ведь не заболел, правда?
Присутствие Беллы напугало ее до ужаса. Каждый стук в дверь служил предвестием того, чего она вот уже двадцать лет изо дня в день боялась: что станет поздно просить прощения у отца.
— Белла, — снова прошептала она, взволнованная молчанием сестры, — он здоров?
— Здоров. Я просто шла мимо и решила заглянуть к тебе.
— Я сделаю вам кофе, — послышался голос Джона. Он подаст им кофе и удалится, как посторонний, каким его считали сестры.
— Ты хочешь мне что-то сказать, — догадалась Эстер. — Ты никогда не заглядываешь просто так. Всегда по какой-то причине. В чем же дело? — И она села, стараясь успокоиться. — Я знаю, однажды мне придется это пережить. Значит, сегодня, Белла?
— Он здоров. — Белла опустилась на подлокотник кресла и обняла сестру. Тревога Эстер невольно растрогала ее: она представила одинокие дни и ночи, изрешеченные уколами страха за отца. — С папой ничего не случилось, — успокоила Белла. — За него не волнуйся. Дело в Нормане.
— Опять серебристые рыбки? Бедный папа, — сказала Эстер. — Как он это терпит?
— На этот раз всё совсем плохо, — отрезала Белла. Ее злило, что Эстер замечает лишь мучения отца, хотя, видит Бог, Белла тоже страдает. — Пришлось упрятать его в психушку. — Она специально так выразилась, желая наказать Нормана за сумасшествие и за то, что оно делает с ними.
— Значит, он в больнице? — Эстер постаралась смягчить грубость сестры.
— Называй как тебе угодно, — ответила Белла.
— Бедная Белла, — Эстер взяла ее за руку, — как же трудно тебе живется.
После того как сестра это признала, Белла смягчилась, неспешно и подробно рассказала об очередном коленце их брата.
— Чем же я могу помочь? — беспомощно спросила Эстер, когда Белла договорила. — К нему ведь, наверное, не пускают? — с надеждой добавила она, страшась, что ей придется встретиться с ним — сумасшедшим, вдобавок прикованным к кровати и совершенно несчастным. Чего стоит его ненависть или прощение в этаких обстоятельствах? — Я подожду, пока он поправится, — выпалила Эстер. — И приглашу его в гости.
— К нему пускают, — холодно сказала Белла. — Мы с папой сегодня едем его навестить.
— Разве папе обязательно ехать? Неужели нельзя избавить его от этого? — удивилась Эстер и, заметив уязвленное лицо Беллы, прошептала: — Нет, я не поеду. Я не вынесу этого.
Белла встала.
— Тебе плевать на брата! — крикнула она. — Ты думаешь только о себе. Брат болен. Никогда еще ему не было так худо, а ты думаешь лишь о том, что случилось почти двадцать лет назад, и гордость мешает тебе признаться, что ты была неправа. Я знаю, Норман тоже был неправ, — добавила она, не дав Эстер вставить слова, — но почему бы тебе не забыть об этом? Ты нужна ему. Даже ты. Ему нужны все мы.
Вошел Джон с кофейными чашками на подносе. Эстер улыбнулась ему, обрадовавшись передышке. Он понимающе улыбнулся в ответ, и ей стало мучительно стыдно: он такой хороший человек, а она совершенно его не стоит. Она вспомнила, что в их спальне стоят ее чемоданы, которые она со дня свадьбы так и не удосужилась разобрать, и каждый вечер Джон без единого слова перешагивает через них, чтобы подойти к постели. Она вспомнила, как терпеливо он обставлял детскую, которую она со временем превратила в чулан. Такой человек, как Джон, будет с достоинством ждать и с таким же достоинством примет поражение.
Он налил им кофе, и Белла заметила, что себе он не принес чашку. Ей захотелось, чтобы он остался. Его присутствие разрядило бы напряжение между сестрами. Кроме того, он сейчас почему-то был ей близок.
— Джон, а где твоя чашка? — спросила она.
Эстер вздрогнула, услышав, что Белла назвала его по имени. Да и тон сестры ей не понравился. Она не хотела, чтобы они сблизились. Она знала, что рано или поздно разорвет брачный союз, и не хотела, чтобы этому помешали — ни со стороны Джона, ни с ее собственной.
— Джон не пьет кофе, — быстро ответила Эстер, коснулась его руки, чтобы смягчить резкость тона, и Джон радостно удалился.
— Не впутывай его, Белла, — сказала Эстер. — Он тут совершенно ни при чем.
Они пили кофе.
— Ты поедешь к Норману? — снова спросила Белла.
— Я беспокоюсь за папу. Не надо бы ему туда ездить, видеть все эти ужасы: как бы ему от этого не стало хуже. Белла, — взмолилась она, — звони мне каждый день, Пожалуйста. Ты ведь позвонишь? Я должна знать, как он себя чувствует.
Белла застегнула пальто.
— Хочешь, пойдем вместе за покупками. Норман просил шоколаду.
— Как же ты его балуешь, — еле слышно заметила Эстер. — Всю его жизнь. Всё, что он хочет. И посмотри на него. Дрянь, наркоман. Плевать мне на него, — сердито выкрикнула она. — Плевать, и всё тут.
Белла направилась к двери, Эстер последовала за ней.
— Папа знает, что ты поехала ко мне?
— Нет, — холодно ответила Белла. — Он о тебе даже не вспоминает.
— Пожалуйста, Белла, поговори с ним обо мне. Хотя бы упомяни мое имя. Большего и не нужно. Хотя бы раз. А потом еще раз. — Она сжала руку сестры. — Не дай ему забыть меня, Белла.
— Постараюсь, — солгала Белла. Имя сестры в доме было под запретом. Даже в воспоминаниях о детстве. Белла знала, что могла бы и попытаться это изменить, но все эти годы предпочитала не вмешиваться. У отца тоже есть гордость.
Они подошли к двери.
— Попрощайся за меня с Джоном, — сказала Белла.
— Передай папе привет от меня.
Белла молчала.
— Но попробовать-то ты можешь, правда? — взмолилась Эстер. — Просто скажи: «Эстер передавала привет». — Она произнесла каждое слово едва ли не по буквам. — Белла, разве ты не хочешь, чтобы я вернулась домой? — прошептала Эстер.
— Как папа решит, — ответила Белла. — Я сделаю что могу.
Но она уже знала, что не выполнит просьбу Эстер. Отец так же горд и упрям, как она, но его гордость Белле дороже. Он уже немолод, и гордость замедляет его старение. Откажись он от нее — и лишится последних сил. Ну уж нет, если Эстер когда и вернется домой, то исключительно по его воле, которой Белла перечить не станет.
— Позвони мне, — попросила Эстер. — Звони мне каждый день. Ты ведь позвонишь, правда, Белла?
Эта мольба внушила Белле ощущение собственной власти, и она вдруг осознала, что имеет к происходящему самое непосредственное отношение — и к безумию брата, и к страданиям отца, — тогда как Эстер изгнана, обречена дрожать на том конце телефонного провода. Ей стало жаль сестру, и из жалости она поцеловала ее на прощанье.
— Просто упомяни при
