Алексей производит впечатление мягкого, покладистого человека, но он не мягкий и не покладистый. Говорить с ним - как камни таскать. Он любит, только когда Лена рассказывает про своих больных, про операции, которые она делала. Тогда он слушает.
- Валя очень неискренний человек, - говорит Лена.
- Ну и что, - усмехается Алексей, - что с того?
- Очень симпатичная та девушка на вокзале, которая тебя встречала, говорит Лена.
- Вот как? - смеется Алексей. - Чем же?
"Тем, что она не Валька", - хочется сказать Лене, но она отвечает:
- Молодая, очень молодая, как это хорошо!
На лице Алексея отвратительная ухмылка, знакомая Лене еще с тех далеких времен, когда брат кричал ей: "Все девчонки дуры!"
Надо считать, что разговор окончился ничем. Брат стал жестче, суровее, мудрее. И дело тут не в морщинах, которые появились на его загорелом добром лице.
- Я так и думала, что тебя сняли несправедливо, - говорит Лена, вдруг задохнувшись от жалости.
- Нет, Ленуся, чего-то мне не хватает для номенклатурного работника.
- В войну ты был главным инженером, и никто не находил, что тебе чего-то не хватает для Номенклатурного работника.
- Несравнимые вещи. То война, и главный инженер - не директор.
- Возможно. Но я считаю, что твое место в лаборатории, - опять принимается за свое Лена. Она способна без конца бить в одну точку.
- Пойдем-ка чай пить, - говорит Алексей, - так будет лучше. И с мамой я еще совсем не разговаривал.
- Идем к маме. Сейчас она начнет ахать и жаловаться, держись. Ждали тебя, ждали, дождались, слава богу, - Лена толкает брата к дверям.
Алексей улыбается. Он знает, что ему предстоит выслушать главным образом неприятные новости и жалобы домашних. Это понятно - он тот, кто принимает все на себя.
Смешно: семья, дом родной работает, как машина, в его отсутствие, а стоит Алексею появиться, машина разлаживается. И Алексей должен выручать, помогать, налаживать, он сильный, опора семьи, как говорится.
- Как дела, мамочка? - спрашивает Алексей.
- Неважно, дорогой, - отвечает Вера Алексеевна, почти готовая заплакать от участливого голоса сына, от того, что он здесь, с нею, ее взрослый, умный сын, ее гордость. - Все воюю, сыночек, устала.
Алексей берет руки матери в свои и целует. У нее маленькие руки с пальцами, испорченными ревматизмом. Когда-то ее руки были обморожены и до сих пор болят в холодную погоду.
- Мама, мама...
- Устала, никуда больше не гожусь.
Алексей не разрешает себе улыбнуться, хотя ему знакомо это предисловие.
- Конечно, так я и поверил, - говорит он.
- Да, мы старая гвардия, - свирепо соглашается Вера Алексеевна. - Я ведь напрямую режу, я не молчу.
- Уж наша мама не молчит, - вставляет Лена, никогда не отличавшаяся почтительностью.
- Не лезь, - просит сестру Алексей, - не вмешивайся. Тетя Надя, а ты? обращается он к старушке, которая не спускает с него глаз. - Как ты?
- Сердце, Алешенька, сердце, - жалуется тетя Надя, - и ноги, ах ноги стали отвратительные.
- А в кино ходишь по-прежнему? - Алексей улыбается.
- Никогда мне телевизор не заменит кино, - презрительно отвечает тетя Надя. - Если бы не ноги.
Обычно старушка не жалуется, но сегодня приехал Алексей, и ей тоже хочется, чтобы ее пожалели.
- Я тебя свожу к хорошему врачу в ближайшие дни, - обещает Алексей.
- Не надо! То, что врачи скажут, я знаю сама, - говорит тетя Надя, - ты лучше мать своди.
- И маму тоже.
- И меня не води, как-нибудь без врачей обойдусь, - отзывается Вера Алексеевна.
Лена насмешливо подмигивает Алексею, но он серьезен. Мать и тетка кажутся ему беспомощными, хотя они вовсе не беспомощны. Какое-то чувство виноватости испытывает Алексей за то, что он высокого роста, ничего у него не болит и долго еще не заболит, а они маленькие, седые, больные.
- Мама, ты не рассказала, как у тебя дела в школе, - говорит Алексей.
- Твои дела важнее моих, - отвечает Вера Алексеевна, - ты должен добиваться. Иди в Цека. Как это так? Ты, ты обязан заботиться о своей репутации. Пускай тебя опять назначают директором завода, и ты своей работой докажешь...
- Мама, - с неудовольствием перебивает Алексей, - я ничего не хочу доказывать...
- Неправильно! - кричит Вера Алексеевна.
Алексей уже подумывает, как удрать от бурных наставлений матери. Увы, у него не хватит терпения и кротости выслушать все то, что ему здесь скажут.
- Мамочка, ты не обидишься, если я на часок схожу к друзьям?
- Конечно, Алеша, иди, а мы будем тебя ждать, - грустно отвечает Вера Алексеевна. - Но подумай о том, что я тебе говорила.
Надев чистую рубашку, Алексей пошел звонить по телефону-автомату Тасе, девушке, которая встречала его на вокзале.
3
В войну нефтепереработчики были нужны на заводах. Алексей просился в армию, его не пустили.
Он мечтал работать на каталитическом крекинге, давать бензин нашим танкам, ему приказали заниматься смазками. Это была узкая область нефтепереработки, не интересовавшая Алексея. Он почти ничего в ней не знал. Как топливник, Алексей относился ко всем этим делам свысока. Колдовская кухня. Никогда не думал, что придется заниматься этим. Пришлось.
Алексей очутился в глубоком тылу, главным инженером на заводе номер такой-то. Завод был маленький, военного времени, спешно поставленный в степи, очень важный. Проектировали его, сидя в дымной хате, при свечах; по чертежам, прикрепленным к стене, ползали тараканы. Завод работал с невиданной производительностью.
На заводе Алексея считали человеком с практической хваткой. У него была только немного необычная манера держаться. Сестра ему однажды сказала:
- Ты приходишь и, не обращая ни на кого внимания, начинаешь думать на глазах у всех. Ты обнаженно думаешь. Так нельзя. Может быть, это принято в восточных странах с древней цивилизацией, но у нас это производит странное впечатление.
Лена умела иногда сказать такую глупость, которая запоминалась. "Восточные страны с древней цивилизацией". Да, там, кажется, считается, что думать - это занятие, которое требует времени. На заводе к Алексею привыкли, не смеялись, когда он замолкал на полуслове, потревоженный какой-нибудь мыслью.
После войны в жизни Алексея произошел крутой поворот. На этот раз движением управлял он сам. Это было бесконечно трудно. У замминистра излюбленная поговорка была такая: "Я тебе выговор объявил - благодари. Я тебя должен был снять. Я тебя снял - благодари. Я тебя должен был под суд отдать". Алексея он хотел назначить главным инженером на большой завод. Казалось, что сопротивление бесполезно. "Партийный билет положишь!" Но Алексей сопротивлялся. Он знал, что этот раз - последний в его жизни, когда он еще может попробовать встать на ту дорогу, по которой ему хотелось идти.
- Один родился, чтобы смазки готовить, масло на палец чувствует, другой создан, чтобы самолеты конструировать, третий, чтобы замминистром быть. А я хочу заниматься крекингом нефти, - сказал Алексей.
Замминистра побагровел. "Юродивого решил изображать?" И вдруг перестал рычать. Может быть, просто устал. Ой наклонил лысую голову, закрыл ладонью глаза и негромко сказал: "А иди ты к черту".
И отпустил.
Алексей поступил в аспирантуру. Он снова стал бедным, молодым, беззаботным человеком, ничего не решал, ничего не приказывал, ничего не подписывал, а только слушал, что ему говорят, читал, думал, учился.
Неужели это он готовил недавно литиевую смазку, которая хорошо держит давление, неужели он ходил проверять бочки, где был обнаружен брак, и распорядился _раздонить_ двести бочек, неужели это он бегал по двору, приказывал уничтожить мазутные ямы, отлично зная, что уничтожить их нельзя, а можно только засыпать песочком в день приезда замминистра?
Алексей как завороженный шел к невидимой точке, которая светила ему вдалеке. Она светила только ему, была видна только ему одному.
Рядом сидели мальчики в очках, или хромые, или с пороками сердца, освобожденные от армии, девушки, которых случайный ветер занес в двери нефтяного института и даже прибил к аспирантуре. Они были детьми в сравнении с Алексеем. Они учились, как все аспиранты в мире, не особенно ретиво. У них было много времени в запасе. У Алексея времени не было.
Жизнь после войны была дорогая. Деньги, которые Алексей получил за два изобретения, сделанные на заводе, он отдал матери. Денег тогда было много, их радостно тратили и очень быстро истратили. У Алексея была беспечная семья, не созданная для богатства. Долго удивлялись, вспоминая, какие были возможности, сколько всего можно было купить. А потом и вспоминать бросили про те "сумасшедшие, большие деньги".
Алексей устроился на подмосковный завод. Когда-то студентом он мыл здесь полы на термическом крекинге, вытирал насосы концами, подливал в поршневые насосы масло. Ночью на вахте пел песни, чтобы не заснуть. Теперь он работал сменным инженером в цехе. И продолжал заниматься в аспирантуре, заочно.
