всегда чувствуют себя жертвами. Людей, обстоятельств… Потерпеть, приноровиться, прогнуться — вот и все, на что они способны.
— Кирилл Андреевич! — Матушкин вдруг резво вскочил из-за стола.
Влада медленно подняла глаза. По широкой лестнице в окружении нескольких мужчин поднимался Бархатов. Голова закружилась, мысли понеслись вразброд, сердце бешено застучало где-то в горле.
— Благодарю вас, прекрасная Влада, за чудесный вечер. Идите в зал, вас пропустят. Спектакль замечательный. — Вот мой телефон. Мало ли…
Когда он клал визитку на стол, то ненароком коснулся ее руки. Но Влада этого даже не заметила, замерев и не в силах отвести взгляд от Бархатова.
21
Вторник. Бархатов
Бархатов стремительно поднимался, возвышаясь над спутниками, а те подобострастно глядели на него снизу вверх.
— Кирилл Андреевич, бесконечно рад вашему визиту. Найти время в вашем графике непросто, а по сему считайте, что уважили старика Гордецкого по всем статьям. — Директор театра — импозантный полный мужчина с шелковым цветастым платком на шее, запыхавшись от быстрой ходьбы, прихватил Бархатова за локоть. — Поверьте, реконструкция нашего театра станет орденом почёта в вашей… э-э… трудовой истории. И в назидание потомкам…
Бархатов освободил руку, поднялся еще на одну ступень и окинул взглядом своды потолка, фигурные балюстрады и капители с облупившейся краской и отколотыми кусками гипса. Заметив Матушкина, Кирилл коротко кивнул ему, мазнул глазами по сидящей за столиком девушке и вдруг резко остановился.
Глубокая вертикальная морщина, залегшая между бровей, и весь его вид — хмурый и холодный, словно отрицавший умение Бархатова улыбаться — делали его старше. Но когда он вновь посмотрел на Владу, его лицо просветлело. Будто внутри разгорелся костёр. Но уже через мгновение этот огонь погас, оставив лишь тлеющие угли на месте зрачков.
Пока его спутники разглядывали стены, трогали перила и рамы зеркал, Бархатов стоял, не шевелясь. Кажется, никто не замечал изменений, произошедших с ним. Все продолжали говорить о сроках, финансировании и возможностях фирмы Бархатова. Все, кроме Олега Ивановича. Тот исподволь наблюдал за этой сценой, потирая ладони и еле заметно улыбаясь.
Влада не чувствовала собственного тела. То, что сказал Олег Иванович, до сих пор набатом билось у нее в голове. Тут же всплыл недавний разговор в туалетной комнате торгового центра, и картинка сама собой ярким пятном встала перед ее глазами. Влада тоже словно погружалась в ледяную воду и не ощущала дна — грудь сдавило, перехватило горло, защекотало в носу…
«Стася… Стася…»
— Пройдёмте ко мне в кабинет, господа. Скоро закончится спектакль, и здесь будет уйма народу. Я накрыл небольшую поляну, так сказать! — директор театра сделал приглашающий жест.
— Веди, Гордецкий! Надеюсь, у тебя есть что-нибудь приличное в районе десяти звезд, — заявил Олег Иванович.
— Специально готовился, изучал вкусы Кирилла Андреевича, — елейно пропел директор театра.
Мужская компания стала подниматься по лестнице, но Влада заметила, как Бархатов дернулся и чудь замедлил шаг, проходя мимо нее.
Она так и сидела за столиком, пока зрители не хлынули из распахнутых дверей. Буфетчица уже вытерла столы и поставила табличку «закрыто» рядом с кассой, а Влада все еще не могла прийти в себя. Наконец она поднялась и, чуть пошатываясь, спустилась в гардероб. Протянула номерок худенькой женщине и получила свое пальто. Долго возилась с пуговицами перед зеркалом, поглядывая на лестницу, пока не поняла, что находится в фойе совсем одна.
Несмотря на мороз, щеки Влады горели. Ее мутило от коньяка и кофе, но хуже всего было осознание внезапной утраты. Слишком часто в ее жизни случалось подобное. Будто судьба намеренно испытывала ее на прочность. А какой в этом смысл — Влада не понимала. Она пыталась спрятаться, сделать вид, что нормальная жизнь существует, но кроме страха перед ней уже ничего не испытывала.
Дед умер у подъезда — споткнулся о порог, упал, ударился головой. Влада была в университете, когда ей позвонила соседка. На похоронах она же и шепнула на ухо, что, мол, хорошо, что не дома — квартира осталась «чистая». И не мучился человек — раз, и все… А Влада, опухшая от слез, подумала тогда, что лучше бы он жил — пусть инвалидом лежачим, но с ней, у них дома. И тогда бы она ухаживала за ним — стирала, готовила, кормила с ложечки и читала вслух. Только бы не оставлял ее одну. Но видимо на роду у нее было написано, что все ее близкие люди уходили вдали от нее. Словно не хотели обременять. Неужели она на самом деле такая, слабая и никчемная?
«Боже мой, бедная Стася…»
Влада всхлипнула в голос. От охватившего ее мучительного стыда за все свои прошлые мысли в груди заворочался горячий болезненный ком.
«Стася, Стася, как же так…» — Влада сбавила шаг, чтобы выровнять дыхание. Машины проезжали мимо, ослепляя фарами. Она остановилась неподалеку от остановки, сунув руки в карманы и дрожа всем телом. Подумала о том, как плохо выглядит Бархатов, и какое бледное и измученное у него лицо. И что дела, приведшие его в театр, ему не интересны. Но он обязан делать их, потому что теперь вынужден тащить эту ношу, ведь от него зависит множество людей. Вот у нее какие обязательства? Даже котенка нет, чтобы о нем заботиться…
Влада достала телефон и визитку, которую ей дал Олег Иванович. Написала короткое смс: «Большое спасибо за вечер! Всего Вам доброго». Так будет правильно. Благодаря Олегу Ивановичу она увидела Кирилла. Возможно, в последний раз.
То, что она узнала о Стасе, повергло в шок, заставило усомниться в том, что чудеса есть на свете. Разве не чудо — преображение Иволгиной? Хотелось верить, что гадкие мысли о Стасе никак не повлияли на то, что произошло. Стечение обстоятельств, не более. Но почему же так болит сердце, отчего так тошно на душе? И отчего так страшно теперь находиться в этом городе, на этой
