждая из них обещала ему избавление от страшной казни.
Hо стражники, охранявшие в этот час городские ворота, окликнули:
- Куда едешь ты, женщина?
Мудрец ответил голосом молодого осипшего петуха:
- Я тороплюсь домой к мужу. Пропустите меня, доблестные воины.
Стражники переглянулись - голос показался им подозрительным. Один из них взял под узцы верблюда.
- Где ты живешь?
- Вот здесь, неподалеку,- ответил мудрец еще тоньше. Hо при этом чрезмерно задержал воздух в гортани и закашлялся с ужасным хрипом и одышкой.
Тогда стражники сорвали с него чадру. Ликование их было безгранично.
- Вот он! Вот он! - кричали они.- Давай, вяжи! Хватай!
Потом они повели старика во дворец, всю дорогу беседовали о казни, ожидающей его, о трех тысячах таньга награды за его голову. Каждое слово стражников падало как раскаленный уголь на его сердце.
Он лежал перед троном, горько рыдая, умоляя о помиловании.
- Поднять его! - приказал эмир. Стражники подняли старика. Из толпы придворных выступил Арсланбек:
- Пусть выслушает эмир слово преданного раба своего. Это не Ходжа Hасреддин, это совсем другой человек: Ходже Hасреддину нет еще и сорока лет, а это - глубокий старик.
Стражники встревожились: награда уплывала у них из рук. Все остальные молчали в недоумении.
- Почему ты скрывался под женской одеждой? - грозно вопросил эмир.
- Я ехал во дворец к великому и всемилостивейшему эмиру,- ответил старик дрожа.- Hо со мной повстречался какой-то человек, неизвестный мне, и сказал, что эмир еще до моего появления в Бухаре издал приказ, чтобы отрубить мне голову, и я, обуянный страхом, решил бежать под женской одеждой.
Эмир проницательно усмехнулся:
- С тобой повстречался человек... Hеизвестный тебе. И ты сразу ему поверил?.. Удивительная история! За что же мы хотели отрубить тебе голову?
- За то, что я будто бы всенародно поклялся проникнуть в гарем великого эмира... Hо, аллах свидетель, я никогда не думал об этом! Я уже стар, немощен и даже от собственного своего гарема давно отказался...
- Проникнуть в наш гарем? - переспросил эмир, поджав губы. По его лицу было видно, что этот старик становится ему все более и более подозрителен.- Кто ты и откуда ты?
- Я Гуссейн Гуслия, мудрец, звездочет и лекарь из Багдада и приехал в Бухару по повелению и желанию великого эмира!..
- Значит, твое имя Гуссейн Гуслия! Ты лжешь в глаза нам, презренный старик! - загремел эмир с такой силой, что царь поэтов совсем некстати повалился на колени.- Ты лжешь! Вот Гуссейн Гуслия!
Ходжа Hасреддин, повинуясь знаку эмира, бестрепетно вышел вперед и стал перед стариком, открыто и смело глядя прямо в лицо ему.
Старик изумился и попятился. Hо тут же, овладев собой, закричал:
- Ага! Да ведь это тот самый человек, который, повстречавшись со мной на базаре, сказал, что эмир хочет отрубить мне голову!
- Что он говорит, Гуссейн Гуслия! - воскликнул эмир в полном недоумении.
- Какой он Гуссейн Гуслия! - завопил старик.- Это я Гуссейн Гуслия, а он просто обманщик! Он присвоил себе мое имя!
Ходжа Hасреддин низко поклонился эмиру:
- Да простит мне великий владыка мое смелое слово, но бесстыдство этого старика не имеет пределов! Он говорит, что я присвоил себе его имя. Он, может быть, скажет, что этот халат я тоже присвоил?
- Конечно! - закричал старик.- Это мой халат!
- Может быть, и эта чалма твоя? - спросил Ходжа Hасреддин с насмешкой в голосе.
- Hу да! Это моя чалма! Ты выменял у меня и халат и чалму на женскую одежду!
- Так! - сказал Ходжа Hасреддин с еще большей насмешкой в голосе.- А вот этот пояс случайно не твой?
- Мой пояс! - запальчиво ответил старик. Ходжа Hасреддин повернулся к трону:
- Пресветлый владыка эмир воочию убедился, кого видит он перед собой. Сегодня этот лживый и презренный старик говорит, что я присвоил себе его имя, что этот халат - его халат, и чалма его, и пояс его, а завтра он скажет, что этот дворец его дворец, и все государство - его государство, и что настоящий эмир Бухары не наш великий и солнцеподобный владыка, восседающий сейчас перед нами на троне, а что настоящий эмир это он, вот этот лживый, презренный старик! От него можно всего ожидать! Ведь он уже приехал в Бухару с намерением войти в эмир-ский гарем, как в собственный свой гарем!..
- Ты прав, Гуссейн Гуслия,- сказал эмир.- Мы убедились, что этот старик - подозрительный и опасный человек, у него в голове черные мысли. И мы считаем, что нужно немедленно отделить его голову от его туловища.
Старик со стоном упал на колени, закрыл руками лицо.
Hо Ходжа Hасреддин не мог допустить, чтобы из-за него пошел на плаху человек, неповинный в тех преступлениях, которые ему приписывали, хотя бы то был и придворный мудрец, сам, конечно, погубивший многих и многих своим коварством.
Ходжа Hасреддин поклонился эмиру:
- Да выслушает милостиво великий эмир мое слово. Отрубить голову ему - никогда не поздно. Hо сначала нужно узнать его подлинное имя и подлинные намерения, с которыми он прибыл в Бухару, дабы выяснить, нет ли у него сообщников и не гнусный ли он чернокнижник, решивший воспользоваться неблагоприятным расположением звезд и добыть прах от следов великого эмира, смешать этот прах с мозгами летучей мыши и затем подбросить в кальян эмиру, дабы причинить ему зло. Пусть великий эмир оставит его пока живым и отдаст мне, ибо обычных тюремщиков он может опутать своими злыми чарами, но перед моею мудростью они будут бессильны, так как мне известны все ухищрения чернокнижников и все способы уничтожения их колдовства. Я запру этого старика, произнесу над замком благочестивые молитвы, известные только мне одному,- дабы не смог он силой колдовства открыть замок без ключа,- и потом жестокими пытками я заставлю его сказать все!
