Она очнулась уже в нервной горячке.
— Её слишком потрясло свидание с другом детства, которого она считала давно умершим, — объяснял огорчённый муж своим знакомым. — Они выросли вместе и любили друг друга как брат и сестра!
— Voyez-vous [4], значит у неё есть сердце! И так скрывать! — огорчилась баронесса…
Долго не было никакой надежды на её спасение. Наконец, её сильный молодой организм победил; она была вне опасности. Возвращение её здоровья ожидалось с восторгом, возвращение её сознания — с ужасом.
Впрочем, она так долго была в беспамятстве, что не могла ничего помнить; конечно, она ничего не помнит.
Но она помнила…
Как только она пришла в себя и в первый раз оглянулась кругом сознательными глазами, её взор стал искать того, кто всё время представлялся ей во время болезни. Но напрасно она его искала. Она увидала строгое, бледное лицо своего отца, измученного перенесёнными волнениями; она увидала мужа, приветствовавшего с непритворною радостью освобождение своей дорогой, красивой игрушки из когтей смерти. Но его не было.
— Где он? — произнесла она едва слышно.
Это были её первые слова.
— Это я, мой ангел, это я, — ты ведь узнаёшь меня!? — радостно заговорил муж, наклоняясь к ней.
— Я вижу. Я не брежу. Я спрашиваю, где он?
— Его здесь нет, моя дорогая. Он придёт. Постарайся заснуть, тебе вредно говорить.
— Он жив? Он придёт?
— Да, да, непременно. Постарайся заснуть.
Она закрыла глаза и задремала.
Но чем сильнее просыпалась в ней жизнь, тем настойчивее она цеплялась за мысль о нём. Получая всё те же успокоительные ответы, что он придёт, непременно придёт, только успокойся, — она перестала спрашивать, перестала искать его глазами. Но часто она просыпалась, взволнованная милым призраком; часто её губы шептали во сне дорогое имя.
Выздоровление медленно подвигалось. Наконец, она могла приподниматься на постели и сидеть, поддерживаемая подушками. Ей больше не запрещали говорить. И она снова вернулась к занимавшему её вопросу.
— О чём я хочу тебя просить…
Обожающий муж, который только что принёс и положил ей на колени букет свежих пармских фиалок, смеявшихся над морозным январём, глядевшим в окна, — сразу догадался, о чём она его хочет просить.
— Мой ангел, умоляю тебя, побереги себя…
— А я умоляю тебя, дай мне увидать его ещё раз, поговорить с ним в последний раз!
— Лиза, я готов сделать всё для тебя, но я боюсь, что это будет слишком много для твоих сил… Подожди немного, когда ты окрепнешь…
— Прошу тебя. Это меня только успокоит. Я день и ночь только об одном и думаю; право, так хуже.
На её лице показалась лёгкая краска. Она взяла руку мужа своей исхудалой, горячей рукой; она смотрела ему в лицо лихорадочным, блестящим взглядом.
— Мне надо видеть его, убедиться, что он жив, что это была ужасная ошибка…
Он побледнел как полотно и опустился на колени у её постели.
— Лиза, даю тебе честное слово, что я не знал… — выговорил он с усилием. — Я никогда бы не согласился на этот обман, клянусь тебе… Я до сих пор ничего не знал…
Он остановился, потому что он испугался. Не сошла ли она с ума? Отчего так смертельно побледнело её прекрасное лицо, так дико горят её глаза? Вдруг он понял, что сделал неисправимую ошибку, что она не подозревала всей правды.
— О, Боже мой! — вырвалось у неё со стоном. — О, Боже мой, зачем я не умерла!?
— Лиза, мой ангел, не говори так! Опомнись, успокойся, обожаемая моя Лиза! Клянусь тебе всем святым, клянусь моей любовью к тебе, я ничего не знал!
— А кто же знал? Так кто-нибудь знал?!
— Он думал, что так будет лучше, для твоего же счастья…
— Отец? — она побледнела ещё больше.
— Да. Фамилия такая обыкновенная, так часто встречается — ты знаешь. Он показал тебе известие в газетах; ты даже так спокойно тогда приняла после первой вспышки…
— Так спокойно! Так спокойно! Да я ни днём, ни ночью не знала покоя с тех пор! И день, и ночь я мучилась тем, что я его убила…
— Лиза! Господь с тобой! Что ты говоришь!
— Да, да, я его убила! Я! Не моя ли любовь причиной того, что его послали в эту ужасную экспедицию, послали на смерть, чтобы его не было на моей дороге! Мы могли расти вместе, могли любить друг друга, но выходить за него мне нечего было и думать! Ему нечем было заплатить за меня, а я смела его любить больше всего на свете! Вот его и похоронили заживо! И всё время меня обманывали? Всё время, с самого начала, вы знали, что вы меня обманываете?
— Повторяю тебе, я только теперь узнал. Неужели ты не веришь мне? Неужели моя великая любовь к тебе…
— О, зачем от меня скрывали, зачем оставляли меня с моим мучением!? О, зачем я не умерла!?
— Ангел мой, не говори этого: пожалей меня… Я тебе говорю, что я ни в чём не виноват!
Теперь она рыдала. Вся грудь её надрывалась от рыданий; с отчаянием она ломала нежные руки.
— Я сделаю всё, что ты хочешь, я приведу его к тебе сейчас же, только успокойся!
Наконец, она затихла и в изнеможении опустилась на подушки. Глаза её были закрыты; она лежала так неподвижно, что он думал, что она заснула, и тихо встал.
— Так ты исполнишь мою просьбу? — сказала она сейчас же, не открывая глаз.
— Да, да, только постарайся заснуть, мой ангел.
— Сегодня?
— Сейчас, — отвечал он уныло и вышел из комнаты.
Её желание было исполнено. Они увидались. В те полчаса, что продолжалось это свидание, её мужу казалось, что ни для кого время не шло так мучительно как для него.
Но, может быть, он ошибался.
Во всяком случае, он сделал всё, что мог. Он оставил их вдвоём, оставил свою полуживую жену с человеком, которого она любила больше его, своего мужа, и который любил её, может быть, также больше мужа? Он не бросился на этого человека, когда он вышел из её комнаты с лицом осуждённого на смерть. И он не проклял его, когда нашёл жену в глубоком обмороке после этого свидания. Он мог только проклинать свою судьбу.
К вечеру у больной сделался жар; она провела ночь очень дурно, но наутро выздоровление вступило в свои права, и она начала окончательно поправляться.
Потом муж увёз её в Италию, для укрепления сил, и под южным небом её красота расцвела с новым блеском. Страшная болезнь не оставила на ней ни малейшего следа; она стала только чуть-чуть побледнее, да реже улыбалась, — так редко, что теперь почти никто не видал её красивой улыбки. Зато в её грации прибавилась прелестная томность, которая придавала ей ещё более пикантности в глазах её многочисленных поклонников. Так что, в конце концов, она ещё похорошела, на радость влюблённого супруга.
— Она счастливо отделалась, — говорила баронесса. — Да ещё похорошела! И муж — влюблённее, чем когда-либо!
Счастливая женщина!
«Друг её детства» убит на Кавказе в прошлом году.
1896
свекровь — фр.
цвета увядших листьев — фр.
В конце концов — фр
Видите ли — фр.
