что даже немного больно. Ворча и обзывая бабу, он стаскивает шаровары, подштанники, путается и никак не может высвободиться. Полька уже не в силах ждать. Постанывая, она ласкает себя, облизывает пальцы и нетерпеливо дрожит. Феликс наваливается на неё, начинает вводить и тут откуда–то с небес раздаётся крик, который сметает весь этот восхитительный мир к чёртовой матери.
— Концов, подъём!
Феликс, испытывая муку, открыл глаза. Перед ним стоял сменщик, бывший сотрудник патрульно–постовой службы Капитоненко.
— Я же просил вас не коверкать мою фамилию, — отозвался Феликс, сдерживая зевок.
— Ну чего ты обижаешься, — сказал Капитоненко. — Я ж шутя, любовно. Знаешь, что с обиженными делают? Скажи, знаешь или не знаешь?
— Воду возят, — ответил Феликс.
— Не только. Их ещё… — и заорал: — … ебууууут!
— Перестаньте. Что за манеры у вас?
— Ты вообще шуток не понимаешь.
Капитоненко вытащил из ящика стола журнал обхода территории и быстро просмотрел.
— Ага, ага, всё верно. Ничего не забыл.
Первые смены Феликс забывал делать записи.
— Окна закрыты?
— Разумеется.
— Сигнализация не срабатывала?
— Нет.
— В пожарку отзвон делал?
— Безусловно.
Бывший пэпээсник задумчиво погладил пышные усы. И опять заорал:
— А чего стоишь тогда? Скачи домой.
— До свидания, — пробормотал Феликс, взял сумку и вышел.
Он стеснялся идти по улице в дурацкой форме охранника. Но переодеваться в присутствии неотесанного болвана Капитоненко Феликс стеснялся ещё больше.
«А нечего было дрыхнуть, теперь так и иди, позорься», — укорил он сам себя, ковыляя вдоль высокого фабричного забора к трамвайной остановке. Стояло позднее октябрьское утро выходного дня. На тёмном асфальте лежали жёлтые и красные листья. Навстречу шла женщина лет тридцати, с собачкой на поводке. Показалось, что незнакомка посмотрела на него насмешливо.
Он вспомнил сон и загрустил. Неделю назад ему исполнилось сорок. День рождения Феликс отмечал в одиночестве, выпив бутылку красного полусухого. Позвать в гости оказалось некого. Родители умерли. Близких друзей у него не было. С женой развёлся давным–давно. И после этого ничего о ней не слышал. Последний раз он был близок с женщиной в позапрошлом году. Звали её Ира. Она работала продавщицей в табачной лавке, где Феликс покупал сигареты. Время от времени они немного болтали. Всё зависело от её настроения. Иногда Ира была не в духе и даже не отвечала на приветствие. А в другие дни заливалась соловьём, много смеялась, прикрывая ладошкой рот с плохими зубами. Наверняка, в дни хорошего настроения она поддавала. Как–то вечером Феликс дождался, когда она закончит работу и вызвался провожать. На всякий случай прихватил с собой бутылку белого сухого.
— В квартиру не приглашу, — сказала Ира. — Ребятишек напугаешь.
Вино они выпили во дворе дома, где она жила. А потом на чёрной лестнице Ира позволила ему, как псу, пристроиться сзади. Она постанывала, но скорей от усталости. Феликс тоже не испытывал особого удовольствия. Он пытался нафантазировать какие–нибудь порнографические сцены, но вместо этого вспомнил про задолженность по квартплате и подтекающую фановую трубу. Член его обмяк. Ира тут же натянула джинсы.
— Завтра встретимся? — пробормотал он.
— Переучёт завтра, — ответила она. — Та ещё мозгоёбка.
Феликс зачем–то дал ей пятьсот рублей. Ира равнодушно сунула их в задний карман и ушла, вздыхая и хмыкая. Потом они виделись ещё раз шесть. Феликс заходил, как обычно, купить сигарет. Ира лишь однажды была в хорошем настроении. И даже подмигнула ему. Но в этот момент она болтала по телефону, поговорить не вышло. Вскоре табачная лавка закрылась, на её месте появился цветочный павильон.
По пути к трамвайной остановке он зашёл в небольшой продуктовый магазин.
— Вы наш новый охранник? — спросила кассирша.
— Нет, — ответил Феликс. — Я просто зашёл купить молока к завтраку.
— А почему на вас форма охранника?
— Потому что я работаю охранником.
— А где же наш охранник? — спросила кассирша. — Почему он не пришёл на смену?
— Ну откуда мне знать? — сказал Феликс устало.
Его смартфон заиграл романс «О, где же вы, дни любви». Звонил Капитоненко.
— Эй, Феликс Эдмундович, ты ключ от кладовки утащил. Неси назад.
— Я не уносил, — ответил Феликс.
И тут же нащупал его в кармане мятых штанов.
— Сейчас.
— Это наш охранник звонил? — спросила кассирша.
— А что, у него есть мой номер телефона?
— Значит, не он?
Феликс вышел из магазина и поплёлся назад к фабрике. Капитоненко курил у входа.
— Хорошо, я вовремя заметил, — крикнул он издалека. — А то пришлось бы тебе из дома ехать.
В кладовке охранники спали по ночам. Феликс отдал ключ и сказал:
— Моё отчество Иванович, а не Эдмундович. Папу моего звали Иван. Поэтому не называйте меня, пожалуйста, Эдмундович.
Капитоненко небрежно махнул рукой, в которой держал сигарету.
— Да зануда ты и больше никто. Как тебя только бабы терпят!
Феликс развернулся и зашагал назад к магазину. Кассирша спросила:
— Вы вернулись?
— Да. Но я не ваш охранник.
Он взял бутылку молока, белый хлеб и яйца. Перед тем как оплатить, открыл банковское приложение и проверил счёт. Денег было мало. Правда, в понедельник должны привезти зарплату. Как раз в его смену. Настроение улучшилось. Феликс захотел сказать кассирше что–нибудь приятное, например, что она хорошо выглядит. Но кассирша была пожилой тёткой из Средней Азии с волосатыми пальцами. Выглядела она усталой, несчастной и немножко растерянной, видимо, из–за того, что к ним в магазин не пришёл охранник. Феликс смог издать лишь длинное «э–э–э», кашлянул и вышел.
Придя домой, он пожарил омлет, но забыл посолить. С трудом съел половину, разозлился и выбросил вместе с тарелкой. Вышел на лоджию и закурил. По улице трусцой бежала девушка в обтягивающих штанишках и олимпийке. Феликс проводил взглядом её круглую попку, затушил окурок и вернулся на кухню. Вывалив омлет, он достал из мусорного ведра тарелку и тщательно вымыл.
Было начало двенадцатого. Впереди маячил целый день. Феликс не знал, чем будет заниматься. Для начала он решил пару часов поспать. Может, увидит продолжение с участием грудастой полячки. И проснётся со счастливой улыбкой на губах. Но вместо полячки ему приснился цирк. Феликс сидел в первом ряду и ждал начала представления. Он был в опротивевшей форме охранника, а в руках держал тарелку с омлетом. Кулисы разлетелись, и на арену вылетела стая волков. Они были дикие, свирепые и совершенно неуправляемые. Следом выскочил пьяный дрессировщик с хлыстом. Он лупил им во все стороны и орал:
— Але–гоп! Але–гоп!
Ошалевшие волки стали разбегаться по трибунам, кусая зрителей. Феликс рванул через арену в сторону служебного выхода, споткнулся и медленно упал. Дрессировщик оказался прямо перед ним. Это был бывший сотрудник патрульно–постовой службы Капитоненко.
— Голос! — рявкнул он и стал бить Феликса хлыстом. — Голос, я сказал! Кричи! Пой! Смейся! Плачь! Голос, болван! Голос, мудила! Голос, скот!
Феликс издал сдавленный писк и проснулся. Голова была тяжёлая, как с похмелья. Он неуверенно шевельнулся, собираясь встать, но вместо этого взял с тумбочки пульт и включил телевизор. По спортивному каналу показывали боксёрский поединок. Два лысых негра расхаживали по рингу и колотили друг друга своими большими кулачищами. Между ними суетился тощий белый рефери. В какой–то момент один из боксёров свалил его наповал.
«Неплохой левый джеб», — сказал комментатор, сопя.
Феликс переключил. По другому каналу шла американская передача про мужика, который весил триста килограмм. Он лежал на кровати, ел из ведёрка куриные окорока и плакал.
«Боже, я так устал, я так не хочу этого. Где моя жена? Позовите мою жену».
«Джейк, она ушла, ты забыл? Она боялась, что ты её сожрёшь».
«Неееет, я так люблю мою Стефани, я умру без неё, Господи, помилуй».
Феликс валялся и переключал, не задерживаясь ни на одном канале дольше минуты. Так прошло почти два часа. Голова разболелась
