СТОРОЖА ПОЛЯНЫ
Рустам Кильдыбаев был сторожем поляны журналистских расследований и горячих точек. Он отличался безумной храбростью, прошел пешком от Грозного до Исламобада. Был в плену и бежал. А когда однажды ему понадобились деньги, он поехал н7а Кавказ и взял там в плен двух российских полковников. Потом обменял их на ракетную установку, продал ее полевому командиру Ахмету и на вырученные деньги купил себе квартиру в Веселом поселке. Писал он левой рукой печатными буквами. Компьютера боялся, называя его «шайтан-экран». Подсидеть его в редакции никто не хотел. Машная как то выразила желание поехать с ним в горячую точку на репортаж, однако испугалась, что он ее там продаст в рабство. И правильно сделала.
ПАШТЕТОВ
Паштетов принес Жоре Мирзаяну материал в его поляну про «культур-мультур». Материал назывался «Перечитывая еще».
— Михаил Афанасьевич свое главное литературное произведение задумал как роман — месть, как этакое несмываемое клеймо, как вечно простирающееся за пределы жизни своих недругов проклятие, выраженное литературным языком и растиражированное в миллионах экземпляров. Задача правда выполнялась лишь при условии высокого мастерства написания. Но в этом автор, надо полагать, не сомневался совершенно. Ведь у Булгакова есть еще один роман — месть, даже более проявляющийся в своей функциональной предназначенности, это Театральный роман. И что касается оценки этого произведения критиками, то они более дружно относят его к жанру памфлета. «Беда» же Мастера и Маргариты в том, что роман по мере работы над ним перерос задуманный автором замысел — отомстить реальным врагам, скрытых в романе под вымышленными именами, но обязательно скрытых «не глубоко», что бы узнаваемость была не затруднительной. В прекрасной французской кинокомедии «Великолепный» с большим успехом прогремевшей у нас в середине семидесятых, главный герой в исполнении Бельмондо, будучи писателем, наделял персонажей своих романов чертами людей из своего круга общения и распоряжался их судьбами соответсвенно личным симпатиям и наоборот. Говоря о литературной мести, невозможно обойти вниманием Владимира Войновича. Если в его повести «Шапка» нехороших людей из писательского союза еще надо как то угадывать, то в «Иванькиаде» плохой человек уже выведен просто под своей собственной фамилией. У Войновича роман — месть уже напоминает газетный фельетон. Но автор не боится балансировать на краю жанра. Литературные достоинства делают вечной любую функциональную поделку. Итак, роман-месть. Здесь перед фантазией автора ставится задача, какое средство выбрать для ее осуществления? В любом случае, без чуда авторской фантазии в таком деле обойтись трудно. Это только энергичному и практичному Войновичу удалось в реальной жизни отсудить у недруга квартиру и уж только потом об этом написать… Другим же, не практичным писателям в мести приходится прибегать исключительно к вымыслу. Александр Дюма, воспев идею святой мести в романе «Граф Монтекристо», вложил в руки своего героя сильнейшее оружие всех времен — большие деньги. Однако в советской Москве булгаковских времен, деньги уже не имели той силы. И Михаил Афанасьевич в качестве инструмента для наказания всех бездарей, невежд и проходимцев, выбирает нечистую силу. И это странно. Не с точки зрения сюжета, здесь как раз все безукоризненно. Странно это с точки зрения философской. Выбор Булгаковым темных сил в качестве вершителя правосудия непонятен. Будучи сыном священника, Михаил Афанасьевич не мог не знать, что черту совершенно безразличны души уже загубленные. Не станет черт тратить время на то что бы болезнью печени наказывать жадного мздоимца или телепортировать в Крым пьяницу — администратора. Их душонки уже «записаны» за чертом и никуда от него не денутся. И не станет он палить из маузера в своих союзников — чекистских оперов, которые разрушали храмы и подвергали пыткам священников. Вступая в религиозный спор с председателем Массолита, черт не стал бы тратить силы на доказательство заблуждений своего виз-а-ви, так как неверие есть страшный грех и чего ради, удерживать от греха и возвращать к вере? Если же оправдывать поведение черта в Москве только его желанием пошалить и «оттянуться», то такое легкомыслие сил тьмы уместно бы было для оперетки, но не для сурьезного романа. А Мастер и Маргарита задумывался именно таковым. Чего стоит только претензия на неканоническое Евангелие, где автор впадая в грех гордыни, ставит себя рядом с Матфеем и Лукой. Если вспомнить полотера из «А я иду шагаю по Москве», то Булгакова можно упрекнуть словами, сказанными актером Басовым, — нет правды характеров… Не придет черт в нынешние «Манхэттен» или «Голливуд найтс», что бы бросить там в воздух пачки долларов. Души сидящей там публики уже давно и так за ним записаны… Мирзаян прочитал рукопись и сказал, — Шибко умно написано. Читатель сафсэм ничего не поймет. Ты брат, не обижайся.
ПЕРЕМЕНЫ
ДУРБАНК все же купил газету, но не всю, а только сорок девять процентов ее акций. На следующий день после этого Матвей Геннадиевич Феоктистов подал в отставку и совет учредителей его отставку принял. На том совещании совета было принято решение об отстранении от обязанностей главного редактора Александра Ивановича Иванова. Ликование Добкина было настолько бурным, что оно даже передалось его товарищам по работе. Наташа Машная на всякий случай одела на работу не рваные колготки, а Мирзоян с Кильдыбаевым, поигрывая в обед в свои нарды, стали вдруг почему-то насвистывать мотив известной песенки «семь-сорок». На следующий день, когда все местные газеты и телерадиоканалы трещали об отставке Феоктистова и Иванова, сотрудников редакции собрали в актовом зале и объявили, что Совет директоров утвердил в должности генерального директора издания Матвея Генадиевича Феоктистова, и главным редактором газеты назначен Александр Иванович Иванов.
«Сторожа поляны»
Раиса Соломоновна Шибель вела поляну для домохозяек. Однако с удивительной легкостью бралась также писать и на темы науки и техники, театра и кино, велоспорта и экономической политики. Раисе Соломоновне было пятьдесят семь. Она активно закрашивала седину индийской хною, курила сигареты «МальбороЛайт@, по утрам, по системе Порфирия Иванова, обливалась водой из ведра. Ходила на шейпинг и на занятия любителей систем контроля за здоровьем. Однако, тем не менее, за последние пять лет работы в редакции, ее трехпудовые ляжки не потеряли в весе ни одного килограмма. Раиса Соломоновна, тяжело вздыхая по этому поводу, шла в кафетерий и брала к одной чашечке двойного кофе бисквит, эклер и два безе.
„Любарский“
Откуда и зачем в редакции взялся Игорь Михайлович Любарский никто толком не знал. Иванов на подобные вопросы как-то уклончиво отвечал, что пришел он де с улицы, без рекомендаций, а тут как раз требовался начальник отдела городских новостей… Ну и что де взяли его попробовать. Мол, образование и опыт у него были подходящие, ну что де вроде как подошел, а теперь вот уже пять лет как работает и того гляди самого его вот-вот подсидит. Тут справедливости ради стоит отметить, что с образованием и опытом у Игоря Михалыча как раз заминочка произошла. Так как, судя по диплому и трудовой книжке, предъявленными Им при поступлении, товарищ Любарский, после окончания какого-то номерного факультета одного известного своей военизированностью питерского ВУЗа, по совершенно непонятной номерной специальности, работал в каком-то НИИ сотрудником тоже номерного отдела. В документах так и значилось: „В таком-то году поступил на четырнадцатый факультет и в таком-то году закончил полный курс названного факультета по специальности ноль пятьдесят семь, в чем тов. Любарскому присваивается квалификация инженера особых систем управления“. А из трудовой следовало, что тов. Любарский в таком-то году поступил на работу в отдел номер сорок четыре на должность специалиста по управлению, а в таком-то году после произведения тов. Любарского в старшие спецмалисты по тому же управлению, он уволился по статье КЗОТ (по собственному желанию). Вот такой вот специалист и работал последние пять лет правой рукой Александра Ивановича Иванова. Любарский принадлежал к жесткому типу руководителей. Он был педант. Аккуратно на протяжении нескольких лет носил один и тот же ворсистый пиджак, был всегда гладко выбрит и ботинки его всегда безукоризненно сверкали. Несмотря на вопиющий либерализм Иванова, Любарский каждый день не лениляс спрашивать у сотрудников почему они не были на работе в девять утра, и дежурные ответы — дескать ездил на интервью или бегал за материалом, не удовлетворяли его и он продолжал и продолжал „полировать за дисциплину“ как говорили Добкин и Паштетов. С Добкиным у Любарского кат-то сразу отношения не сложились. Однажды Добкин забыл уточнить какую-то фамилию и в опубликованном материале пошел брак. Любарский потребовал от Добкина объяснительную. Женя, уединившись с Игорем Михайловичем в его кабинете простодушно сказал, мол мы ведь свои люди, зачем наезжать? Но Любарский неожиданно резко ответил на это, мол поищи своих в другом месте. После этого о Любарском пошел слух, будто бы он из КГБ. И еще о нем пошел другой слух, что он скоро подсидит Иванова. Наташа Машная тоже как-то подбивала к Любарскому клин. И даже поговаривают будто бы Игорь Михайлович ее куда-то водил, а потом куда-то возил. Однако после этого похода и поездки Наташа за три версты обходила его кабинет.
