и не помнила никаких позитивных последствий победы мамы над недугом. В памяти остались лишь рвота и мамины парики. Наверное, Хизер было тогда лет пять, сказала Джеку мисс Вурц. Девочка едва помнила свою первую поездку с родителями в Клостерс; единственное воспоминание – плохое настроение мамы, которая слишком устала после лечения, чтобы кататься.
Джек, конечно, сказал мисс Вурц, что воспоминания пятилетней Хизер не стоят, скорее всего, выеденного яйца. Мисс Вурц отвела этот аргумент – хотя девочке и было всего пять, она хорошо запомнила главную черту маминого характера. Барбара Штайнер ненавидела англичан и шотландцев за то, что они ездят по «неправильной стороне дороги». Она регулярно донимала мужа и дочь статистикой – сколько иностранных туристов гибнет каждый год на дорогах в Эдинбурге. Как правило, они переходят улицу, посмотрев не в ту сторону.
– Может, рак ко мне и не вернется, – говорила Барбара Уильяму и своей пятилетней дочери, – но, клянусь, в один прекрасный день меня собьет машина, и все потому, что у вас ездят по неправильной стороне!
Так и вышло. И хотя на всех переходах и светофорах в Англии и Шотландии аршинными буквами написано «СМОТРИ ВПРАВО» и к тому же Барбара прожила в Эдинбурге шесть лет, но это не помешало ей в один прекрасный день посмотреть налево и ступить на дорогу, где ее тут же сбило такси.
– Хизер сказала, это случилось где-то неподалеку от Шарлотт-сквер, – сказала Джеку мисс Вурц. – Она пошла с мамой на книжную выставку, там какая-то детская писательница читала свои книжки. Послушав, они собрались домой, надо было перейти улицу, и Хизер посмотрела в нужную сторону, а Барбара – в противоположную. Девочка видела приближающееся такси и взяла маму за руку, но мама ступила на проезжую часть. Она погибла на месте; Хизер помнит, как царапнула ногтями маме по руке.
Джек не стал спрашивать, сама ли Хизер изложила эти болезненные подробности мисс Вурц, или же та вытянула их из нее клещами. Он знал только, что мисс Вурц хлебом не корми, дай приобщиться к чему-нибудь драматическому; важные подробности без драмы ничего для нее не стоят, поэтому она старательно поведала Джеку, как с головы несчастной женщины слетел парик, а также что Хизер и мама, по настоянию последней, между собой говорили только по-немецки.
Свидетели инцидента – а их было множество, все родители с детьми, возвращавшиеся из того же детского книжного павильона, – очень удивились, что пятилетняя девочка сквозь слезы зовет маму по-немецки. Полиция тоже запуталась, решив, что погибла немецкая туристка, ведь у совершенно лысой женщины не оказалось при себе документов.
Документы у Барбары при себе были, в сумочке; при ударе сумочку отбросило черт-те куда, и ее так и не нашли, как и парик. Успокоившись, Хизер сказала полицейскому по-английски, что хочет домой, взяла его за руку и сама отвела куда надо. Они с мамой и папой за эти годы обошли пешком весь Эдинбург; машину не водил никто, Хизер и до сих пор не умеет.
Итак, Уильям Бернс стал одиноким отцом пятилетней девочки.
– Зная Уильяма, – сказала мисс Вурц, – легко предположить, в каком он был состоянии. Он, конечно, считал, что лично виновен в гибели Барбары.
– Это Хизер тебе сказала? – спросил Джек.
– Разумеется, нет! Но я-то знаю Уильяма. Он простил твоей матери все, но никогда ничего не простил самому себе.
– И поэтому сошел с ума?
– Джек, тебе надо поговорить с сестрой. Тебе нужно найти ее, пока не поздно.
Это все отлично, ну а сама-то Хизер – она хочет видеть Джека, поинтересовался он у мисс Вурц. Он думал, не стоит ли сначала выслать ей чек.
– Позвони ей и выясни все сам, – сказала мисс Вурц. – Я уверена, вы легко найдете общий язык, вы так похожи.
– Чем это, Каролина?
– Ну, тем, что вы оба не слишком восхищаетесь своими матерями.
– Я обожал маму, пока был маленький, – возразил он.
– Джек, боже мой, я готова спорить, что Хизер тоже обожала свою мать, когда была маленькая. Но, оглядываясь назад, она сумела оценить, насколько тяжелым и неприятным человеком бывала подчас Барбара. Тебе знакомо это ощущение?
Мисс Вурц положительно считала, что Уильям никогда не бросал Джека; наоборот, он дал ему все, что мог. Заключив сделку с Уильямом, Алиса оказалась вынуждена заботиться о сыне и обеспечить его (на деньги отца) всем, что полагается в приличном обществе. Джек ходил в хорошие школы, был опрятно одет, его не били, он не подвергался надругательствам – ну, по крайней мере, Алиса об этом ничего не знала.
Мисс Вурц – которая, надо отметить, была от мамы Джека, мягко говоря, не в восторге – придерживалась к тому же мнения, что и Алиса в известной степени защитила Джека от самой себя, от «темной стороны своей жизни» (Лесли Оустлер и дружки по тату-миру как бы не считаются).
– Когда найдешь Уильяма, расскажешь мне, как он и что, – сказала Джеку мисс Вурц. – А покамест благодари Бога, что у тебя есть сестра.
– У меня есть сестра, – повторил он.
Это сообщение Джек и оставил на автоответчике доктора Гарсия – еще слишком рано, назначить встречу с ней нельзя. Сама по себе эта новость попадала по классификации доктора Гарсия в категорию «неполной информации», а стало быть, с этим Джек не может звонить ей домой.
Зато он позвонил своей сестре, Хизер Бернс. В Санта-Монике было семь утра, в Торонто – десять, но в Эдинбурге стрелка часов уже давно перевалила за полдень. Хизер сняла трубку, зазвучала музыка – голос, орган и, кажется, еще труба.
– Одну секунду, – сказала она, убирая звук на проигрывателе.
– Это Джек Бернс, твой брат, – сказал Джек.
– Это Хизер, твоя сестра, – откликнулась она. – Я будто бы знаю тебя. Можно сказать, я почти выросла с тобой. «Если бы брат знал, что ты есть на свете, он бы в тебя влюбился», – говорил мне папа каждый вечер, укладывая спать. А потом всегда добавлял, словно «Отче наш», не добавлял даже,
