то, из чего состоят жизни людей.
В двадцать четыре года я подло повела себя с Ниной. Увидела ее в фойе театра, она подошла, обняла меня, поздоровалась, радостно и застенчиво, как будто хотела сказать: «Вот видишь, я пришла, я тобой горжусь!» А я ответила:
– Привет…
Ничего более гадкого я сделать не могла. Привет…
Почему я так поступила? Из-за тупого снобизма. До сих пор стыдно так, что челюсти сводит.
Я была молода. Со вкусом одета. На афише спектакля значилось мое имя. Я принимала себя за человека, которым не была. Никто не должен этого делать под страхом смертной казни.
Мне кажется, что у Нины просторечный акцент, я только это и слышу, хотя у нее отродясь не было акцента. Никакого. Но я хочу беседовать только с теми, кто знает много красивых слов и умеет правильно формулировать. Не с жителями Ла-Комели, их всех – Нину в том числе! – я стесняюсь. От этих людей воняет детством, от которого я отреклась, и моими провинциальными корнями.
Нина бледнеет, улыбается. На ней новые шмотки, глаза накрашены. Она постаралась, хотела сделать мне сюрприз.
Она остается, не уходит из театра, не поворачивается ко мне спиной. Идет в зал и занимает место по билету, лично купленному в кассе.
Приглашения она не получила.
Нина сидит в последних рядах, а в конце аплодирует, не жалея сил, бьет в ладоши.
Я скрываюсь в одной из гримерок, воображаю, как она ждет меня на тротуаре, но общаться с ней не хочу. Ни с кем не хочу. Вернусь домой одна. У меня есть смягчающие обстоятельства.
Стыд и сожаления никуда не деваются. Не бледнеют. Пребывают с нами вечно.
12 декабря 2017
Ромэн Гримальди открывает дверь. На пороге Нина. Ее глаза напоминают два черных озера.
Она здоровается, бросает пальто на стул. Избавляется от уличного холода. Отодвигает его подальше. Дышит на руки. Лежащий на диване Боб поднимает голову, узнает гостью и бежит здороваться.
– Привет, старина.
– Выпьете чего-нибудь? – спрашивает Ромэн.
Она поворачивается, молча смотрит на него, подходит ближе. Ромэн улыбается, ему не по себе.
Она говорит:
– Мое тело мертво уже много лет. Кожа, не знающая прикосновений, гибнет. Тело, на которое никто не смотрит, оказывается в плену зимы, вечной мерзлоты. Других времен года оно не помнит. Забывает все желания. Теряет надежду на возвращение. Застывает в прошлом, в неизвестном месте. Не знаю где. Оно боится. Я боюсь. У моего тела нет настоящего. Хочу заняться любовью. Хочу понять, все ли забыло мое тело или кое-что еще помнит. Вы мне нравитесь. А я вам?
Он кивает – да.
Недоверчивое или сомневающееся «да». «Да», испугавшееся Нининой порывистой искренности. За кадром звучит тревожная музыка.
– Я с удовольствием выпью что-нибудь крепкое, – произносит она на выдохе.
– Присоединюсь.
Ромэн отправляется на кухню. Нина слышит, как он открывает дверцы шкафчиков, достает стаканы. Ее сердце колотится, как при первой встрече с морем. Нужно оглядеться… Лампы, книги, низкий столик, телевизор работает с выключенным звуком, показывает документальный фильм об Индии, на экране течет Ганг, по берегу ходят женщины в сари. Стоп! Главное – ни о чем не думать! Поверь себе в кои-то веки!
Ромэн приносит стаканы и бутылку рома. Они пьют, глядя в глаза друг другу. На них даже одежда похожая, джинсы и черные свитера. Мать могла бы одеть так своих близнецов.
Он открывает рот, хочет что-то сказать – и их губы сливаются в поцелуе. Первый шаг сделали оба, одновременно. Несмотря на колебания и некоторую неловкость, они находят путь друг к другу, возвращаются плавность движений и стремительность жестов. Попытки. Подходы. Как у спортсменов. Он снимает свитер и футболку. Ей нравится запах его кожи. Первую ступеньку она одолела. Если тебе нравится запах другого человека, если он вызывает ассоциации и опознается как «свой», все остальное получится. Он хорошо целуется.
Она не ошиблась, выбрав его. Такт и чувственность.
Его язык касается ее языка. Она не надеялась снова испытать это с кем-нибудь другим после…
Она как во сне. Все нереально, словно ее загипнотизировали. Она запускает пальцы в его густые волосы, суточная щетина колет ей щеки, подбородок, губы. Она сбрасывает одежду, и он чувствует аромат ее кожи. Она пахнет сладостью тропиков, отпуском.
Он говорит:
– Нам будет удобнее в спальне.
Она отвечает:
– Погасите свет.
Он спрашивает:
– Уверены, что вам нужна темнота?
Она кивает.
– Уверена.
Он улыбается. Они улыбаются.
Ромэн наливает им еще рома. Посошок на дорожку. Подняться по лестницам. Пройти босиком по ковру. Оба исходят жаром. Прижимаются друг к другу влажными телами. Стон. Прелюдия. «Нет ничего слаще предварительных ласк…» – думает Нина. Юность возвращается, и это прекраснее обещаний. Они обнимаются, цепляются друг за друга, встречаются, торопятся, нет, не стоит, у нас много времени. Вся ночь впереди. Она принадлежит только нам. Мы богачи, у нас полные руки сокровищ. Не упустить бесценный миг.
Май 1994
– Я беременна.
Они занимаются любовью в комнате Этьена. Он снимает презерватив кончиками пальцев, бросает взгляд на лежащую рядом Клотильду и в который уже раз думает: «Рот у нее как у грызуна… Некрасивый, слишком маленький. И губы тонкие, а она их красит и подчеркивает этот недостаток!» Зубы у девушки белые и ровные, но слегка выдаются вперед, глаза голубые, а веки Клотильда красит сиреневыми тенями. Все обращают внимание на ее красивые глаза, и парни и девушки. Носик тоже хорош, прямой и тонкий. Кожа молочно-белая. Этьен обожает ее грудь с бледно-розовыми сосками и плоский упругий живот. У Клотильды поджарое тело спортсменки, ростом она с Нину. Всех покоренных им девушек Этьен всегда сравнивает именно с ней и никогда с сестрой. Малышка Луиза вне конкуренции. Нина – другое дело, не сестра, но некто, не определяемый словами. Подруга детства. Так он ее представляет, знакомя с друзьями: «Моя подруга детства…» – что избавляет от необходимости давать пространные объяснения. Например, такие: «Она моя женщина, мы никогда не расстаемся, но мы не вместе…» Об Адриене Этьен говорит: «Он мой лучший друг», хотя думает иначе. Адриен, он тоже «другое дело». Раньше что бы они ни делали, рядом была Нина, но как только Адриену исполнилось четырнадцать, он стал приходить к другу один – поиграть на синтезаторе или сразиться на Sega. Консоль круглые сутки подключена и стоит рядом с их клавиатурами. Они устраиваются на старом диванчике, выбирают Cosmic Carnage [66] или Sonic [67] и играют часы напролет. Когда появляется Нина, Этьен нехотя уступает ей «рычаги управления»,
