Запарили березовый веник вместе с багульником и кедровой хвоей. Черпанул ковшом и плеснул темный настой на каменку. Стало нечем дышать и словно огнем охватило тело. мужиков проняло потом.
Таким макаром, неспеша поддавая парку, разогрели баньку до того, что засмолились стены. Словно глаза затеплились и увлажнились навернувшимися слезинками тягучей смолы, сучки потолочных плах. Тело погрузилось в приятную истому.
Хлестались изо всей силы жарким, как огонь веником.
-Поддай, поддай еще! - в восторге покрикивал отцу Корней, - Прибавь парку! У-у, хорошо!.
Раскалившись до нутра он спрыгнул с полка и стремглав вылетев из бани бросился в яму ниже родника. Поостыв вбежал назад и принялся хлестаться пуще прежнего.
После бани все выпили по жбану настойки брусники. Долго сидели на лавке в предбаннике без конца вытирая спину и грудь. Еще выпили. И еще потели и все легче дышалось телу. Оделись во все чистое.
Ночью Корнея разбудила неясная тревога. Сначала смутная, словно тихий невнятный шепот, а перед рассветом он уже совсем не мог найти места от беспокойства.
-Дед? Неужто что случилось?
К притулившейся к серой, покрытой лишайниками скале лачуге деда он почти бежал. Пес поднялся навстречу тяжело и неуклюже. Для приличия вяло махнул хвостом. Сердце придавило гнетущее предчувствие.
Деда Корней нашел лежащим на нарах. Вид вытянувшегося костлявого тела не оставлял сомнений. Корней пощупал лоб - холодный.
-Опоздал! Деда, а я ведь привел в скит племянника твоего князя. Как жалко, что ты не дожил до этого! А посмотрел бы ты какое нетленное око я тебе принес.
В лачугу бочком, по-стариковски медленно прошел Космач. Потерся о ноги и сочувственно заглянул Корнею в глаза.
-Как тебе одному, Космач?
- Плохо друг, ой как плохо, но охраняю. Служба есть служба, - говорила его поза и грустные глаза.
-Надо идти за людьми. Ты пока здесь жди, не оставляй хозяина.
Корней направился по тропинке в скит, но не пройдя и пятидесяти сажень вернулся вспомнив про агат, лежащий кармане. Зайдя в каморку он застыл, крестясь:
-Чур, чур меня!
Старец сидел на шкуре с открытыми глазами. Увидев Корнея, чуть слышно произнес.
-Дождался я тебя, слава Богу!
Корней со слезами бросился обнимать деда и захлебываясь сказал:
-А я тебе нетленное око принес, - и с этими словами протянул старику камень с голубым глазом, - я тебе, деда, все, все расскажу...
-Погоди, сынок. Чую, мой срок земной истекает. Ждет Мать Сыра Земля. Прошу тебя, сохрани мои записки. Тут летопись нашей общины, мои умозаключения о жизни, лекарские наставления, полный травник. Ты их читал. Людям тоже пригодится. Богомольные книги в скит снеси. Пусть они там хранятся. Космача не оставьте. Старый он уже. Ухода требует. Мой наказ тебе - Худого во всю свою жизнь не делай. За нашу веру стой с твердостью непоколебимой. Старое православие духовная основа для счастия человека. Наш храм не церковь, а творения Божьи: горы, тайга, ее обитатели. Живи в ладу с ними и с заповедями Христа. Мертвого на Земле- матушке ничего нет. Все живые, а живому любовь и милосердие нужны. Через них и счастие повсеместно настанет. В мыслях не греши, злобу, да кривду гони из сердца. Душу в чистоте держи. Без креста, без молитвы и шагу не ступай, ни одного дела не твори. Тогда жизнь твоя и на небесах благодатью продлится. Плоть бренна. Бренны и дела людские, хотя они часто надолго переживают плоть. Дух лишь вечен. О нем заботься.
-Деда, а я знаешь кого нашел? Прямого наследника , племянника князя Константина. Очень ученый человек. Глубоко нашу веру знает.
-Не зря, сынок, именно ты его нашел. Для того тебя Бог и наделил любовью к странствиям.
Сказал, лег и тихо умер. На этот раз по-настоящему.
Корней безмерно скорбел по деду Никодиму. Он любил старца. Любил нежно и глубоко. Дед был ему настолько близок, что внук ясно сознавал, что потерял самого близкого по духу человека. И как только начинал думать о нем, на него тут же накатывалась такая неизбывная тоска, что он никого не мог видеть, ни с кем не желал разговаривать. Все валилось из рук. В голову лезли мысли о том, что на самом деле вполне мог бы воротиться из похода немного раньше и хоть несколько последних дней побыть с дедом. И, может быть, даже вылечить его , но если бы и это не удалось, то просто быть рядом. Эта горькая мысль не давала ему покоя.
Видя такое состояние сына Лука, пытаясь отвлечь его, предложил:
-Сынок, сходил бы ты к своим водопадам. Ты же знаешь, вода сможет тебя успокоить.
Обычно, придя к водопадам, Корней под них никогда сразу не вставал. Он любил постоять сначала на береговом уступе, полюбоваться красотой каскада. И сейчас он встал на свое обычное место. Порыв ветра, налетевший с речки, несколько раз обдал влажной пылью, тело каждый раз вздрагивало и постепенно стало наполняться жизненной энергией.
С этого места хорошо было видно, как речка, достигнув края уступа беззвучно срывалась в бездну загибающейся сплошной лентой. Которая, в падении, также беззвучно распадалась сначала на крупные, а чем ниже, тем более мелкие гроздья и с многоголосым шумом погружалась в кипящий котел, покидая его вся в пене. Объемные клочья, словно белоснежные парусники, с панической торопливостью устремлялись прочь от клокочущего котла по бурунистому течению до следующего водопада.
Некоторые клочья, более близкие к берегу, волей неожиданных вывертов течения, заносило в небольшой заливчик и они, собираясь там в большие и малые флотилии, кругами гонялись по поверхности друг за другом.
Там, где медленный водоворот выносил пену ближе к основному течению реки происходило бегство самых быстроходных "парусников" в короткое свободное плавание, а взамен снова и снова поступало свежее подкрепление.
Эта картина кругооборота пены благотворно подействовала на Корнея. Когда он глядел на этот бесконечно меняющийся цикл все грустные, тяжелые мысли постепенно отступали, он невольно стал думать, что и в жизни во всем так. Уходят старые звери, им на смены являются молодые. Рушатся одни деревья им на смену встает молодая поросль. А вот у меня смены нет. Так что надо жить до наследника, чтобы не прервалась наша ниточка.
В голове и в душе у Корнея прояснилось, теперь следует привести в порядок тело. Хорошенько потрясти, пробудить и восстановить жизненную энергию.
Корней разделся и, забравшись на омываемую пенными бурунами посреди кипящего котла глыбу, подставил тело под мощный низвергающийся поток. Он оглушал, мощно сотрясал его тело, массируя и трепля каждую мышцу. Плоть вибрировала под упругими ударами воды выбивавших прочь из тела всю вялость, подавленность, они как бы стекали вместе со струями и уносились прочь речным потоком. Мышцы наливались мощным током жизненной силы.
После такого омовения Корней почувствовал себя заново рожденным. К нему пришло понимание того, что жизнь не остановилась. Что он молод и полон сил, и что лучшей памятью для деда будет продолжение его святого дела сохранения чистоты веры в душах людей, изгнание хвори из тел и , самое главное, продолжение рода. Не зря же он передавал ему свои знания, наставлял в вере, обучал лекарству. Только таким образом можно продлить память о нем. От этих мыслей отлегло у Корнея на сердце.
Шли годы. Померли Никодим, Тихон. Спустился с гор совсем состарившийся Горбун. Женились, обзавелись детьми Корней и Ученый. Совсем древним стал Маркел. Бог его хранил на белом свете девяносто седьмой год. Ученый постепенно становился самым уважаемым в скиту человеком. Много часов он проводил с Маркелом и часто читал проповеди. Предания и заветы глохли, но послушание воле старших не ослабевало и даже укреплялось в крови молодых обитателей общины.
Они беспрекословно и с охотой смиренно покорялись малейшему движению руки и брови наставника Маркела.
Простая, строгая жизнь во славу Божью, без накопительства и зависти, с братским отношением к тайге и зверям воспитали в душах скитожителей такое устойчивое равновесие и светлодушие, которое ограждало от соблазнов и не пускало в их тела недуги.
Трудолюбивая, крепкая община жила по старым заветам. В ней господствовал культ здоровья, неутомимого труда, дружелюбное отношение внутри общины, почитание старших и фанатичная вера в Бога. Жили, одним словом, по старой вере.
Укромное положение и длительная изоляция христолюбцев помогли ей сохранить эту веру в первозданном виде.
Зимой, после Рождества Христова, слег белоголовый наставник. Его загорелое, изрытое морщинами лицо покрыла испарина, старческий туман погасил ясность взора. Вытянувшись на лежанке он тихо молился. Иногда Маркел приоткрывал глаза и начинал говорить слабым, но внятным голосом находившемуся при нем неотлучно в эти дни Ученому
-Ухожу из этой жизни счастливым. Знаю, все что берег эти годы будет сохранено. Одно меня тревожит - все это еще не скоро востребуется несчастной Россией. Поэтому вдвойне рад, что могу передать святые реликвии в надежные руки. Уверен, что именно тебя община определит наставником.
