Потому что человек помнит - когда ему было трудно. Как он голодал. Валялся в окопе. Как делили цигарку на троих и ему оставили бычка. А когда он жил в теплой квартире, с ванной и унитазом, это прекрасно, черт дери, а вспомнить нечего...
Хороший мотивчик к нам долетел с какого-то датчанина. Алик его подхватил, стал насвистывать.
- Не надо, - сказал я ему. - Рыбу распугаешь.
- Да, прости. Это одно из ваших уважаемых суеверий. В старое время боцман бы мне линька дал? - Потом забыл, опять засвистал и бросил. Привязалось... Давай еще покурим. Рот нужно чем-то занять.
Я спросил:
- Ты потом, после экспедиции, в институт вернешься?
- Конечно. Куда же еще? Мы себе взяли академический отпуск - так это называется... Хороший способ крупно побездельничать. Но все-таки мы кое-что урвали! Хоть поплавали на сейнере.
- Какой сейнер! На СРТ ходишь.
- Ну да, но как-то не звучит.
Он глядел, улыбаясь, на море и на огни. А я вдруг стал припоминать, где я уже слышал про этот "сейнер". И не этого ли малого я видел тогда в окне, на Володарской? Не он ли там у Лили сидел на подоконнике, справлял сабантуй? Нет, снизу не разглядеть было, и глаза у меня слезились от холода.
- Слушай, - я спросил, - ты мне чего скажи... Вот у вас, когда девки с ребятами соберутся в компании, они - тоже ругаются?
- В смысле?
- Ну, матерно. Как парни.
Очень я удивил его.
- Бывает. И еще как.
- А зачем? Если злиться не на кого.
- Это не от злости. Это - как тебе объяснить? В общем, наверное, комплекс. Все по Фрейду. Ну, она как бы раздевается при всех. Ей это какое-то доставляет удовлетворение, что ли.
- Скажи ты! А парням это - нравится?
- Кому как. Мне, например, не очень.
- Лучше б она вправду разделась?
- Стриптиз? Ну, это совсем другое. Не каждая решится.
- Но ты ж ее все равно после этого не уважаешь?
Он улыбнулся смущенно.
- В остальном они вполне порядочны.
- Которые при всех раздеваются?
- Я же говорю - это совсем другое. Но в общем, ты прав, свинство тут некоторое есть. Но - привыкаешь. Даже трудно себе ее представить без этого. А если подумать - за что они нас любят? Тоже за какое-нибудь небольшое свинство. Я с тобой согласен.
- А я ничего и не говорю. Иди-ка ты спать.
Еще больше я его удивил. Но что-то мне так тошно с ним стало. Оттого, что она была с ним в компании - ну, могла быть, - и хотела перед ним раздеться. Я даже себе представил. Нет, она никаких этих слов не говорит, хоть я от нее и слышал однажды, - а так именно и делает. И он на нее смотрит, смеется, и всей компании весело, и дотронуться можно, она позволит. Черт знает, до чего вот так додумаешься! Ну, может, и не так у них все, как я представляю, но почему бы ей не любить его? Ведь он красивый, рослый мальчик. Язык хорошо так подвешен. А что судьба у него "страшная", - ей-то он как раз впору со своей судьбой.
- Ты, правда, иди. Завтра к шести подымут, не выспишься.
- Посижу еще. Жалко такую красоту упускать.
Господи, я думал - все слова уже в нем кончились.
- Ну, как знаешь.
Я встал и пошел от него.
7
Я бы сходил к "деду", да у него окно не светилось. Наверное, думаю, ушел в машину - сейчас там вахта моториста, а моторист у нас - Юрочка, фрукт изрядный, "дед" ему одному не доверял. Тем более машина сейчас подрабатывала на винт, растягивала порядок.
Я заглянул в шахту - Юрочка, голый до пояса, сидел на верстаке и чего-то там точил на шлифовальном станочке, а "дед" расхаживал по пайолам с масленкой - работал за этого самого Юрочку.
Я скинулся по трапу. Юрочка меня увидел и сделал ручкой.
- Привет курточке!
- Привет культуристам.
- Посвистим, Сеня?
- Посвистим,
- А за что - за бабу или за политику?
- Вчера за политику. Сегодня, значит, - за бабу.
- Итак, Сеня, затронем половой вопрос. Поставим его со всей прямотой. Жить не дает и трудиться творчески.
Это у нас с ним вроде приветствия. На том разговор и кончается. Потому что этот Юрочка глуп, как треска мороженая, и свистеть мне с ним не о чем ни за бабу, ни за политику. А точил он себе ножик. Новая, значит, придурь. В прошлую экспедицию он, говорят, штук двадцать зажигалок выточил - корешам в подарок. Сам-то он не курит, здоровье бережет. Отрастил черт-те какие бицепсы, а бездельник, каких поискать.
А "дед" ходил по пайолам, подливал масла в машину. Не знаю, куда он там подливал, мне и за триста лет в ней не разобраться, слишком много всяких крантиков и винтиков. Я просто люблю смотреть, как он это делает. Вот Юрочка - он к ней почти не прикасается, а ходит чумазый, берет у него в масле хоть выжми. А "дед" - в пиджаке, в сорочке с галстуком, и ни капли масла на нем нет. Он ходил вокруг машины, а она сопела и плевалась как скаженная, но только не в "деда". Вот в чем все дело: таким, как "дед", мне не быть, а таким, как мотыль Юрочка, - охота ли серое вещество тратить?
"Дед" меня заметил, но не подал виду. Ему приятно было, что я смотрю на его машину. Как будто я в ней решил разобраться.
- Алексеич! Поди сюда. - Он уже кончил смазывать и обтирал руки концами. - Послушай-ка.
Ничего я особенного не услышал. Стучала она, как три пулемета. Клапана подпрыгивали на пружинах и плевались в меня. "Дед" наклонился ко мне, к самому уху:
- Вот так должен стучать нормальный двигатель.
- А!..
Юрочка глядел на нас, точил свой ножик и усмехался.
"Дед" пошел по пайолам, вдоль всей машины. Он что-то мне про нее рассказывал, но слышно было плохо. Я и не старался услышать. А потом я, знаете, что сделал? Повернулся и полез наверх по трапу. Я и не думал его обидеть. Просто мне жарко стало, душно и шумно. Я и забыл, что больше он к своим винтикам не вернется, с которыми всю жизнь прожил. Теперь и вспоминать стыдно про свою глупость. Но я так и сделал - повернулся и полез наверх по трапу.
В салоне кандей Вася, в колпаке и в халате, играл с "юношей"* в шахматы. Третий штурман, только что с вахты, ел компот вилкой и подсказывал им обоим. И еще сидел бондарь, читал газеты, которые мы из порта везли. Он все подшивки прочитывает от доски до доски. Все, что хотите, знает и про Вьетнам, и про Лаос. А ходит грязный, как собака, и спит, не раздеваясь. Соседи в кубрике на него жалуются. И злой тоже, как собака, - на всех на свете. А на меня в особенности. Я только зашел - он на меня посмотрел, как будто я у него жену отбил. Или наоборот - сплавил ему свою бывшую. И опять уткнулся в газеты.
* Юнга, помощник повара.
Кандей Вася спросил, глядя на доску:
- Компоту покушаешь?
- Не хочу.
- А чего хочешь?
- Ничего не хочу.
Третьему надоело подсказывать, на меня переключился:
- Чего ходишь, как лунатик? Курточку напялил и ходит. До преступления так можешь довести.
- Может, я тебе ее продать хочу подороже.
- Свистишь! - Он сразу оживился, оскалился, шрам у него побелел. Тогда уж до порта не носи, лучше пусть у меня полежит.
А что, думаю, взять да и отдать ему куртку. Просто так, не за деньги. То-то счастье привалит третьему!
- До порта я еще подумаю. Может, я тебе ее так подарю.
- Катись! Мне так не нужно. Я с тобой по-серьезному...
- По-серьезному она мне в тыщу двести обошлась. Правда. Хочешь расскажу?
- Катись.
Я вышел опять на палубу. Там хоть музыка играла. "Маркони" через трансляцию запустил какую-то эстраду - датскую или норвежскую. Какой-то Макс объяснялся с какой-то Сибиллой. Грустно это, я вам скажу, - слушать, как музыка льется ночью над морем, даже когда она веселая. Она сама по себе, а море - само по себе, его все равно слышно, даже вот когда крохотная волнишка чуть подхлюпывает у обшивки.
Вот что я вспомнил. Есть у "маркони" на пленке одна песенка. Даже и не песенка, а так себе, флейта чего-то тянет, барабан тихонько подгромыхивает даже как будто невпопад. Называется "Ожидание". В горле пощипывает, когда слушаешь.
"Маркони" у нас живет на самой верхотуре, выше и капитана, и "деда", рядом с ходовой рубкой. Повернуться там негде, сплошь аппаратура, и качает его сильнее, чем нас под палубой, и вечно народ толчется. Но я б согласился так жить - ночью ты все равно один, видишь чьи-нибудь огни в иллюминаторе, а что там штурман мурлычет на вахте или треплется с рулевым, это можно не слушать, музыкой заглушить.
У "маркони" было темно, а сам он спал на одеяле, вниз лицом. В магнитофоне пленка уже кончалась. Но он, верно, и во сне знал, где она у него кончается, - полез спросонья менять бобину. И наткнулся на меня.
- Это кто?.. Идем куда-нибудь?
- Нет. В дрейфе валяемся. Просто выравниваем порядок.
Он почесал в затылке.
- Ну правильно, выметали. Все забыл начисто. Присаживайся.
Я сел к нему на койку. "Маркони" перевернул бобину и опять залег. Приемник в углу шипел тихонько, подсвечивал зеленым глазком.
- Вызова ждешь? - я спросил.
- Подтверждение дадут. Насчет погоды.
- А много обещали?
- Два балла. От двух до трех.
- Зачем же подтверждение - не штормовая же погода?
- А ни за чем. Кеп придет, спросит. Он пунктуальный - все ему в журнал запиши: сколько обещали, сколько подтвердили. Ты с радиограммой?
