читать вшивые книжонки Элизы Хейвуд, а вот альманахи по хирургии и анатомии явно бы не одобрил.
Я захожусь хохотом.
– Фели, дерзкая ты девчонка! Это лучшая шалость на свете.
Сестра тоже смеется, и я вдруг вспоминаю, что у нас одинаковые ямочки на щеках. Она редко улыбается, поэтому я и забыл, что они достались от отца не мне одному.
– Я хотела дальше изучать медицину, а меня запихнули в пансион для девушек. Ведь женщин не принимают в университеты. Они учатся в пансионах, а медицина – это для мужчин.
– Только не для меня. Моя судьба – имением управлять.
Я смеюсь, делая вид, что мне совсем не больно об этом шутить, но на лице Фелисити проступает сочувствие.
– Я не знала, что отец с тобой так суров.
– Любой отец суров с сыновьями, наш такой не один.
– Все равно это непросто.
– Но я же еще живой, верно?
– Правда? – Фелисити на секунду касается лбом моего плеча и тут же поднимает голову. – Чего ты улыбаешься?
– Да ничего, – отпираюсь я и вдруг прыскаю от смеха. – Ладно, меня насмешило, что наши почтенные родители вырастили двух совершенно ненормальных детей.
На это Фелисити ухмыляется, а потом тоже принимается смеяться – совершенно не так, как должна смеяться светская дама, но тем приятнее слушать ее смех.
– Двух ненормальных… – повторяет она. – Что же из нашего братца вырастет?
Паскаль зовет нас с Фелисити завтракать: наконец-то сытная еда, которую мы ниоткуда не воровали. Я смакую каждую ложку, хотя, конечно, привык к блюдам, содержащим куда меньше риса и бобов. Едим мы сидя на корточках на палубе, перед чадящей чугунной печью, держа жестяные миски в руках и орудуя вместо приборов ломтями хлеба.
Паскаль рассказывает, что у них бродячая ярмарка. Торговцы грузятся на баржи, плавают взад-вперед по Роне, останавливаются в разных городах и просят у местных торговцев разрешения поставить свои шатры.
Когда в воде мутно-розовыми пятнами отражается рассвет, женщины развешивают по перилам мокрое белье и перепрыгивают с палубы на палубу поболтать с подругами. По берегу носятся дети. Мужчины играют в карты и курят трубки, легкий дымок поднимается от их губ и смешивается с висящим над водой утренним туманом. Они, похоже, полностью самодостаточны, у них эдакое маленькое плавучее царство на морских просторах, и, похоже, они в своем укладе ничего необычного не видят. Быть может, в этом и заключалась подлинная цель моего гран-тура – посмотреть, как живут другие люди, чья жизнь совсем не похожа на мою собственную. Очень странно осознавать, что чужие мне люди могут жить собственной насыщенной жизнью – и наши пути никогда не пересекутся.
Я стараюсь не слишком глазеть, но Фелисити все равно пинает меня.
– Хватит их рассматривать, ты не в музее!
– Но мне интересно!
– Монти, неприлично так пялиться, мы же их гости.
Паскаль двумя пальцами гоняет по краю миски корку хлеба.
– Отнесете немного еды мистеру Ньютону?
– По-моему, его еще рано кормить, – отвечает Фелисити. – Я недавно пробовала, но все тут же выходит обратно.
Паскаль некоторое время задумчиво жует, глядя в сторону каюты, и спрашивает:
– Откуда вы, говорите, приехали?
– Из Англии, – отвечаю я. – У нас гран-тур.
– А мне показалось, вы в бегах.
– Верно, сейчас мы в бегах, но это часть путешествия.
– Мужчины, от которых вы спасались, не ваши провожатые?
– Нет, они напали на нас по пути из Парижа. Мы думаем, они ищут… – Я вопросительно гляжу на Фелисити. Она незаметно пожимает плечами, будто говоря: «Ну попробуй». Я выуживаю из кармана шкатулку и вручаю Паскалю. – Мы думаем, они вот это ищут.
Он вертит шкатулку в руках, несколько раз вращает диски.
– Эту шкатулку?
– Мы сами ничего о ней не знаем.
– Зачем она им?
– Не знаем, – отвечает Фелисити. – Но, боюсь, если мы им ее отдадим, нас убьют за кражу.
– Ах, вы ее украли?
– Да, но не у них. – Тут я вспоминаю, что главный-то разбойник на самом деле версальский герцог, в чьих покоях меня застали с полуобнаженной француженкой. – Хотя, наверно, все же у них.
– По-моему, она довольно старинная. – Паскаль возвращает мне шкатулку, я прячу ее в карман. – С нами путешествуют две женщины, связавшие свою жизнь с антикварными вещицами. Теперь они торгуют всякими безделицами, на ярмарках хорошо идут. Но, быть может, показать им вашу шкатулку? Вдруг они что-то о ней знают?
Я взглядом предлагаю Фелисити посоветоваться, но она сразу соглашается:
– Да, конечно. Если они хоть что-то нам расскажут, будет очень кстати.
– Пойду схожу за ними, если они еще не на ярмарке. Ждите здесь.
Паскаль уходит. Я шепчу Фелисити:
– Думаешь, стоит попробовать?
– Ну я хотела бы знать, за что, собственно, на нас охотятся. И что нам предпринять, чтобы погоня прекратилась. – Она тыкает пальцем в оттопыренный шкатулкой карман моего камзола. – Генри, ты сам заварил всю эту кашу. Хоть иногда не сиди сложа руки.
Меня подмывает расквасить ей нос, хоть она и сказала чистую правду.
Через полчаса Паскаль возвращается, ведя под руки двух женщин, старых, горбатых, одетых во все черное. Обе носят плотные вуали, будто в трауре. Он первым перепрыгивает на баржу и помогает забраться им. Мы с Фелисити встаем.
– Сеньориты Эрнеста Херрера, – он отвешивает легкий поклон более высокой женщине, – и Ева Давила. Они нам всем как бабушки, les nostres àvies, – он ласково улыбается гостьям. – Я рассказал им вашу историю, и они согласились помочь советом.
Я тянусь к карману – достать шкатулку, но высокая женщина – Эрнеста – с невероятным для ее возраста и вида проворством перехватывает меня за запястье.
– Не здесь, – шипит она по-французски с сильным акцентом.
– Почему?
– Если за ней охотятся, нечего ей всюду размахивать.
Мы все вместе спускаемся в каюту. Увидев лежащего в кровати Перси, Эрнеста тихо усмехается и говорит Паскалю через плечо:
– Да у тебя, mijo, тут целый бродячий цирк.
Я стараюсь смотреть куда угодно, только не на Перси, но в каморке площадью меньше трех метров это не так-то просто. Приходится довольствоваться тем, чтобы смотреть на него не прямо, а уголком глаза, получается немного презрительно, и видно, что я до сих пор чертовски на него зол. Вид у Перси весьма трогательный: он лежит на боку, свернувшись калачиком и упрятав лицо в подушку от сочащегося в каюту бледного света. Волосы на боку, на котором он спал, свалялись, кожа бледная и липкая от пота.
Но я не позволяю себе его пожалеть.
Паскаль остается на палубе, Эрнеста и Ева садятся на лежащие на полу подушки. Фелисити опускается на край кровати и что-то тихо говорит Перси. Он, отвернувшись, качает головой.
Мне, если я не хочу сидеть в обнимку с Перси, сесть некуда, и я, чувствуя себя немного глупо, стою посреди комнаты, стараясь сохранить равновесие и не удариться головой о какой-нибудь светильник.
– Мы можем побеседовать где-нибудь еще? – спрашивает Фелисити, но тут Перси открывает глаза и приподнимается на локте. Ворот его рубашки сбился к плечу, открывая острую ключицу.
– Нет, я тоже
