в этом тоненьком теле. Он вкладывает всю свою нежность в порыв поделиться силами с Капуциной, подзарядить ее. И одновременно подзаряжается сам.
Его никогда еще не обнимали так спонтанно, доверчиво и просто.
Он закрывает глаза, пробуждая все органы чувств. Ощущает запах Капуцины, их тела прижались друг к другу. Момент тишины и покоя. Только стиральная машина урчит в кладовке рядом с кухней.
Никто не хочет первым размыкать объятия.
И вдруг ни с того ни с сего откуда-то из глубины в нем поднимается мощная волна. Он уже не кинолог, а солдат, и то, что он слышит, – не гул стиральной машины, отжимающей белье, а рев вертолета, рассекающего воздух над пустыней. Вспышки образов атакуют его, мелькая перед глазами, как испорченная пленка, на которой не хватает некоторых кадров. Не руки Капуцины обнимают его, а Пьер, обхватив, тащит Адриана по песку. Вокруг кромешная тьма, из которой в любой момент могут появиться джихадисты. «Держись, мы выберемся. Алекс в безопасности в вертолете».
Блум встал и ходит кругами вокруг них.
Сердце Адриана бешено колотится. Его бросает в жар, он покрывается потом и дрожит. Извинившись, он пытается отстраниться от Капуцины, чтобы прогнать своих демонов, но она не разжимает объятия, сильнее прижимая его к себе. Волна накрывает Адриана с головой. Слезы текут из глаз, изо рта вырывается вопль, как три года назад, когда в оглушительном шуме второго вертолета, прилетевшего им на подмогу, он кричал Пьеру, что не чувствует свои ноги. Он заново проживает взрывы снарядов, поразивших вертолет за несколько минут до этого, и неизбежное крушение. Земля приближается с головокружительной скоростью. За секунду до катастрофы в голове проносится мысль о матери. Страшный удар. Неподвижное тело товарища на переднем сиденье.
Он стонет в объятиях Капуцины. Она молча принимает его страдания.
Пьер все тащит Адриана по песку, это продолжается целую вечность. Они попадают под обстрел. Вертолет подает сигнал тревоги, пронзительный и жуткий. Он улетит без них. Все происходит слишком быстро. Все смешалось. Только ощущение бешеной спешки, страха и безумия.
Ноги не держат, Адриан сползает на пол. Капуцина не отпускает его, стоя рядом на коленях. Блум, прижав уши, растерянно смотрит на хозяина.
Адриан рыдает, говорит о запахе. Смесь керосина, жженой резины и обгоревшей кожи – вероятно, его собственной. Невыносимый запах сожженной человеческой плоти, к которому он так и не смог привыкнуть на поле боя. Он приподнимает футболку и показывает длинный шрам от ожога на боку. Капуцина, так же молча, кладет на него ладонь. Нарастает шум лопастей – они приближаются к вертолету. Вихри песка, поднятого в воздух, хлещут по лицу, жгучая боль при каждом движении пронизывает тело, закованное в амуницию. Пьер продолжает разговаривать с ним, чтобы он не сдавался. Потом он помнит, как ухватился за стойку шасси, висел на руках, обмякшие ноги болтались в воздухе. Эта зияющая пустота снится ему в кошмарах. И сейчас он заново переживает этот ужас, несмотря на присутствие Капуцины. Он ощущает тошноту и сильное головокружение.
– Я думал, что умру. Я действительно думал, что мне конец. Но остальные дождались нас. Им было не плевать, понимаешь? Мы что-то значили. Пьер вернулся за мной, хотя они могли взлететь без меня, чтобы спасти свою шкуру. Они пошли на этот риск из-за меня. За эти несколько минут мы несколько раз были на волосок от смерти.
Он плачет от осознания этого. От сплоченности товарищей перед лицом опасности. От огня, который горел в каждом из них в ту ночь и не позволил бросить своих. Тот же огонь горел в нем на перроне вокзала рядом с Капуциной – он требовал протянуть руку помощи тому, кто в ней нуждается.
Адриан делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, обессиленный, опустошенный, изможденный. Капуцина не шелохнулась. Он постепенно приходит в себя, все еще прерывисто дыша, вытирает слезы футболкой.
– Прости. Не знаю, что произошло. На меня вдруг нахлынул поток кошмарных образов. Наверное, это то, что я ищу все эти годы. Воспоминания.
– Которые твой мозг заботливо спрятал от сознания, чтобы тебя защитить?
– Да. Твои руки… Я расслабился, и вдруг от шума стиральной машины во мне что-то переклинило. Извини.
– Не извиняйся. Я тронута.
– Надо записать, пока не забыл, чтобы показать Диане, пока все не улетучилось.
– Или чтобы наконец как следует с этим разобраться.
Капуцина встает и приносит стакан воды. Пододвигает стул, помогает Адриану сесть. Он машинально гладит собаку. Он еще не отошел, он в огне катастрофы, рядом со смертью, до которой был всего один шаг.
– Другие вернулись на фронт, а я нет.
– И что с того?
– У них хватило смелости.
– Смелость бывает разная. У тебя есть право больше не быть смелым на войне.
Адриан уйдет не сразу. Он еще долго будет сидеть на диване с прильнувшей к нему Капуциной, укрывшись толстым пледом, слушая музыку и глядя на далекие вершины гор, припорошенные первым снегом.
Он продолжает вспоминать, спокойно, без сопротивления – самая мощная волна миновала. Словно под натиском вихря распахнулась дверь. Он все запишет вечером, вернувшись домой.
Прижавшись к ней, он вдруг начинает понимать столько вещей.
О себе, о других, об этом мире.
У него есть право больше не жертвовать собой ради спасения других.
У него есть право защищать себя.
И желание защищать ее.
Когда Адриан ушел, Капуцина спустилась в мастерскую. Выбитая из колеи воспоминаниями, которые в нем пробудила. Гуляя, они разговаривали об особенностях посттравматического синдрома, о том, как Адриан годами искал правду, прожитую наяву, но вытесненную из сознания. О механизмах, которые внезапно могут вернуть ее к жизни: запах, звук или ощущение, близкие к тому, что человек пережил в момент потрясения, выталкивают воспоминания на поверхность. Освободившись, эта правда перестает искать другие каналы для выражения, как, например, кошмары Адриана, хотя это не значит, что они сразу пропадут. Это было бы чудом. В любом случае он продвигается, становится спокойней, и она понимает, что имеет к этому определенное отношение. Вот смысл и найден.
Она тоже продвигается и становится спокойней. Постепенно переваривает свое самоотречение, горе, злость на то, что все закончилось, вернее, пошло по-другому. Она ведь так хотела быть врачом.
Капуцина оглядывает мастерскую, вспоминая долгие часы, проведенные за книгами по анатомии и остро заточенными инструментами. Слезы, крики, порой соблазн все бросить. Но на следующий день стойкий оловянный солдатик возвращался в строй.
Ее жизнь едва не рухнула. Мама, папа, сестра. Длинная череда расставаний. Как будто испытания посылаются тем, кто лучше других может их выдержать. Наверное, чтобы научить других стойкости. Развеять чужие страхи, показав, что можно преодолеть, казалось бы, непреодолимое.
В последнее время она изменилась. Расслабилась, улыбается, жесты стали мягче и уверенней.
В мастерской она нарочно тянет время. Чтобы закончить работу, осталось сделать всего несколько деталей. Капуцина знает, что, поставив точку, перевернет эту страницу. А ей хочется еще раз прочесть некоторые места.
Она довольно быстро возвращается наверх.
Книга по пчеловодству зовет ее.
Глава 51
Терапевтические свойства стиральных машин
Здравствуй, Адриан.
Спасибо, что пришел вчера.
Мне было с тобой очень хорошо.
Здравствуй, Капуцина.
А уж мне-то как!
Вчера вечером записал то, что вспомнилось, вроде бы собрались все кусочки пазла, ну или почти. Наверное, парочки не хватает…
Так что это тебе спасибо.
Мое сознание, наверное, надолго застряло бы в малийском плену, если бы ты не обняла меня.
И если бы не запустила стирку прямо перед твоим приходом…
Да, люди почему-то часто игнорируют терапевтические свойства стиральных машин!
И больших кроссоверов!
Не думала, что однажды сяду за руль папиной машины.
И мне это даже понравится.
Надо продолжать, чтобы не потерять сноровку!
Или нанять меня в качестве второго пилота.
Договорились, на следующей пробежке я поведу до места старта!
