определению соседей – тетка, она была его женой. – Виииталик!!! – кричала она на весь двор, – вынеси мусор… Наверное его звали Виталик, мы об этом не задумывались, для нас он просто – дядя – псих. Вот в заношенном синем плаще – с авоськой пустых бутылок он спешит к дальним гаражам за гастрономом № 3, вот катит велосипедное колесо с помощью кривой палки, вот в тенечке палисада спит на скамейке, а на нем пристроилась дворовая – общая – рыжущая кошка Нюра.
Дядя псих нигде не работал и поэтому часто мелькал у нас перед глазами, тогда, когда мы были детьми. Мы никогда не дразнили его, лишь иногда смеялись в спину, от этого глупого детского смеха, он корчился, еще больше сутулился и старался быстрее пропасть из виду.
Когда пришли голодные девяностые дядя псих с криком: Вы больше меня никогда не обманите!!! – выкинул из своего окна на третьем этаже старенький ламповый телевизор, чем только подтвердил общественное мнение о собственной невменяемости.
А потом случилась другая история. Все вокруг так стремительно менялось, дяде психу отказали в пенсии по недееспособности. Просто в этой рыночной кутерьме кто-то списал в архив его больничную карту. А жену – Любку выгнали за пьянку с должности уборщицы в Школе № 54 для детей с ограниченными возможностями, ту, что рядом с нашим домом. И вот, однажды, наша соседка тетя Аня, неожиданно нагрянув с дачи, чтобы навестить родную квартирку, увидела следующую картину маслом:
Дядя псих висит, привязанный на веревке обмотанной вокруг его худосочной талии, прямо у ее балкона. В руках его банка огурцов и пакет гречи, покраденные из ее личных запасов. А сверху слышится отборный мат Любки, которая пытается затащить его обратно – домой, с законно утыренной добычей.
Возмущенная сей противоестественной для ее принципов социалистической морали, тетя Аня выхватила из своей сумочки дачный секатор и одним точным движением: вжик – отпустила дядю – психа в свободный полет, закончившийся закономерно – неудачным приземлением об асфальт. Дядя псих сломал ногу и порезал голову о разбившуюся банку с солеными огурцами, но оказалось все к лучшему, в больнице дяде психу восстановили, наконец-то, его утраченную невменяемость, и он снова начал получать пенсию, полный мизер, но это не давало ему и Любке умереть с голоду. А раскаявшаяся в своем антигуманном поступке тетя Аня ходила к дяде – психу в больницу и кормила его вкусными домашними голубцами, по две штуки за раз, один он всегда оставлял своей жене.
Однажды, на лестничной клетке, где жил дядя – псих, появились бритоголовые люди в черных кожаных куртках. Дядя псих и Любка – запили на пару недель, вечерами распевая советские походные песни, ни в коей мере не заботясь отсутствием гитары, и какого либо музыкального слуха. Конечно, мы соседи устали от этой вакханалии, и были рады, когда она прекратилась. Только дядя псих и Любка пропали… Кто-то говорил, что видел их в разрушенном доме за два квартала, они жили в одной из брошенных квартир, а когда этот дом снесли и построили новый, дяде психу и его жене не нашлось места в этой новой жизни.
Уже давно из моего родного подъезда разъехалась в разные стороны света большая часть постоянных жильцов, завелись новые. Иногда кто-то из новых соседей спрашивает: почему я не здороваюсь с теми, из 23 квартиры? Я молчу, я не знаю, как они получили квартиру дяди – психа, может быть – просто купили, но я никогда не скажу им: здравствуй…
21. Здравствуй…, ты еще можешь слушать. Тогда, я продолжу: в одно ушедшее вместе со стадами древних слонов лето, я подрабатывал охранником в неком закрытом учреждении…
Просто, у меня – студента второго курса ПГИКа начались очередные каникулы. И снова передо мной встал исконно русский, воспетый в отечественной классической литературе вопрос: Что делать? Раздумывал я не долго, в терминах западных искателей истин: свобода, или вынужденная необходимость? Решил, что поймаю в это лето свою синюю птицу за ее куцый хвостик. Конечно, синюю птицу было жаль разменивать на житейские мелочи, но моему молодому растущему и замученному учебой организму катастрофически не хватало не только любви, но и денег на жизнь. Место работы оказалось интересным, таинственным и немного пугающим… Почему? – спросишь ты. Да хотя бы, потому что располагался наш объект на территории запущенного больничного городка, за высоким забором, напротив Автовокзала. И здесь в царстве Гиппократа пытались лечить отчаявшихся наркоманов, шизофреников и других, решивших расстаться с реальным миром, заменяя его своими больными фантазиями, и бредовыми галлюцинациями. Говорят, первую больницу в сих Палестинах начали строить еще в далеком 1830 году – при батюшке царе и Пермском губернаторе, моем тезке Кирилле Яковлевиче Тюфяеве, прибывшем в наш город по особой протекции, будучи из среды кантонистов. Кантонистами до переворота 1917 г. звались сыновья нижних чинов, принадлежавших к военному ведомству со дня их рождения. Еще при Петре Великом для обучения солдатских детей грамоте и ремеслам при каждом полке создавались свои гарнизонные школы. И сии воспитанники в силу своего происхождения обязанные к военной службе, в 19 веке часто, отслужив оную, охотно шли на службу статскую. Анналы истории указывают, что именно своею смышленостью господин Тюфяев понравился приезжавшему в Тобольск для ревизии столичному сенатору, и увезен был последним и определен на службу при сенате. Как человек деловой, не избалованный в детстве, выросший среди самой незавидной обстановки, Кирилл Тюфяев оказался способен к упорному труду, которым и проложил себе дорогу к высоким государственным должностям. Когда истовый служака – К.Я. Тюфяев прибыл губернаторствовать в провинциальную Пермь, она оказалась запущена и уныла. И как на грех, в сию годину, получено было известие о высочайшем визите Государя Императора Александра I. Который, следуя проездом решил сделать остановку в сим граде. Тюфяев, вздохнул печальственно, поднатужился, и в самые краткие сроки привел город Пермь в благоустроенное состояние. Тогда городские площади и улицы были спланированы, очищены от мусора и трущобного неустроя, а главное, снабжены доселе неизвестными в Перми – тротуарами. А казенные и частные здания обновлены с фасада и радовали глаза горожан всевозможными оттенками пастели.
Еще, несколько корпусов больничного городка были построены в начале ХХ века на средства купцов меценатов – веры старого толка, остальные в голодные 20 и 30-е годы прошлого столетия. С тех летописных годин эти здания, кажется, и не ремонтировали. От этого все корпуса больничного городка казались ветхими. В основном, это были – бревенчатые бараки с мезонинами и хлипкие, кое-как утепленные дощаники, всего около двух десятков. И только семь каменных, когда-то добротных и основательных зданий
