Егор Иваныч ничего об этом не знал. Невеста его, Надежда Антоновна, всю ночь не спала. Она большую половину ночи плакала. Сколь ни тяжела была ей жизнь с родителями, сколько она ни перетерпела от них разной брани, все же она была барышней; все люди заискивали ее расположения, в особенности богатая и чиновная молодежь судила об ней. С такой стороны, что она богатая невеста, но подступиться к ней трудно. Как я сказал выше, ей хотелось мужа протопопа, стало быть, вряд ли она согласилась бы выйти замуж за богатого и очень чиновного светского. Впрочем, по приказу отца она могла бы выйти замуж и за дьячка, если бы так приказал владыка, чего, конечно, со стороны владыки не могло бы быть, а если бы было, так разве наказанием для отца за его прегрешения… Она раньше никак не могла себе представить, чтобы она вышла замуж за простого священника, каким был муж ее сестры, которого она недолюбливала за форсистость; ей непременно хотелось мужа с камилавкой и наперсным крестом, о чем ей твердили раньше отец и мать. К этому она прибавляла то только, что этот господин должен быть непременно молод и красив. Поэтому не удивительно, что Егор Иваныч, которого она видела раз у отца и на которого с первого разу не обратила внимания и обозвала его при Васе бедным и голодным учителишком, ей очень не понравился. Каково же ей перенести то оскорбление, что сами родители приневоливают ее выйти замуж за это чучело! «Он только в огород и годится, дылда эдакая! — думала она ночью. — Зачем же это отец и мать твердили мне, что мне нужно держать себя как протопопской дочке, потому что мне следует выйти за протопопа; а потом, как выросла, они и отдают какой-то чучеле… Уж я таки постою на своем! Чтоб я стала любить его, уважать — держи! Если бить станет — убегу! Ишь, далась я им; делают что хотят со мной. Нет уж, теперь не бывать этому: я вольный казак буду, я муженька сама бить буду…»
На другой день Егор Иваныч, получив родительское благословение, с трепетом шел к благочинному. Он никак не думал, чтобы благочинный отдал за него свою дочь, и шел просить его присутствовать при венчании его с Лизаветой Алексеевной. «А дочка его хороша, надменна немножко, но после бы обтерлась. Только благочинный не согласится, а если согласится, что я стану говорить с ней?» На нем надеты сюртук, брюки, жилетка и сапоги Андрея Филимоныча, и все это, как говорится, мешком сидело на нем.
— Здравствуйте, Егор Иваныч, — сказал приятельски благочинный в кабинете. Он приказал Егору, чтобы Попов шел прямо к нему в кабинет.
Егор Иваныч подошел под благословение.
— Садись, мы будем говорить дело. — Егор Иваныч сел.
— Скажите, пожалуйста, это ваши вещи, что на вас?
— Мои-с, — соврал Егор Иваныч.
— Еще что у вас есть?
— Больше ничего нет, потому что мой отец бедный человек.
— Я знаю многих семинаристов, у которых отцы беднее вашего отца; они богатые.
— Не знаю, отец благочинный… Певчие архиерейские — богатые люди, а из остальных разве имеют деньги те, которые кондициями занимаются, то есть учат детей.
— А вы не обучали раньше?
— Я не имел времени: я все занимался своими лекциями… Уверяю вас, если бы не отец мой, я бы был или в академии, или в университете.
— О, в университете! Избави бог! Если мой сын захочет в университет, я его и ногой не пущу в свой дом.
— Оттуда, отец благочинный, как и из академии, можно хорошую должность получить.
— Знаю, каковы эти должности. Вон у нас судебный следователь в университете учился, а что он сравнительно с нашим братом?.. Наш брат и священник — много значит. Я очень сожалею, что выдал свою дочь за лекаря. Пьяница такой, прости господи! — благочинный плюнул.
— Зато он образованный человек. Говорят, что все кончившие курс в медицинской академии образованные люди.
— Это я знаю и эту академию больше уважаю, чем университет… Но вот что, Егор Иваныч… Вчера вы просили невесту…
— Точно так-с.
— Я нашел.
Егор Иваныч встал, поклонился и сказал:
— Покорнейше благодарю, отец благочинный.
— Этого мало. Я вам должен сказать, чтобы вы уважали вашу жену, а иначе я могу сделать с вами — что хочу. Тогда вы погубите и себя и свою жену. Я отдаю вам свою дочь, Надежду Антоновну.
Егор Иваныч остолбенел.
— Поняли вы это?
— Очень вам благодарен.
— Смотрите, чтобы жалоб не было. Я это делаю из любви христианской, из уважения к отцу ректору, который ходатайствовал у меня за вас. Поняли?
— Покорнейше благодарю, отец благочинный.
— Подите, занимайтесь.
Егор Иваныч, как вышел в зал, перекрестился: «Слава тебе, господи. Ай да отец ректор!»
В той же комнате, где он занимался вчера, он застал детей за играми и подошел к Васе.
— Здравствуйте, братец! — сказал Вася.
— Это почему? — спросил удивленный Егор Иваныч.
— Братец, братец! — кричали остальные дети и окружили Егора Иваныча.
— Я ничего не понимаю.
— А гостинцев принесли? Жених!
— Какой жених?
— Дайте гостинцев, скажем.
— Господа, мне заниматься надо с Васенькой.
— Жених, жених! Надин жених!..
— Вы Наденьке какое платьице сошьете?
— А мне, братец, лошадку хорошенькую купите.
Вошла Надежда Антоновна. Увидав Егора Иваныча, она косо взглянула на него. Егор Иваныч поклонился ей. Она отвернулась.
— Петя, Таня, пошли к мамаше!
— Не хочем. Мы с братцем посидим.
— С каким братцем?
— А с Егором Иванычем.
Надежда Антоновна ушла, а Егор Иваныч покраснел — и бог знает, что бы он сделал в это время с детьми.
Пришла Марья Алексеевна. Он поклонился ей.
— Мое почтение… как вас звать-то?
— Егор Иваныч.
— Егор Иваныч… Прошу любить и жаловать. — Она очень строго глядела на Егора Иваныча.
Егор Иваныч поклонился.
— Пошли вон! пошли! — сказала она детям и прогнала их из комнаты подзатыльниками. Потом подсела к Егору Иванычу. Егор Иваныч стал заниматься с Васей, а Марья Алексеевна молча смотрела на него, подперши подбородок правой рукой. «Чтоб те провалиться», — думает Егор Иваныч.
— Вася, ступай к детям, — сказала мать.
Вася ушел. Егор Иваныч остался один на один с протопопшей. Протопопша молчит. Егор Иваныч поклонился ей и сказал: «Прощайте».
— Куда же вы?
— К отцу благочинному.
— Он теперь занят.
— Так я домой пойду.
— Вам протопоп говорил что-нибудь сегодня?
— Насчет чего-с?
— Насчет Нади?
Егор Иваныч покраснел и тихо сказал: «Да».
— Вы напрасно не в свои сани садитесь.
Егор Иваныч молчит и переминается с ноги на ногу.
— Надя вам не пара: она протопопская дочь, как бы то ни было, а вы сын диакона.
— Я, матушка (он забыл ее имя), кончил курс по первому разряду.
— Знаю, что кончили, все-таки дочь моя вам не пара.
— Я, матушка, силой не напрашиваюсь; это воля отца благочинного.
Минут пять молчание.
— Ведь мы много вам не дадим приданого; на наши карманы не надейтесь.
— Я, матушка, не прошу ничего.
— Все-таки кое-что надо. Вам надо и ряску получше, так как вы не священническую берете; ну, кое-что еще дадим, а об остальном и не заикайтесь.
Егор Иваныч не знал, что лучше сделать: сказать ли ей: покорнейше благодарим, — или поклониться. Он промолчал.
Опять молчание.
— Вы мою дочь берегите как зеницу ока. А будете обижать, не сдобровать вам! Помните, что вам бы следовало жениться на дьяконской дочери; а если мы и отдаем вам дочь, так только из уважения к отцу ректору, потому что он начальник наш. — Марья Алексеевна ушла.
Егора Иваныча зло взяло. Он вышел в залу, стал ходить и думать: «Что они важничают-то! Я же ведь не напрашивался, сами суют. Ишь, отец ректор им дался!.. Уж лучше, кажется, отказаться от этой барской невесты».
В приемную, а потом в зал вошли Павел Ильич Злобин и его жена. Павел Ильич был худой, бледный господин, с коротенькими волосами и маленькой рыжей бородкой; они поклонились Егору Иванычу очень важно.
— Если не ошибаюсь, вы Егор Иваныч Попов? — спросил Злобин.
— Точно так.
— А я Павел Ильич Злобин, а это моя жена Александра Антоновна, урожденная Тюленева.
Егор Иваныч поклонился.
— Папаша дома? — спросил Павел Ильич Егора Иваныча.
— В кабинете.
Зять с женой вошли в кабинет; немного погодя они вышли с благочинным. Благочинный представил их Егору Иванычу и им Егора Иваныча, сказав: мой нареченный зять, — потом с дочерью ушел в другие комнаты.
Через несколько минут вошел благочинный с женой, за ним разодетая и нарумяненная Надежда Антоновна и дети с Александрой Антоновной. Благочинный взял правую руку дочери и повел ее к Егору Иванычу.
— Знаешь ты его? — спросил он дочь.
— Нет, — отвечала она робко и гордо.
— Тем лучше для тебя. Вот твой жених, — сказал благочинный. Дочь ничего не сказала.
