меня, а когда сдавил большим пальцем мое плечо.
Нет, был еще один случай, у меня во сне: он вошел в мою спальню и лег на меня сверху, а я притворился спящим. Еще одна поправка: во сне я едва заметно пошевелился, точно говоря ему – прошу, останься и продолжай, просто не заставляй меня признавать, что я знал…
В тот день, проснувшись ближе к вечеру, я страстно захотел йогурта. Вкус детства. В кухне Мафальда не спеша убирала в шкаф фарфор, вымытый часами ранее. Должно быть, она тоже ходила вздремнуть и только проснулась. Обнаружив в вазе с фруктами огромный персик, я собрался его порезать.
– Faссio io [47], – сказала Мафальда, пытаясь выхватить нож у меня из руки.
– No, no, faссio da me [48], – возразил я, стараясь ее не обидеть.
Я хотел порезать его на кусочки, а эти кусочки – порезать еще мельче, и еще, и еще – резать, пока они не превратятся в атомы. Своеобразная терапия.
Потом я взял банан, очистил его так медленно, как только возможно, и нарезал тончайшими ломтиками, которые разрезал поперек. Потом взял абрикос. Грушу. Финики. Затем – большую банку йогурта из холодильника – и, вылив ее содержимое в чашу измельчителя, смешал с нарезанными фруктами. Наконец, для цвета я добавил несколько свежих ягод клубники из сада. Измельчитель приятно замурлыкал.
Мой десерт не был похож на те, что привыкла готовить Мафальда, однако она позволила мне похозяйничать на ее кухне – точно шла на уступки тому, кто уже довольно настрадался. Эта стерва все знала. Наверное, она видела под столом наши ноги и теперь следила за каждым моим движением, будто готовилась в любой миг наброситься на мой нож, прежде чем я перережу себе вены.
Когда десерт был готов, я налил его в большой стакан, пульнул в него трубочку – словно дротик – и направился на террасу. По пути я зашел в гостиную и достал огромную книгу с репродукциями Моне, которую положил на крошечный табурет у лестницы. Я не собирался сам показывать ему книгу – просто оставил ее там. Он сам все поймет.
На террасе моя мать пила чай с двумя своими сестрами, которые проделали долгий путь из города С., чтобы сыграть в бридж. Четвертого игрока ожидали с минуты на минуту.
С заднего двора, где находился гараж, доносились голоса Манфреди и водителя маминых сестер; они обсуждали футбол.
Я прошел со своим напитком в дальний конец террасы, вытащил шезлонг и, усевшись лицом к длинной балюстраде, попытался расслабиться и насладиться последними тридцатью минутами яркого солнца. Мне нравилось сидеть и смотреть, как убывающий день растворяется в предсумрачном свете. В такое время приятно искупаться или просто почитать.
Мне нравилось чувствовать себя отдохнувшим. Возможно, древние люди были правы: умеренное кровопускание никому еще не навредило. Если продолжу чувствовать себя так и дальше, то потом, возможно, даже попробую сыграть пару прелюдий, или фугу, или фантазию Брамса. Я сделал еще несколько глотков йогуртового коктейля и положил ногу на стоящий рядом стул.
Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что я позирую. Я хотел, чтобы он вернулся и застал меня таким – беспечным и расслабленным. Он и понятия не имел, что я запланировал на сегодняшний вечер.
– Оливер здесь? – спросил я, поворачиваясь к матери.
– Разве он не ушел?
Я не ответил. Что ж, значит, можно забыть его «я буду рядом».
Спустя некоторое время Мафальда пришла за пустым стаканом. Vuoi un altro di questi, хочу ли я еще стаканчик этого? Она произнесла это так, словно говорила о странном зелье, чужое и не-итальянское название которого – если оно вообще у него было – ее совершенно не интересовало.
– Нет, я, наверно, пойду прогуляюсь.
– Но куда ты пойдешь, да еще в такое время? – спросила она, подразумевая приближающийся ужин. – Особенно в состоянии, в котором ты был за обедом. Mi preoссupo, я волнуюсь.
– Со мной все хорошо.
– Я настоятельно не рекомендую этого делать.
– Не волнуйся.
– Синьора! – крикнула она, пытаясь найти поддержку у моей матери.
Мать согласилась с тем, что это плохая идея.
– Тогда пойду искупаюсь.
Все что угодно, только не считать часы до сегодняшней ночи.
Спускаясь по лестнице на пляж, я заметил нескольких друзей. Они играли в волейбол на песке. Хочу ли я сыграть? Нет, спасибо, мне сегодня нездоровится. Я оставил их и отправился к большому камню; немного постоял, уставившись на него, а затем обратил взгляд на море, которое, казалось, целилось прямо в меня искрящейся солнечной дорожкой на воде, будто с картины Моне.
Я вошел в теплую воду.
Я не был несчастен. Я хотел быть с кем-то. Но то, что я был один, меня не беспокоило.
Вимини, которую, судя по всему, кто-то проводил до пляжа, сказала, что слышала о моем плохом самочувствии.
– Нам, больным… – начала было она.
– Ты не знаешь, где Оливер? – прервал ее я.
– Не знаю. Я думала, он пошел рыбачить с Анкизе.
– С Анкизе? Сумасшедший! Он же чуть не погиб в прошлый раз!
Ответа не последовало. Она отвернулась от заходящего солнца.
– Он тебе нравится, да?
– Да, – сказал я.
– Ты ему тоже нравишься – между прочим, даже больше, чем он тебе.
Это ей так кажется?
Нет, Оливеру.
Когда он ей сказал?
Недавно.
По моим подсчетам, это случилось тогда, когда мы с ним почти перестали разговаривать. Даже моя мать в ту неделю отозвала меня в сторону и попросила быть повежливее с нашим каубоем: все эти хождения туда-сюда даже без самого формального приветствия – так не годится.
– Думаю, он прав, – сказала Вимини.
Я пожал плечами. Но никогда прежде меня не терзали столь глубокие противоречия. Это была настоящая агония: что-то сроди ярости неистово бушевало во мне, переливаясь через край. Я пытался успокоить разум и отвлечься на закат – как люди, которым предстоит пройти через детектор лжи, представляют что-нибудь спокойное и безмятежное в попытке скрыть свое волнение. Но я заставлял себя думать о другом еще и потому, что не хотел зря тревожить или впустую растрачивать ни одну мысль о сегодняшней ночи. Возможно, он скажет «нет», возможно, решит от нас уехать и, если его принудят, может быть, даже объяснит почему. Ни о чем более я не позволял себе думать.
Меня охватила ужасная мысль. Что, если прямо сейчас он расскажет или даже просто намекнет кому-то из своих новых знакомых, с которыми подружился в городе или к кому ходил в гости на ужин, – на то,
