Семь верст до небес - Александр Васильевич Афанасьев

Из документов, составленных или найденных впоследствии:

Довольно-таки странные у меня в последние дни ощущения, и я уверен, что не со мной одним подобное случалось… Надежный вроде бы человек с тобою рядом, не подведет, знаешь, и не обманет, а зацепится где-нибудь в закоулке мозга либо оговорка дурная, случайно про него кем-то или даже самим тобой оброненная, либо сон, пустой и никчемный, приснится: будто он продал тебя, обманул, подвел, сподличал, да мало ли какие сны снятся нам? Но — и все, и покатится: и вдруг застаешь себя на том, что в присутствии этого человека настораживаешься, ждешь чего-то, ловишь взгляд, фразу, и толкуешь уже: а не подтверждение ли? а если подтверждение — верно ли ты догадался? или показалось?

Вот и мне показалось: а уж не притворяется ли наш Алеша? Оттого у меня нынче не было никакого желания встречаться с ним. Отчасти и по этой причине, отчасти, и главным образом, потому, что имелись планы совсем другие, но… Но с начальством, поверьте, спорить вредно для здоровья: короче говоря, очутился я в Покровском, на ферме. А возвращаясь, поехал, как повезла попутка, через Яшкино…

Был хороший солнечный день. Я вылез у школы, поскольку дальше нам с водилой оказалось не по пути: ему в колхоз Маяковского, мне в Астахово… Двери были настежь, то есть открыты. Я зашел. Попить водички. Итак.

В коридоре было пусто. Топились уже печи, хотя на улице еще стояло тепло. У печи дремала баба Ксеня: уборщица, из местных, она же сторож, она же и истопник.

Баба Ксеня открыла свое недремлющее око:

— Двери дома закрывать?

Я не понял.

— Закрывать! — ответила она за меня. И я закрыл послушно не мной распахнутые двери.

— То-то… Вытирай ноги. Входи, коль вошел… Там они, в учительской, решают…

— Что решают?

— Эт ты у них и спроси… Понаехали, понатаскали — вытирай за вами, пластайся: а чего решать? Чего решать, когда все без нас решили? И-их, люди, навоз от вас только, а боле от вас ничего…

В учительской дверь была полуоткрыта: все в комнате не уместились, стояло больше, чем сидело. В одежде, в ватниках, в плюшевках, в сапогах и в шапках — человек сорок, считай, все яшкинские жители, кроме разве что младенцев и стариков.

За учительским столом сидели двое. То есть сидел один: Игорь Николаевич Горюев. А второй, как будто бы знакомый мне, из Покровского, — этот стоял… Я поскреб в памяти. И вспомнил — не далее как месяца полтора назад мы с ним знакомились. В поле. Я искал главного агронома. Подвернулся этот парень. Спрашиваю: «Ты кто? Как зовут?» Заулыбался смущенно, покрываясь нежными алыми пятнами: «Володя… То есть Владимир Петрович… Главный агроном».

Так вот этот Володя-агроном и говорил сейчас, сминая в руках какую-то пространную, плотную, исчерченную бумагу.

— Мы почему к вам приехали? — спрашивал он собравшихся неуверенно. И, не дождавшись, отвечал: — Потому что… В общем, у нас не может быть секретов от вас, как от народа. А вы молчите… Отвечайте… Кто хотя бы желает выступить?

Игорь Николаевич, положив руку на руку, смотрел насупленно на людей. Они молчали. Тогда Игорь Николаевич поднялся, отобрал бумагу у Володи-агронома и сказал веско:

— Товарищи.

Люди зашевелились. Горюев переждал шевеление. И продолжил:

— В настоящий момент в моих руках находится план предстоящего переустройства земельных угодий колхоза «Светлый путь». То есть нашего с вами, товарищи, коллективного хозяйства. По плану, в соответствии с производственными интересами и расчетами, подготовлены и приняты решения. Все земли, занятые пока малоперспективным населенным пунктом Яшкино, начиная с будущего года, постепенно и планомерно распахать… Не сразу, товарищи! Не сразу! На территории села, как вы знаете, много брошенных усадеб, а также пустошей. По плану именно эти участки будут прежде всего положены в основу расширения земельных угодий… Земля должна приносить пользу — правильно?

— Правильно…

— А нас куда?

— За кудыкины горы…

— Кто это там порядок нарушает?! — строго спросил Игорь Николаевич, но, не дождавшись ответа, пояснил: — А вас сейчас никто и не трогает. А со временем, хотите — перебирайтесь на центральное отделение, хотите — в Астахово… Выбирайте — выбирать есть из чего…

— А ежли я здесь хочу остаться? — поинтересовался кто-то слабым голосом.

Я оглянулся: оказывается, и столетнего Лукьяна сюда привели.

Горюев усмехнулся:

— К тому времени, дедушка, этот вопрос будет снят.

— Как… Снят? Обратно воротимся? — приятно удивился Лукьян.

— Да помрешь ты, помрешь к тому времени… — досадливо толкнула деда в бок Аграфена Дементьевна.

— Ага… — облегченно сказал Лукьян. — Помру… А ну как не помру?

— В лице деда Лукьяна отвечаю всем сомневающимся! — возвысил голос Игорь Николаевич. — Никто никого не выселяет и выселять не собирается… Никто никого не принуждает против воли… Переезд — дело добровольное…

— Ну а если в самом деле кто-то захочет остаться? — спросил из дального угла Тарлыков.

Игорь Николаевич задумался, как получше ответить. И тут опять влез Володя-агроном:

— Вот мы и должны сейчас решить…

— Так чего решать? — перебил его Горюев. — Ясно — переезжать! Колхоз всем желающим выделит благоустроенные квартиры, чего же решать?.. Кто за то, чтобы жить в светлых благоустроенных жилищах? Так… Пять, шесть, семь, десять. В перспективе с газом! С душем! С ванной! Так… Двенадцать, четырнадцать, восемнадцать… С магазином!.. Двадцать, двадцать пять, тридцать… С маршрутным автобусом!.. Ну? Вот: тридцать четыре, тридцать семь… Кто против, кто воздержался, единогласно!..

— А когда пахать будете?

— По мере переселения.

— А когда переселяться?

— По мере подачи заявлений. Все заявления будут рассмотрены.

— А когда школу закроете?

— Ориентировочно — в будущем году. Не следует спешить, верно?

— Верно…

— Неверно!

— Верно!

— Здание школы будет капитально отремонтировано и оставлено под зерно. Зерно тоже хранить необходимо… Согласны?

— Согласны…

— Валяй далее…

— Деревья у бывшей школы оставляем. Как украшение. Как память. И как зеленые насаждения. Есть кто против?

— Да