Тяжелый вздох вырвался из груди Станислава и тут впервые, может быть, его охватило отвращение к жизни…
Некоторое время он еще просидел в задумчивости, а затем вдруг встал и зажег лампы, освещавшие картину 'Блуждающего огонька', которую он уже давно перенес в кабинет.
Сдвинув брови, он долго любовался образом Марины, а потом подошел к письменному столу, открыл ящики и частью изорвал, частью привел в порядок бумаги. Затем он сел и стал писать.
Было около половины шестого утра, когда панна Камилла с вытаращенными от ужаса глазами, в одной юбке и ночной кофте, влетела в спальню графини, бросилась к кровати и схватила спавшую за руку.
Земовецкая вскочила и, увидав испуг своей приживалки, тревожно спросила, что случилось.
— Молодой граф… пан Стах… случилось несчастье, — впопыхах, едва внятно бормотала Камилла, дрожа, как в лихорадке.
Толстое красноватое лицо Земовецкой побледнело.
— Помоги мне одеться и говори толком, что случилось? — сказала она и проворно соскочила с кровати.
Обувая графиню, подавая ей юбки и капот, Камилла рассказывала, что накануне граф приказал камердинеру разбудить его в пять часов и предупредил кучера, чтобы к половине шестого был готов шарабан. В назначенный час Франек пришел будить пана, но увидав, что в спальне его не было, а кабинет освещен, заглянул туда: граф сидел, откинув голову, в кресле перед письменным столом, на котором горела лампа. Думая, что тот просто задремал, он не стал его тревожить, но когда подали к крыльцу экипаж, Франек пошел доложить об этом графу и застал его в прежнем положении; подойдя ближе, он с ужасом заметил, что рядом с креслом на ковре валялся револьвер, а на рубашке видна кровь.
При этом известии графиня задрожала и поспешила на половину внука; но по дороге она дважды пошатнулась, точно у нее кружилась голова.
В кабинете вокруг кресла, на котором лежал Станислав, толпилась прислуга с бледными, растерянными лицами; люди пугливо расступились и отошли, когда вошла графиня. Нетвердым шагом подходила она, держась за Камиллу, и оперлась на письменный стол. С ужасом глядела она на помертвевшее лицо графа, который тоже уставился на нее своими стеклянными, широко раскрытыми глазами; жилет был расстегнут, и несколько капель крови пестрели на рубашке. В эту минуту торопливо вошел Ксаверий.
Нагнувшись к Станиславу, он пощупал его руку, приложил ухо к сердцу и выпрямился.
— Я полагаю, граф скончался, — глухо сказал он. — Тело похолодело, и сердце не бьется…
Графиня закрыла глаза, а потом вдруг рванулась вперед, и лицо ее покрылось сизо-багровыми пятнами. Взмахнув руками, она сделала еще несколько шагов и замертво рухнула на пол. Ее унесли и уложили, а верховой поскакал за доктором.
Слух о происшествии в замке быстро облетел окрестности и около полудня дошел до церковного дома, где остановился Павел Сергеевич, все утро поджидавший Станислава, волнуясь и негодуя. Известие о самоубийстве графа глубоко его поразило и заставило призадуматься; но по зрелом размышлении он счел за лучшее отправиться в замок и лично узнать о подробностях.
Твердо решив не уезжать, пока не узнает надлежащим образом, что сталось с Мариной, Павел Сергеевич хотел знать, как и от кого можно было бы получить разрешение на обыск замка, в случае, если затянется болезнь графини. Обращаться к властям ему не хотелось ввиду смерти графа; в глазах общества покойный все же был его зятем, и ему тяжело было раздувать семейный скандал.
Расстроенная Камилла сообщила ему, заливаясь слезами, что, по словам доктора, граф выстрелил себе прямо в сердце, и смерть была мгновенной, но и графиня почти в безнадежном состоянии: у нее был апоплексический удар, и после обморока отнялась половина тела. Затем она добавила, что получена депеша на имя графа Станислава, которую она позволила себе вскрыть. Депеша оказалась от барона Фарнроде, который телеграфировал, что приезжает с вечерним поездом и просил выслать ему экипаж.
— Ведь это второй внук графини и, стало быть, наследник графа?
— Да, он самый, — ответила Камилла, хмурясь.
— Я знаю барона и вечером зайду к нему, — сказал Адауров.
Письмо Станислава как громом поразило Реймара. Не хотелось верить, что Марина могла пропасть из собственного дома, окруженного громадным штатом прислуги, и притом так, что никто ничего не видел и не знал. Кое-какие намеки в письме возбудили в нем те же подозрения, которые мучили и графа, что бабушка причастна к этому загадочному происшествию. И холодный пот выступил у него на лбу при мысли об этом.
'Боже милостивый! Как жестоко наказывала его судьба за его тогдашний эгоизм и неуместную осторожность. Он побоялся счастья, которое судьба давала ему, а теперь исчезновение любимой женщины разрушило его последнюю надежду обладать ею, когда развод выпустит ее на свободу из плена'. Но вдруг его отчаяние сменилось безумным гневом.
'Да, он поедет и разоблачит всю эту мерзость, хотя бы пришлось при этом упрятать старую каргу, на каторгу'.
Он взял указатель железных дорог, выбрал поезд, а затем бросился в комнату тетки, которой и рассказал, что случилось.
Эмилия Карловна была ошеломлена известием, но упросила племянника взять ее с собой.
— Я измучаюсь здесь от беспокойства. Если хочешь, я остановлюсь не в замке, а у кого-нибудь в селе; но, по крайней мере, я буду знать, что там происходит. Ах, как мне жаль бедную Марину, — прибавила она со слезами.
Барон с минуту подумал.
— Хорошо, тетя, если ты успеешь собраться через час, едем вместе. Может быть, Бог вдохновит тебя, и твоя женская проницательность усмотрит следы там, где мы слепы. Уж мы поедем прямо в замок, а то Стах обидится, если ты остановишься не у него.
На станции, садясь в присланный из Чарны экипаж, барон узнал неожиданную и печальную весть о самоубийстве двоюродного брата и безнадежном положении бабушки. Нервы Эмилии Карловны не выдержали, и она проплакала всю дорогу. В самом тяжелом настроении прибыл барон с тетушкой в замок, где униженно, подобострастно их встретила панна Камилла с распухшим от слез лицом.
Узнав, что бабушке становится все хуже и хуже, и что она никого не узнает, барон прошел в большую залу, где было выставлено тело графа, а отец Ксаверий только что отслужил первую панихиду.
Реймар никогда не дружил особенно со Станиславом, рассеянную жизнь и распущенность которого не одобрял, но при виде тела красивого мужчины, обласканного судьбой, богато одаренного и безвременно погибшего по собственной вине, он почувствовал глубокую жалость.
Позже приехал Павел Сергеевич и сдался на настойчивые просьбы барона переселиться в замок, чтобы совместно вести розыски Марины.
На другой день скончалась графиня, не произнеся ни слова, и к вечеру в зале стоял второй катафалк.
Гнетущее тяжелое настроение повисло над замком. После обеда, до которого никто не прикоснулся, Эмилия Карловна пошла отдохнуть, а Павел Сергеевич с барон сели в маленькой гостиной курить и беседовать. Разговор шел преимущественно об исчезновении Марины и необходимых мерах, чтобы найти хотя бы ее тело.
— Вы позволите мне, барон, быть совершенно откровенным? Да? В таком случае, признаюсь вам, что, по моему глубокому убеждению, Марина пала жертвой преступления, потому что предположить несчастный случай при настоящих условиях немыслимо. Одна ваша бабушка, женщина фанатичная, да еще, может быть, этот ксендз с сатанинской рожей знают в чем тут суть и, чтобы найти тело Марины, необходимо обыскать весь замок. В таких старых зданиях наверно есть подполья, тайники и прочее, вот там-то и нужно искать ключ к этой загадке.
Барон молча его выслушал и взволновался.
— Подозрение, которое вы высказали, грызет и меня самого. Я знаю, что бабушка ненавидела Марину Павловну. Простите, если я коснусь тяжелых для вас обстоятельств, но я, в свою очередь, тоже откровенно разоблачу многое, вам совершенно неизвестное.
И он вкратце рассказал про то, что произошло в замке в день свадьбы, про объяснение графини Ядвиги с Мариной, покушение ее на самоубийство и преграду, воздвигнутую между Стахом и его женой.
Увлекшись рассказом, барон незаметно для себя выдал свои чувства, что не укрылось от Павла Сергеевича, заметившего с грустной улыбкой:
— Я вижу, что вы были преданным другом моей бедной Мары.
Реймар густо покраснел.
— Больше чем другом, Павел Сергеевич, я люблю вашу дочь всеми силами моей души. У меня на сердце лежат камнем угрызения совести и поздние сожаления, что я не понял во-время, что это за ангел. Я страшно наказан за свое ослепление, но теперь, после моего признания, вы понимаете, что я сыщу Марину Павловну живой или мертвой, хотя бы для этого потребовалось разобрать по камням все это старое гнездо.
Отец Ксаверий сидел у себя и обдумывал дальнейший план действий.
