- Тут надо за рыбой ехать, а ты завел свою мельницу...
- Не мельницу, дурак! А это высшее, в чем твоя глупая голова ни боба не понимает. Я в вас, ослы, хотел развить величайший дар человека: самоуважение и свободную личность, а у вас только караси на уме.
- Сам же заставлял, - сказал угрюмо Данила. - Разве тебя поймешь: нынче одно, завтра - другое.
- Ты хоть и дубина, - заметил Авенир, торжественно поднимая палец, - но сейчас сказал великую вещь! Да, у меня нынче одно, завтра - другое, совершенно другое. Дух должен встречать всякую новую идею, как радостную весть. А ты, как воткнулся в своих карасей, так ни на что другое не способен поднять своего рыла.
- Да чего ты ругаешься-то? - сказал Данила.
- Я говорю только правду о тебе, горькую правду, - сказал с горечью Авенир, - а если получаешь ругань, - это уж твоя вина. Если говорить правду о человеке достойном, никакой ругани не будет, а если ругань есть, значит, человек дрянь.
- Понес... - сказал Данила и, отвернувшись, стал, тяжело моргая, смотреть в окно.
- С завтрашнего дня я сам даю направление вашей жизни, - сказал торжественно Авенир, протягивая к сыновьям указательный палец и вставая. - Я вас проучу.
А когда после вечернего чая к нему заехал на своем рыженьком в дрожках Александр Павлович Самарин, чуть не за месяц начавший объезжать друзей, чтобы звать к себе в Петров день на охоту за утками, Авенир прямо встретил его словами:
- Я угнетен. Во мне убита самая моя высшая надежда. Вы знаете меня. Я враг всякого принуждения. Сам не выношу никакой дисциплины и других не снабжаю этой дрянью. Я строил дело на равенстве между собой и своими сыновьями. И предоставлял им полную возможность вырастить в себе самобытный дух и великую личность. Но сами они ни боба. Ни великой личности, ни духа, ни черта!
Александр Павлович, - приехавший сказать, что охота ожидается хорошая и что он достал себе знатную собачонку по имени Франт, - подергивая свои висячие охотничьи усы, помарги-вал, делал внимательное лицо и кивал головой. Но никак не мог выбрать момента сказать, о чем было нужно. Тем более, что Авенир попал на опасную для этого случая тему, которую он мог выдержать в течение двух часов. И было как-то неудобно от великих вопросов духа сразу перей-ти к собачонке, хотя бы и знатной по своим достоинствам.
- Может быть, отложили бы до зимы? Ведь летом, небось, им хочется поболтаться, - заметил нерешительно Александр Павлович с таким видом, с каким неспециалист и ничего не понимающий в этом деле человек решается высказывать свое мнение, основываясь только на снисхождении к человеческой, а в данном случае к юношеской слабости.
- Я им покажу лето! - крикнул Авенир. - Я сделал то, чего ни один отец в мире не делал для них, и, если они этого не оценят, я им прочищу мозги. Вы знаете меня? Я жар юности сохра-нил до сорока лет!
- О, вы молодец, - сказал Александр Павлович, - в прошлом году за утками так гоняли, что нас чуть всех не перестреляли.
- Да! И так во всем. А у них ни боба. И я буду чувствовать свою великую вину перед будущим, если не передам им своего огня.
- Передадите, бог даст, - сказал Александр Павлович. - А что касается уток, то и в нынешнем году не ударим лицом в грязь. Собачонку знатную себе достал.
- Федюкова не нужно бы приглашать, а то он своей мрачностью только тоску нагоняет.
- Пригласил уже... - сказал Александр Павлович с выражением сожаления о невозможно-сти исправить ошибку. - Ну, мы его как-нибудь обезвредим, прибавил он, бодро улыбнув-шись и подмигнув. - Так значит, идет? - Александр Павлович заторопился уезжать и, спрятав в карман свою потухшую трубочку с невыбитой золой, распрощался с хозяином.
Авенир, встав на другой день рано утром, крикнул было своим молодцам, чтобы запрягали ему лошадь - ехать в город.
Но молодцов не оказалось.
- Где же они?
- Ловить рыбу на заре уехали, - отвечала мать.
- Вот чертова порода-то! - сказал Авенир. - Хоть ты им кол на голове теши. Ну, я им пропишу зарю. Как же, ждал, надеялся, что все мое самое высшее отразится в них, как в незапятнанном зеркале. Отразилось!.. Черт бы их побрал. Все лодки их топором изрублю! - крикнул он вдруг на весь дом так, что все притихло, услышав этот небывало грозный окрик главы семейства.
Бранясь и расшвыривая сбрую в сарае, он достал хомут и стал сам запрягать; но когда выехал на деревню, то увидел, что лошадь все почему-то воротит морду влево, пока встретив-шийся мужичок не исправил ему дела. Оказалось, что у лошади голова была прикручена к оглобле поводом. Это Авенир сделал для того, чтобы она стояла во время запряжки, а потом забыл отвязать.
Авенир поехал в город с тем, чтобы закупить пока книг для совместного с сыновьями чтения и инструментов для ручного труда, дабы излишек физической силы у сыновей направить в более правильное русло, чем они ухитрились это сделать сами.
И вот, переходя из магазина в магазин и ругая всех продавцов сапожниками, которые в собственном деле ничего не смыслят, Авенир вдруг столкнулся с кем-то и, подняв голову, онемел, как немеет человек, когда среди дня встречает привидение, и даже поднял вверх руки, как бы защищаясь.
Первая мысль, какая у него мелькнула при этом, была мысль о двойниках.
- Это ты, Валентин, или не ты? - сказал он.
- Я, - отвечал Валентин.
Валентин стоял перед ним в каком-то необычайном костюме, который и сбил с толку видевших его раньше: на нем была кожаная куртка, кожаные штаны и высокие сапоги.
- Так ты не уехал? - воскликнул радостно Авенир.
- На несколько дней отложили, - отвечал Валентин.
- А сейчас ты что делаешь?
- Из города никак не выедем.
- Что, какие-нибудь осложнения? - спросил тревожно Авенир. - Полиция что-нибудь?
- Нет, полиция ничего, - сказал Валентин, - у нас деньги все.
- Да ты бы у Владимира-то взял, голова!
- Дело в том, что и у него тоже все вышли.
- Тогда знаешь, что? - сказал Авенир, вдруг вдохновенно поднимая руку вверх. - Едем ко мне. Садись.
- Да ведь ты покупал что-то...
- К черту, успеется.
- И потом я не один, - заметил Валентин, - со мной еще Дмитрий Ильич.
- Тащи и его. Вот, брат, здорово-то. Ребята за рыбой поехали, ухой вас угощу на славу.
- Все по-прежнему рыбу ловят?
- Да, они, брат, у меня молодцы на этот счет.
Приятели заехали в гостиницу за Митенькой. Авенир расплатился за них обоих, схватил знаменитые два чемодана Валентина и потащил их по лестнице.
- Черт те что... вырядился ты, брат, так, что не узнаешь. Зачем куртку-то такую надел?
- Это для Урала, - сказал Валентин.
V
Вся эта нелепая история с неудавшейся поездкой на Урал произошла только благодаря случайности.
Валентин встретил в городе Владимира и в ожидании поезда зашел с ним в городской сад. Владимир все смотрел на Валентина и ахал, что видит его в последний раз, что не знает, как он будет без него. Так полюбил было его, так они сошлись хорошо; а теперь одного отец посылает на Украину за коровами, а другого нелегкая несет куда-то и вовсе к черту на кулички.
- Ты не видел Урала, - сказал Валентин, когда они уже сидели втроем за коньяком, - если бы ты его видел, то понял бы, что это не кулички, а бросил бы всех своих коров и сам убежал бы туда.
- О? - сказал удивленно Владимир. - Ну, черт ее знает, может быть... Теперь бы в Москву проехать, а не на Украину. Вот, брат, что хочешь, - до смерти люблю белокаменную. Как увижу из вагона утром - в тумане ее златоглавые маковки на солнце переливаются, да как въедешь в этот шум, так в голове и помутится.
- Да, - сказал Валентин, - только и есть два места - Москва и Урал.
- Два места?.. Да, брат... Урала не знаю, черт его знает, может быть... Теперь бы в Москву проехать, а не на Украину, мать городов русских. А как пойдешь мимо магазинов да около Кремля по этому Китай-городу, - горы товаров, мехов разных, золота, - голова кружится. А потом в ресторанчик, а потом за город, цыган послушать...
За соседним столом сидели и обедали артисты городского театра. Валентин поглядывал на них, а потом сказал:
- Зачем тебе сейчас цыгане? Цыгане хороши зимой, когда едешь к ним в сильный мороз на тройке в шубе после здорового кутежа, а сейчас какие же тебе цыгане, когда через полчаса мой поезд идет, а завтра сам за скотом едешь? Не подходит.
- Не подходит? - сказал Владимир нерешительно.
- Пригласим артистов. Это будет просто и кстати.
- Вали, идет! - крикнул Владимир. И так как он с некоторыми артистами был знаком, то их легко перетащил за другой свежий стол.
Через полчаса захмелевший Владимир уже кого-то обнимал, называя своим другом и братом, и размахивал деньгами. Потом вдруг на секунду протрезвел и испуганными глазами посмотрел на Валентина.
- А как же я завтра поеду? - сказал он, широко раскрыв глаза.
- Ты все о своих коровах беспокоишься? - спросил Валентин. - Коровы твои - пустяки. Разве ты сам этого не чувствуешь? Будет у тебя две коровы или тысяча, разве не все равно?
