- Это оччень хоррроший русский обычай - пить за удачную дорогу, говорил он, ловко опрокидывая в рот одну за другой уже третью рюмку и каждый раз приговаривая: "На посошок! Я правильно произношу это священное слово? Нет, вы поправьте меня, поправьте. По-со-шок! Так? Скажите, так? Это очень важно. Очччень". Наконец, пошел к выходу из кабинета, но у самого порога обернулся и со вздохом сожаления сказал:
- Всем хороша Москва. Жизнь дешевая, люди гостеприимны, иностранцев обожают. Но вот ночью, ночью, господа, куда деваться? Что делать? Ведь именно так называется одна из книг Ульянова? Все закрывается до полуночи. То ли дело Шанхай, Гонконг, Бомбей, Рио, Гавана! А о Нью-Йорке, о любой западной столице, даже такой крохотной, как Копенгаген или Таллин, я и не говорю.
Он вернулся к столу, налил фужер водки, без всяких "посошков" выпил его одним махом и со словами: "Надо указать на это московским властям!" с сердитым видом удалился. Элис вскочила на стол, простерла перед собой руку и, подражая голосу Шарля, воскликнула:
- А вот мы знаем, что делать в Москве ночью, господа!
И, обняв Сергея за шею, закружилась с ним по кабинету, припевая:
- Любить! Любить! Любить!
Уже в своем гостиничном номере, под утро, до одури изнеможенная, мокрая как мышка и счастливая, шептала, положив голову на его грудь: "Я не хочу без тебя, я не могу без тебя. Ты будешь в Нью-Йорке, а я здесь?! Нет, нет и нет! Я буду всегда там, где будешь ты. Или я умру. Ты хочешь, чтобы я умерла? Скажи, скажи, ты хочешь?"
- Я хочу, чтобы ты была самой счастливой женщиной на свете.
- Тогда я буду! Буду!
Она вновь сливалась с ним в сумасшедшем экстазе. И проживавший в номере этажом ниже индус, секретарь Рабиндраната Тагора, вырванный из нирваны божественного сна, безропотно стоически наблюдал, как в свете уличных фонарей трепетно танцевали хрусталики огромной люстры и восторженно пели песнь вечной любви.
Сергей посмотрел на часы, было ровно шесть. Он осторожно сел на кровати, стараясь не потревожить спавшую Элис, закурил. Взгляд его упал на книгу, лежавшую на тумбочке. Хм, первый том "Мужчина и женщина". Он читал когда-то это любопытное сочинение. Взял увесистый фолиант в руки, прошуршал страницами. "Мужчины - ладно, с ними все ясно. Простодушный Адам поддался уговорам прелестницы, сотворенной из его же ребра. А вот женщина... Женщина - исчадие ада или ангел во плоти, благословение судьбы или проклятие Мефистофеля... Афанасий Петрович свое предупреждение изобразил в автобиографической притче. Ходжаев, тот с горской, чеченской прямолинейностью заявил, что мой американский контакт Алиса может быть подспорьем, а может и способствовать провалу. "Французы не дураки, резюмировал он разговор на эту тему. - Смотри, как бы не пришлось нам в один прекрасный момент воскликнуть "Шерше ля фам!" Тебе могу сказать - Коба одобрил твой выбор: "Из этой дочери миллионера можно сделать верного товарища". Подчеркнул слово "можно". У него глаз точный. Получится ли? Твой выбор, твоя и ответственность..."
Я сказал ей, что хочу, чтобы она была самой счастливой женщиной на свете". Он встал, тихонько, на цыпочках прошел в ванную. "Итак... Самая счастливая женщина на свете - богатая, замужняя, любящая, имеющая много детей? - думал, отмокая под душем, Сергей. - А если главное - найти и полностью или, скажем, максимально реализовать свое призвание, свой талант? Или главное - гармония всех этих факторов плюс еще те, которые у каждой женщины будут сугубо индивидуальными? Ну разве такое возможно? Что-нибудь обязательно будет недоступно, а что-нибудь абсолютно нежелательно. Простейший пример - говорят, все женщины мечтают о замужестве. Все ли? Я знал таких, которые превыше всего ценят абсолютную независимость. Абсолютную. А нормальный брак ее конечно же ограничивает. Сколько счастливых браков мне известно? Ни одного. Кстати, Элис, при всей ее раскованности и лобовой откровенности ни разу не заикнулась о жажде опутать себя узами Гименея". На секунду он представил, что юный, нагой бог брака с горящим факелом в одной руке, другой украшает нагую Элис гирляндой черно-пунцовых, зелено-аквамариновых, бериллиевых, облачно-агатовых цветов. Видение это возмутило его своим бесстыдством и усилием воли он тотчас изгнал его прочь из своего сознания. "Ага, ревнуешь даже к древнему богу! Да, ревную!" И он удивился этому чувству - до Элис оно не было ему ведомо.
За завтраком, который был заказан в номер, Элис между прочим сообщила: "Ты, Сержик, нравишься не только женщинам, но и мужчинам. Да-да, что ты смотришь с таким удивлением? Мой поверенный прямо рассыпался в комплиментах по твоему адресу: "Handsome, strong, witty, intelligent!" Очень интересовался, откуда ты родом, что у тебя за семья, где и как мы познакомились. Долго смеялся, когда узнал, что Грэта Ван Дер Лейн окрестила тебя Королем Викингов. Поздравляю, ты явно завоевал его симпатии! Это важно, не так ли? В отсутствие посла он главный американец, представляющий в Москве Штаты".
"Это совсем не те симпатии, которые я хотел бы завоевать, - мысленно отметил Сергей и улыбнулся широко, благодарно, четко сознавая, что радоваться нечему. - Симпатии влекут за собой повышенный интерес, особое внимание. Только сейчас и только это тебе и нужно!" И тут же другой внутренний голос отметил: "Спокойно, Серега! Чего раскудахтался? Естественно, тобой заинтересовались. А ты как хотел? Небось, не в любительский преферанс играешь. Тут мизер в темную на первой руке не проходит. Или забыл любимую поговорку Афанасия Петровича? То-то и оно, какую? Волков бояться - в лес не ходить".
Временный поверенный, вернувшись с фуршета в одной машине с политическим советником, попросил подняться в его кабинет. Закурил гавану, предложил бурбон. Спросил, расслабившись, скинув пиджак и галстук:
- Что будем сообщать в Вашингтон, Грег?
- Здесь интервью принято на "ура", Уинни.
- Еще бы! Даже в своей вопросной части оно получилось розовым.
- Да, верно, девчонка порозовела на глазах. Этот Сергей крутится вокруг нее. Собирается ехать к нам. Ты его проверял?
- В "Гудке" наш человек подтвердил, что у них он в штате работал три месяца. Потом был переведен в "Известия". До того около года числился внештатным корреспондентом. Прибыл из ГРУ.
- Таак! А что говорит наркоминдельский "Филин"?
- "Филин" сообщил, что он до ГРУ работал в НКВД.
- Чекист!
- Выходит, дважды чекист.
- Ничего себе птичка заморская к нам свой клювик навострила. Глядишь, наш Эдгар для нее сеточку-то и раскинет.
- Одна неясность, - Грег отхлебнул бурбона, задумчиво посмотрел в дно опустевшего стакана. - "Филин" утверждает, что он уволился из ГРУ. Не ушел под крышу "Известий", а уволился.
- Куда уволился?
- В департамент по связям с Кавказом Есть такое ведомство. Оно вроде бы и при Совнаркоме, и при ЦК партии. Мой человек знаком с начальником этого департамента. Ходжаев. Истинный нацмен. Чеченец.
Поверенный недоуменно повел плечами, словно спрашивая: "Это еще кто такие?"
- Довольно дикий народец на Кавказе, - скривился в усмешке резидент. - Правда, их земли богаты нефтью. Очень богаты. Грозный, - он указал на карте, висевшей на стене, на соответствующий кружок.
- Нефть - это хорошо, - заинтересованно заметил Уинни. - Это очень хорошо. - И словно спохватившись, недоуменно вопросил: - Но при чем тут этот кавказский департамент, "Известия" и их корпункт в Нью-Йорке? Если Сергей специалист по Кавказу или нефти...
- Он специалист совсем по другим делам, - зло перебил поверенного резидент.
- Тогда...
- Ты как всегда прав, Уинни. Мне, эту головоломку предстоит решить мне. И я решу ее, если даже обрушатся небеса!
Уинни удовлетворенно кивнул. Он служил в Риме и Токио, Рио и Панаме, Лондоне и Лиссабоне в своеобразном тандеме с Грегом около двух десятков лет и был свидетелем - иногда удивленным, иногда потрясенным, всегда восхищенным - ювелирной работы талантливого разведчика. Сильный умом, связями, контактами, деньгами, опытный как самые умелые и удачливые шефы МИ-5 и Сюртэ женераль и в силу этого такой самовлюбленный и самоуверенный Грег! Эту головоломку оказалось не под силу решить самому Берии, даже когда он находился в зените своего могущества и когда он своей дьявольской интуицией ощущал, чувствовал, сознавал, что у Сталина есть какая-то своя секретная служба, предельно компактная и намертво законспирированная, в которую не мог проникнуть ни один из его агентов-асов, в которой не было не единого перебежчика и существование которой не прослеживалось ни в одном Наркомате, министерстве, ведомстве, включая ЦК и Минфин (у Генсека был личный неограниченный, неподотчетный фонд в рублях и валюте). Грег ничего этого не знал. Он, как всегда, честно и самоотверженно отрабатывал свои доллары и потому задолго до приезда Сергея в Нью-Йорк на него в ФБР и военной разведке уже имелось весьма содержательное досье.
О том, что в США заинтересовались Сергеем и готовились чуть ли не к его разработке, узнал и Ходжаев. Еще со второй половины двадцатых годов на него работал ответственный сотрудник Госдепартамента. Человек смелый, но предельно осторожный, он выходил на связь только с курьерами Аслана, которых тот мог направлять лишь раз в месяц. В таком месячном шифрованном письме и было получено сообщение о Сергее. Аслан предельно дорожил этим действенным и пока единственный источником самой конфиденциальной информации.
