- Ты хорошо танцуешь! - похвалил Женька и испугался. - На математике ты какой вариант решала? - сказал он и засмущался еще больше.
Разговор не клеился. Женька чувствовал, что вопросы он задает какие-то мелкие, пошлые, недостойные ее слуха. Хотелось спросить о чем-то важном, значительном, но это важное и значительное не шло в голову.
- Ты сразу решила идти в педагогический или... - тонким голосом спросил Женька и умолк.
"Идиот, кретин, что я плету!" - бухнуло в голове, и он почувствовал, что будет счастлив, если немедленно провалится сквозь пол.
- Я еще в восьмом классе решила. - Наташка чуть отстранилась от него.
- Я тоже в восьмом! - обрадовался Женька. - Ты любишь небо? Нет, то есть самолеты? Истребители, штурмовики?
- Я их никогда не видела.
- Ну что ж! Это ничего! - поспешил успокоить ее Женька. - Это даже лучше! - добавил он и совсем сник.
Что "лучше" и почему "даже", он, хоть убей, не мог объяснить. Спрашивать стало не о чем, Надо о чем-то рассказывать. Женька совсем растерялся. Ничего сверхъестественного в его жизни не было, а об остальном она сама знала.
- Наташа, ты помнишь, как осенью мы с десятым "Б" в футбол играли? начал он. И, не дожидаясь ответа, обрадовавшись, что выход найден, заспешил: - Витьку Тарасова в нападение поставили, а меня в ворота. Судил Федорок Бредихин. И вот во втором тайме...
Вальс кончился. Женька вытянул шею в сторону оркестра и умолк. На какой-то миг стало совсем тихо. Потом в дальнем конце зала полными мехами вздохнул аккордеон и тихо загрустил!
Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Глаза ребят сделались грустными и задумчивыми. Они обнялись за плечи и пели, раскачиваясь в такт песне. К ним стайками стекались одноклассники. Песня росла, набирала силы. И уже через минуту весь зал грустил светлой, зовущей в дорогу грустью:
Сам себе казался я таким же кленом, Только не опавшим, а вовсю зеленым,
Потупив голову, Женька стоял против Наташки и несмело переступал с ноги на ногу. Глаз не поднимал, боялся, что, как только взгляды их встретятся, она повернется и уйдет. Навсегда, совсем. "Лопух, недотепа!" мысленно клял он себя, но пересилить робость не мог.
Наташка не уходила. Смотрела в сторону поющих и чего-то ждала.
- Ты любишь петь? - спросила она, и щеки ее зарделись
- Да, - ответил Женька, не поднимая головы. - То есть голос у меня не очень... Я только сам себе, когда один в степи бываю, пою. Там просто нельзя не петь.
- А ты любишь бывать один?
- В степи да, а вообще нет. В степи можно мечтать о чем захочется и мечтается легко.
- Я тоже люблю мечтать, - сказала Наташа.
Женька опять мучительно искал тему для разговора и не находил. Он протянул свою руку и нечаянно притронулся к ее руке. Наташкина рука вздрогнула, но осталась на месте. Женька увидел ее глаза. Они показались ему печальными, "Ей скучно со мной. И чего я таким уродился! С девчонкой по-человечески поговорить не могу".
- Наташа... - он сжал ее пальцы.
- Женя! - откликнулась она. - А ты сейчас такой же, как тогда... Только не рыжий. Ты не обижаешься на меня за то, что я обозвала тогда тебя рыжим?
- Нет! Что ты, Наташа! Я на тебя ни за что не обижаюсь!
- Пойдем к Вере Алексеевне, я скажу ей, что в тот раз ты не был виноват. Что это я тебя оскорбила, а ты не выдержал и ушел с уроков.
- Натка! Ты самая хорошая! - Женька прижал ее руки к груди.
- Не надо, увидят. - Смутившись, Наташка отстранилась.
От счастья Женька был на седьмом небе. Он чувствовал, как счастье горячей волной заполняет сердце, мозг - всего его. Захотелось запеть во все горло, заглушить все остальные голоса, поднять Наташку на руки и провести ее через весь зал на виду у одноклассников, учителей, директора - у всех. Пусть смотрят, какой он сильный и счастливый! Никогда в жизни не испытывал такой радости Женька. Даже кружилась голова и как-то сладко ныло в груди. Кроме Наташки, он уже никого не видел и не слышал. Ему стало душно и тесно под крышей школы.
- Пойдем погуляем! - предложил он.
- Пойдем! - охотно согласилась Наташка.
Чем-то недовольный, подошел Витька Тарасов и задержал их. Потер затылок и, глядя в пол, буркнул:
- Есть вино. Пойдем выпьем, что ли, Жек!
- Вить, оставим на завтра, ладно? - умоляюще глянул на него Женька.
- Когда завтра? Когда завтра? - вспылил Виктор. - Завтра я еду. Понимаешь, еду! Может быть, совсем, навсегда!
- Вить, ну пожалуйста! - взмолился Женька. - Подожди полчасика.
Вновь заиграл оркестр. Витька махнул рукой и пошел в другой конец зала. На мгновение Женька замешкался. Что делать? Идти танцевать или гулять? Потом решительно увлек Наташку к выходу.
В школьном саду стояла предутренняя тишина. На верхушках яблонь дремал туман и в призрачном свете луны лишь слегка трепетал, как невесомая воздушная фата невесты. Меркнущим, притушенным светом роились звезды. Пахло росной травой, яблоневым цветом и еще чем-то весенним, радостным, волнующим.
.... Наташка порывисто высвободила спою руку из Женькиной и побежала в глубь сада. Он смотрел, как мелькает меж деревьев ее платье, тает в сумерках, и не мог сдвинуться с места. Стоял как завороженный. В голове мелькали какие-то отрывочные мысли. Они были будто не его, чужие. "Наташа!" - хотел крикнуть он, но набрал в рот воздух, как воду, проглотил его и промолчал.
- Наташа! - шепотом сказал Женька и сжал ладонями виски. - Откуда ты взялась такая?
Сердце, переполненное счастьем, распирало Женькнну грудь, как набухшая печка от избытка тепла и света распирает свою оболочку. Он почувствовал себя богатырски сильным. Таким сильным, что если бы мог обхватить, то унес бы с собой всю школу, с садом, Наташкой, со всеми ребятами и учителями. Унес бы далеко-далеко - в свою степь, к Волчьему логу, на ромашковый луг, к члетому роднику. Неожиданно для самого себя Женька перевернулся вниз головой, сделал стойку и, болтая ногами, пошел на руках. Зацепился за сук яблони и упал.
Сквозь деревья виднелось небо. Чудилось, будто звезды - переспелые яблоки, которые висят на ветвях. Женька вскочил на ноги и огляделся. Наташки не было видно.
- Наташа! - громко крикнул он и прислушался. Она не отозвалась.
Тихо шелестел сад, из раскрытых окон школы слабо доносилась муаыка. Женьке стало вдруг страшно. Показалось, что он потерял Наташку и больше никогда не найдет ее среди этих серых деревьев, блеклых звезд, среди этой шелестящей тишины.
Наташка подошла сзади и закрыла его глаза ладошками. Руки были теплые, мягкие. Женька запрокинул голову и прикоснулся затылком к ее лбу.
- В саду так хорошо, а я боюсь одна, - прошептала она, опуская рукн. Никогда не думала, что наш сад так хорош ночью...
- Очень жаль расставаться с ним, - так же тихо сказал Женька и прижался щекой к ее щеке.
Потом он обнял ее за влечи и аривлек к себе. Наташка не сопротивлялась. Она стада какой-то вялой, покорной и только слегка вздрагивала при каждом движении Женькиных рук.
- Наташа... ты самая красивая... я... я...
- Не надо, Жеаечка! - Наташка подвинулась к нему еще ближе, положила руки на плечи и уткнулась лицом в его грудь. ,
Он осторожно отвел с ее шеи волосы и приник к ней губами. Кожа была нежной и пахла чем-то таким, от чего Женька медленно пьянел. Под губами часто-часто пульсировала тонкая горячая жилка. "Я схожу с ума! - пронеслось у него в голове. - Что я делаю? Сейчас она ударит меня! Ну и пусть! Это даже лучше. Пусть убьет меня! Мне не будет больно!"
- Наташа, я люблю тебя, я тебя очень люблю! - торопливо прошептал он и обхватил ладонями ее лицо.
- Не надо, Женечка! - Наташка вся трепетала. - Я боюсь.
Она стояла с закрытыми глазами и кончиками пальцев упиралась в его грудь.
Светало. Верхушки деревьев розовели, четче вырисовываясь на фоне неба. Деревьев стало будто больше. Они, казалось, отделили школьный сад от села, от всего мира, от того, что было раньше известно в жизни... За школой, в крайних домах, пропел петух. Ему откликнулся другой, и через минуту в селе началась разноголосая петушиная перекличка.
- Наташа...
- Женя, не надо!
Женька закрыл глаза, губами нашел ее губы и, задыхаясь и обжигаясь, припал к ним. На его шее тихо вздрагивали Наташкины руки...
Потом они долго молчали. На востоке алела заря, сад шелестел листвой, из окон школы доносилась до боли знакомая, словно прилетевшая из детства, песня.
- Как же мы теперь будем, Женя? - не поднимая головы, спросила Наташка. Помолчав, сказала; - Папа получил назначение на восток. Завтра уезжаем. Я даже адреса не знаю. Какой-то трест, а там - куда направят. Мы бы давно уехали... Ждали, когда я закончу... - Она опять помолчала. Коснувшись пальцами его щеки, добавила: - И ты неизвестно куда уезжаешь...
Женька ждал этого разговора и боялся. Если бы мгновение назад время застыло, перестало двигаться, оставив их наедине с Наташкой в этом саду, и исчезли бы все связи с миром, он был бы счастлив. Но время неумолимо шло, наступал новый день, и он нес с собой разлуку. Женьку будто разрезали надвое. Одна половина еще ликовала от радости, а другая стала какой-то чужой, ненавистной и кровоточила.
