словом, язык лыка еще как вяжет!..
–Ну, эта раскрепощенность членов, включая язык, положение есть шаткое и всегда в этих случаях нужно быть осторожнее…
–Еще по чуть-чуть нам, однако, не должно повредить, как думаете, Дмитрий Сергеевич?
–Еще по чуть-чуть, думаю, не повредит; еще по чуть-чуть, думаю, можно…
Здесь позволим себе сказать еще пару слов о сложившихся отношениях младшего Игнатова с «напитком народным».
Собственно водку Данил теперь пил второй только раз в своей жизни. Первый раз с ним случился сразу после зачисления его в университет и происходил в компании однокурсников; выпил он тогда (за знакомство) три раза «по двадцать пять» и на том остановился. Такая умеренность, и в таком возрасте, а главное, в первый-то раз, есть явление почти чрезвычайное, с чем благосклонный читатель, нам кажется, не может не согласиться. Возьмем же на себя смелость в двух словах объяснить и это явление, основываясь на те сведения, которыми располагаем.
Говоря в общем, касательно вопроса употребления напитка содержащего градус, Данила можно отнести к лицам в этой области отчасти и приспособленным, или, по крайней мере, отставшим не безнадежно. Все это потому, что Андрей Константинович, его отец, в свое время справедливо считал, что если в нужный момент не адаптировать ребенка к условиям окружающей среды и не ознакомить его с некоторыми нравами и обычаями оной, или, чего доброго, шагнуть дальше и оградить драгоценное чадо свое от пагубных веяний со стороны неусыпной моралью и строгостью, то, в конечном итоге, можно нарваться на результат самый неожиданный и неприятный. Много раз ему приходилось слышать и самому ставать свидетелем, в бытность студенчества своего, как подростки, в строгой опеке взращенные и «жизни совсем не ведавшие», только выпавши из тернового гнезда, говоря образно, то есть, только обретши волю, бросались в эту самую неизведанную ими жизнь не меньше как с остервенением и пропадали там сразу и зачастую безнадежно. Такой участи он сыну своему не мог желать и начал приучать его для начала к вину еще с четырнадцатилетнего возраста, держа в голове одну весьма основательную мысль, что «годом после приступать к такому предприятию уже, может, будет и поздно». Старался не опоздать в своей педагогике Андрей Константинович и с напитком большей крепости, но так как сам безусловное предпочтение отдавал коньяку, то и учение его происходило соответствующим образом. И вообще, личный пример принято считать делом первостепенного значения. На этот счет мы имеем сказать, что в «пьяном виде» старшего Игнатова никогда нельзя было увидеть, может быть, чему следствием и стало то обстоятельство, что и у сына его никогда (ранее) не возникало желания напиться, или, по крайней мере, никогда (ранее) не переходил он ту черту, когда это желание у человека возникает само собой. Теперь же, если Данил и не был еще за упомянутой нами чертой, то предпосылки к тому наблюдал серьезные.
На этом все; избегая всяких в дальнейшем отступлений, возвращаемся непосредственно к разговору:
–Мимо слога, безусловно, искусного, – продолжал Пряников, после того, как было выпито «еще по чуть-чуть», – мимо слога, интересует меня еще вот что: не опасаешься ли ты, Даня, что правда твоя могла бы заработать язву, находясь, продолжительное время, в такой заразительной оболочке?
–Исключено, Дмитрий Сергеевич, чтобы ложь и бессовестность могли во мне укорениться, – отвечал молодой Игнатов по-солдатски, чеканно, вероятно напрягаясь, чтобы языком не путаться, – будьте уверены, я бы характер выдержал. Президент, честный и с совестью, согласитесь – такого еще никогда и нигде не случалось. Одна только вера в возможность этого события стоит неизмеримо выше всех дополнительных мотиваций.
–Все так, все так, – глубокомысленно и вновь с какой-то хитрецой во взгляде заметил Дмитрий Сергеевич, – мотивация несомненная, и в характере твоем, мой друг, я абсолютно уверен, однако – можно ли правде пробиться, вылезть из своей такой пачкливой оболочки так, чтобы ни капельки не замараться? Позволь самому ответить на свой вопрос: никак нельзя будет избежать загрязнений, в чем, думаю, ты со мной согласишься. Что же делать, как очиститься потом?.. я хочу сказать, что грязь же нужно чем-то смыть будет?
–А вот тут-то и нужна бомба, как раз тут мысль народная и пригождается. Все продумал, Дмитрий Сергеевич, я все продумал и все ваши теперешние сомнения – все мои сомнения, давешние. Бомба – механический привод идеи моей – вот каков он!
–Меня избрали, я врал всех искуснее, оттого меня и избрали, – начал Данил свое объяснение «бомбы». – Инаугурация; послов наехало – тьма, и даже президенты держав соседних – по приглашению, по моему личному приглашению, я очень просил и заискивал – в свидетели. Свидетели необходимы были. Опять же, телекамеры. Речь моя публичная, благодарственная, перед присягой. Благодарю за доверие, но присягнуть не могу (тут делаю паузу, для эффекта), потому не могу (объявляю), потому, что считаю себя объясниться обязанным, считаю, что доверие не заслужил, пока, но заслужить намереваюсь, тут же. Первым долгом своему народу, одному своему народу, кто перед телевизором, в присутствии свидетелей (взгляд на послов), спешу сообщить, что я не тот, кем долгое время представлялся, но что я лучше. И дальше: всё и обо всем, начиная от «мысли народной», которую пришел воплотить в жизнь, заканчивая, отсюда с трибуны, сообщением, протежировавшим меня, бессовестным лжецам, которых я имен пока не называю, но которым я заявляю, заявляю открыто, что нам, мне и народу, с ними не по пути, в случае, если народ меня опять изберет. А народ опять, кажется, не может не избрать после такого признания, вы как считаете, Дмитрий Сергеевич?
–Мне кажется, народу, Даня, после такого признания тебя избрать не дадут…
–Убьют? Да, я думал о том, что убьют. И пусть, я был готов! Но послы, Дмитрий Сергеевич, о послах не будем забывать, о телекамерах. Как вы думаете, не произвело ли бы резонанс такое убийство в мировом сообществе? А наш народ, на ваш взгляд, не взбунтовался бы, после известия о смерти, о насильственной смерти, их кандидата? – да, кандидата опять, потому что назначались бы повторные выборы, в которой правде, уже вышедшей наружу, уже заявившей о себе, больше бы не было нужды ни во что гнусное обличаться. Народ бы взбунтовался, Дмитрий Сергеевич, и правда бы все равно восторжествовала и значит идея, моя идея, была бы достигнута, и это значит… Или, может, вы считаете, что могло быть иначе? – как бы спохватившись спросил молодой Игнатов.
Дмитрий Сергеевич в этом месте опять прибегнул к услугам все разрешающего указательного своего пальчика. Покачав им перед собой, он сопроводил сей
