по книжкѣ. Хотите — вѣрьте мнѣ, хотите — нѣтъ; но, право, иначе нельзя сдѣлать. Вы свободны, повторяю еще разъ. Я васъ не завлекала… мы теперь говоримъ съ глазу на глазъ — и вы можете мнѣ сказать, что я лгу; но вы не скажете. Такъ должно было кончиться наше сближеніе. Вы хорошій, свѣжій, нетронутый человѣкъ, вы не знали ни ласки, ни сочувствія женщины: все это влекло къ вамъ. Остальное — подробность.
— Подробность! вскричалъ я, какъ ужаленный.
— Да, я такъ это называю. Не знаю, чей взглядъ чище — мой или вашъ, да я и спорить не стану. Поживете и согласитесь со мною; иначе нельзя мнѣ разсуждать, и я съ вами поступаю такъ же честно, какъ и вы со мною.
— Стало быть, чуть дыша, выговорилъ я, вы будете жить съ двумя мужьями, если я останусь?
— Я предвидѣла и этотъ щекотливый вопросъ, возразила она съ возрастающимъ спокойствіемъ, которое тогда просто холодило меня, — и онъ мнѣ не страшенъ. Да, я буду женой графа и вашимъ другомъ, до тѣхъ поръ, пока иначе сдѣлать нельзя, опять-таки по моимъ грѣшнымъ понятіямъ. Но не стыдно ли вамъ, Николай Иванычъ, вести себя, какъ любовнику изъ плохаго французскаго романа? Вы, значитъ, чувствуете ревность! Нѣтъ, вы спросили такъ, изъ принципа. Для настоящаго чувства никакія жертвы не трудны; а это таксе маленькое лишеніе…
Что оставалось отвѣчать ей? Не мнѣ, при тогдашней моей дубоватости и простотѣ, было бороться съ діалектикой моей просвѣтительницы.
Она помолчала, потомъ подошла ко мнѣ, сложила руки на груди и строго такъ вымолвила:
— Я не допускаю колебаній, Николай Иванычъ. Надо жить, а не нервничать. Если я развратница — бросьте меня. Если вамъ нельзя меня оставить — будьте выше всего этого… какъ бы назвать… по-французски оно называется «marivaudage».
Вотъ какъ она называла мою душевную бурю: marivaudage! И сколько разъ потомъ, вспоминая сцену въ боскетной, я сознавалъ, какъ тогда графиня, пропитанная Бальзакомъ, была сильнѣе и послѣдовательнѣе студента съ обрывками какихъ-то принциповъ.
XXXVII
Я былъ первый человѣкъ, попавшійся графу въ день его пріѣзда. Злобнаго чувства къ нему я не возымѣлъ, когда онъ обнималъ меня въ передней. Въ немъ я долженъ былъ видѣть врага моего, но я вѣдь зналъ, что онъ — не препятствіе моему счастію. Онъ не удержалъ бы жену въ супружеской неволѣ, еслибъ такая женщина, какъ графиня Варвара Борисовна, пожелала покинуть до-машній очагъ. Онъ былъ такой же подданный наперсникъ, только поплоше меня.
По юности моей, я сталъ избѣгать разговоровъ втроемъ, за что получилъ, разумѣется, внушеніе отъ графини, и… испугался еще сильнѣе, чѣмъ въ ту минуту, когда она категорически сказала мнѣ: «если я развратница — бросьте меня». Храбрости я вообще не признаю, но смѣло могу сказать, что принадлежу къ породѣ медвѣжатниковъ, а въ этой профессіи съ боязливостью далеко не уйдешь. Во всякой страсти лежитъ густой слой трусости. Да и силы-то, въ ту пору, у насъ были неравныя, о чемъ графиня тоже мнѣ весьма категорически заявила.
Супругъ ея, распаковавъ и очистивъ весь чемоданъ своихъ столичныхъ новостей, воспользовался первымъ вечеромъ, чтобы пуститься со мной въ изліянія.
Въ немъ давно-давно жила потребность — взять меня въ повѣренные сердечныхъ тайнъ. Сдержанный этотъ «Trieb», какъ нѣмцы говорятъ, — прорвался наконецъ.
— Вы, Николай Иванычъ, началъ онъ, навѣрно теперь оцѣнили натуру графини.
— Оцѣнилъ, отвѣтилъ я не безъ нахальства.
— Ее трудно изучить; но разъ она привлечетъ къ себѣ человѣка…
Это предисловіе показывало, къ какой удобной категоріи мужей принадлежалъ графъ.
Я только мычалъ въ знакъ согласія.
— Скажу вамъ откровенно, продолжалъ онъ, что я самъ положилъ годы на сближеніе съ женой моей…
Тутъ начались конфеденціи и продолжались съ семи до одиннадцати часовъ вечера. Я увидалъ воочію то, о чемъ смутно догадывался: человѣка рабски, смертельно влюбленнаго въ свою жену и преклоняющагося предъ нею въ тысячу разъ больше, чѣмъ я преклонялся до разговора въ боскетной.
Все узналъ я, — и какъ графъ студентомъ еще влюбился въ княжну Черкесову, приходившуюся ему троюродной сестрой, какъ онъ отъ безнадежной любви къ ней пошелъ волонтёромъ на войну, искалъ смерти, отличился, получилъ Георгія и чуть не умеръ, узнавъ, что она въ его отсутствіе вышла замужъ за другаго своего дальняго родственника — князя Дурова. Съ отчаянія онъ предался кутежу; но судьба сжалилась надъ нимъ, и они опять встрѣтились. Князь Дуровъ, болѣзненный, совсѣмъ полудурачокъ, черезъ два года послѣ женитьбы умеръ. Сближеніе съ Варварой Борисовной началось слишкомъ за годъ до его смерти. Она вняла наконецъ его мольбамъ и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вдовства сдѣлалась графиней Кудласовой.
Кое-чего графъ не договаривалъ, но все давалъ понимать и чувствовать. И чѣмъ больше онъ говорилъ, тѣмъ больше преисполнялся своимъ сюжетомъ. Графиня была третьимъ словомъ каждой его фразы. Никто бы не повѣрилъ, что этотъ тридцатилѣтій баринъ такъ восторженно разсказываетъ про свою собственную жену, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ ихъ сожительства. Кто изъ насъ тогда больше любилъ графиню — не берусь рѣшить, по онъ больше уничтожался въ своей страсти, чѣмъ я; для него графиня была нѣчто «не отъ міра сего».
Послѣ историческаго очерка начались признанія нравственно-воспитательнаго характера.
— Николай Иванычъ, вскричалъ онъ со слезами на глазахъ, если я похожъ на человѣка, если вы чувствуете ко мнѣ какое-нибудь уваженіе, всѣмъ этимъ я обязанъ женѣ моей, и никому больше! Она поправила меня по всѣхъ отношеніяхъ. Я не доучился въ студентахъ, и послѣ военной службы сталъ заново читать и учиться, чтобы быть ея достойнымъ. Въ меня въѣлось много офицерства — она меня перевоспитала. Тщеславіе стало изчезать; прежде я носилъ и въ визиткѣ георгіевскій крестъ, а теперь мнѣ было бы совѣстію выставить и ленточку. Разумѣется, мнѣ это стоило и стоитъ не малыхъ усилій. Еще не отъ всѣхъ скверныхъ привычекъ я избавился, не отъ всѣхъ, но избавлюсь, даю вамъ честное слово, у меня хватить воли!..
«Отъ какихъ же это привычекъ? подумалъ я, отъ припадковъ то что ли?»
— У меня хватитъ воли! повторилъ онъ съ дрожаніемъ въ голосѣ. Графини — мое евангеліе, и до тѣхъ поръ, пока она жива — я буду идти впередъ и впередъ.
«Что же это, думалъ я, ея сіятельство изволило устроить у себя въ Слободскомъ учебное заведеніе? мужа исправляютъ, меня просвѣщаютъ!»
Не знаю, куда бы меня завели злобныя мысли, еслибы графъ не взялъ меня за руку и не прошепталъ:
— Вамъ я глубоко благодаренъ за Наташу. На мою дружбу вы можете разсчитывать, какъ на каменную стѣну. Мнѣ этотъ ребенокъ особенно дорогъ. Вѣдь вы довольны ею?
— Очень, отвѣтилъ я добрѣе.
