Кто-то вздрогнул среди чиновного собрания, некоторые из боязливейших тоже смутились.
«Само по себе, что главным зачинщикам должно последовать лишенье чинов и имущества, прочим отрешенье от мест. Само собою разумеется, что в числе их пострадает и множество невинных. Что ж делать? дело слишком бесчестное и вопиет о правосудии. Хотя я знаю, что это будет даже и не в урок другим, потому что на место выгнанных явятся другие, и те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и продадут, несмотря на всё это, я должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудье. Знаю, что будут меня обвинять в суровой жестокости, но знаю, что те будут еще[23] те же обвинят[24]
Я должен обратиться таки<м образом> только в одно бесчувственное орудие правосудия, в топор, который должен упасть на головы <виновных>».
Содроганье невольно пробежало по всем лицам.
Князь был спокоен. Ни гнева, ни возмущенья душевного не выражало его лицо.
«Теперь тот самый, у которого в руках участь многих и которого никакие просьбы не в силах были умолить, тот самый [бросается] теперь к ногам [вашим], вас всех просит. Всё будет позабыто, изглажено, прощено; я буду сам ходатаем за всех, если исполните мою просьбу. Вот моя просьба. Знаю, что никакими средствами, никакими страхами, никакими наказаньями нельзя искоренить неправды, она слишком уже глубоко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестными. Знаю, что уже почти невозможно многим идти противу всеобщего теченья. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать свое отечество, когда всякой гражданин несет всё и жертвует всем, я должен сделать клич хотя к тем, у которых еще есть в груди русское сердце и <которым> понятно сколько-нибудь слово благородство. Что тут говорить о том, кто более из нас виноват. Я, может быть, больше всех виноват; я, может быть, слишком сурово вас принял вначале; может быть, излишней подозрительностью я оттолкнул из вас тех, которые искренно хотели мне быть полезными, хотя и я с своей стороны мог бы так же сделать. Если они уже действительно любили справедливость и добро своей земли, не следовало бы им оскорбиться ни надменностью моего обращения, следовало бы им подавить в себе собственное честолюбие и пожертвовать своею личностью. Не может быть, чтобы я не заметил их самоотверженья и высокой любви к добру и не принял бы, наконец, от них полезных и умных советов. Все-таки скорей подчиненному следует применяться к нраву начальника, чем начальнику к нраву подчиненного. Это законней, по крайней мере, и легче, потому что у подчиненных один начальник, а у начальника сотня подчиненных. Но оставим теперь в сторону, кто кого больше виноват. Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю, что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установились свои условия, всё оценено, и цены даже приведены во всеобщую известность. И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как <ни> ограничивай он в действиях дурных чиновников приставленьем в надзиратели других чиновников. Всё будет безуспешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народ вооружался против <врагов?>, так должен восстать против неправды. Как русской, как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же кровью, я теперь обращаюсь <к> вам. Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-нибудь о том, что такое благородство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку. Я приглашаю рассмотреть ближе свой долг и обязанность земной своей должности, потому что это уже нам всем темно представляется, и мы едва[25]
Записная книжка, 1841–1844
Петру Михалов<ич>у.
— О торговле и рынках и произведенных<?> сделках со всеми бран<ями> и обычаями, а подчас и загибаньями.
— Крестьянский костюм. Крестьянский хлам, всё, что валяется в избе; все тряпья.
Дела Петра Михалча
Отдать рубить платки.
Мыть рубашки,
вымыть коляску,
вставить стекла в фонари,
купить колбасы и конф<ет>.
С Михал. Петров<ичем> о Копейкине. Адрес Никитенка.
Уварову об отношении[26]
взять
Экземпляр Посошкова —
Ивану Яковлевичу о бумаге.
Наборщик<у>: опустить ниже заголовки.
Литографщику за буквы и картинку.
Пространное <1 нрзб.>.
Банчишка.
Квинтичь
Читать путешествия Лепехина, Палласа, Гмелина.
Распоряжения касательно путешествия по России.
Развить статью о воспитании во 2-й части.
Вспомнить о «признаюсь, открываюсь».
Признаюсь, открываюсь: у меня сын родился.
* * *
Штейн у Софьи Петровны занимался всю жизнь; [о мирном судье], его обязанность мирного судьи в России. Сам практически никуда не годится.
[Охота.] Трава.
Сороконедужница, душистая трава, принадлежит к мятам.
* * *
О<т> Заблоцкого:
Об откупщиках,
о казенных крестьянах,
о городах,
о рекрутск<их> наборах.
* * *
Сказка <?>
Шишига — чорт в Симб<ирской> губернии.
* * *
Бершик — род судака, меньше гораздо и нежнее мясом.
Пояда<?> — рыбка негодная, маленька, с двумя колючками.
Бешанка названа так потому, что сама набегает на сети в таком множестве, что невод не в силах вытащить: тогда въезжают с возами в реку и навал<ива>ют ее лопатой. Род сельди, ходит также стадами и называет<ся> воблой.
* * *
Восходит на небо, ведомый духом, и в твердом дерзновеньи души своея зреньем чудных тамо наслаждается вещей.
* * *
Леса разделяются на красные или боровые и черные или лиственные.
Красные: сосна и ель.
Черные: дуб.
Лес — коли деревья вплоть тесно растут и растительная сила вся идет вверх.
Дуброва — когда деревья растут разбросанные по полю. Дерево самое имеет другую форму, ибо растительная сила идет в ширину и ветви.
Сосна лучшая бывает в борах, а не в дуброве: бывает красная и пресная; красная вся пропитана насквозь смолою; если ударить по ней, то звенит; пресная только сердцевину имеет смолистую; скоро гниет и на судна не хороша.
Заказник — лес, назначенный на срубку.
Сеча — рубленный лес.
Лес подъемистый, который скоро растет.
* * *
Плотничество.
Строятся своими и приходными.
Приходные: Верховские и Галичские.
Верховские более Ярославские и Владимирские.
* * *
Цехи, сословья ремесленников.
Медники, Кузнецы, Печники, Штукатуры Яросл. Плотники, Столяры, Стекольщики, Кадошники, Овчинники, Шерстобои, Катальщики войлоков, Рещики, Живописцы, Инокописцы Красильщики, Серебреники, Кожевники, Самоварники, Горшешники.
* * *
О загиб<аньях>
Ехидный
Уметлив — говорящий кстати.
Будь в чужих словах незаметлива,
А в своих проста да уметлива
Кривошлыка.
У меня, младой, свекровушка лихач,
Кривошлыка неприветливая.
* * *
Уширил оси стопы моя подо мною, и не изнемогосте плесне моя и врагов моих дал ми еси хребет.
* * *
Банчишки.
Семпель — один простой куш.
Пе — карта ровно вдвое.
Пароле или с углом — выигрывает втрое.
Пароле пе — вдвое против пароле.
Загнуть утку — прибавляет, волен на раз, на два.
С тобой играть — с бритвы мед лизать, — употребляют с теми, которые играют в дублет.
Играть в дублет — не отделять от выигрыша, а пускать вдвое.
* * *
Изба разделяется на две части: на избу и чулан, который отгорожен перегородкою от печи.
Посуда помещается в чулане в низеньком шкафчике, который называется судною лавкою.
Перед избы, где образа, почетный.
Изба соединяется сенями с подклетом, строением холодным, вроде кладовой. Если на место его другая изба, то называется горница.
Кирченая изба — вытесанная, когда бревна стесаны в гладкую стену.
