Мак посмотрел на него пристальным взглядом и сказал:
- Ты не задерёшь меня! Я не ссорюсь из-за пустяков и не люблю, когда ссорятся. Мне нет дела до тех, которые ищут для себя расположения у властей, но мне нравятся те, которые не задираются с ними.
- Ну, не хитри, Мак, ты - скрытый аристократ.
- Пожалуй, я - аристократ в том смысле, что я не хочу подражать слугам, передразнивающим у себя на застольной своих господ. Я совсем не интересуюсь этими... господами.
- Другими словами, ты бережёшь себя для чего-то лучшего.
- Очень быть может.
Фебуфис ему насмешливо поклонился.
- Можешь мне и не кланяться, - спокойно сказал ему Мак.
И Мак, заплатив свои деньги, ушёл ранее других из таверны.
Обе выходки Фебуфиса, как и следовало ожидать, не прошли даром: первая оскорбила правительство его страны, и Фебуфису нельзя было возвратиться на родину, а вторая подняла против него страшную бурю в самом Риме и угрожала художнику наёмным убийством.
Фебуфис отнесся к тому и к другому с полным легкомыслием и даже бравировал своим положением; он ни с того ни с сего написал своему государю, что очень рад не возвращаться, ибо из всех форм правления предпочитает республику, а насчёт картины, компрометировавшей даму и кардинала, объявил, что это "мечта живописца", и позволял её видеть посетителям.
В это самое время по Европе путешествовал один молодой герцог, о котором тогда говорили, будто он располагал несметными богатствами. О нём тогда было очень много толков; уверяли, будто он отличался необыкновенною смелостью, щедростью и непреклонностью каких-то своих совершенно особенных и твёрдых убеждений, с которыми, долго ли, коротко ли, придётся посчитаться очень многим. Это делало его интересным со стороны политической, а в то же время герцог слыл за большого знатока и ценителя разнообразных произведений искусства, и особенно живописи.
Высокий путешественник прибыл в Рим полуинкогнито из Неаполя, где все им остались очень довольны. Папский Рим ему не понравился. Рассказывали, будто он сказал какому-то дипломату, что "дело попов - молиться, но не их дело править", и не только не хотел принимать здесь никаких официальных визитов, но даже не хотел осматривать и многих замечательностей вечного города.
Властям, которые надеялись вступить с герцогом в некоторые сношения, было крайне неприятно, что он собирался отсюда ранее, чем предполагалось по маршруту.
Говорили, будто одному из наиболее любимых путешественником лиц в его свите был предложен богатый подарок за то, если оно сумеет удержать герцога на определённое по маршруту время. Это лицо, - кажется, адъютант, - любя деньги и будучи смело и находчиво, позаботилось о своих выгодах и сумело заинтересовать своего повелителя рассказом о скандалезном происшествии с картиною Фебуфиса, которая как раз о ту пору оскорбила римских монахов, и о ней шёл говор в художественных кружках и в светских гостиных.
Хитрость молодого царедворца удалась вдвойне: герцог заинтересовался рассказом и пожелал посетить мастерскую Фебуфиса. Этим предпочтением он мог нанести укол властным монахам, и от этого одного у него прошла хандра, но зато она слишком резко уступила место нетерпению, составлявшему самую сильную черту характера герцога.
Фебуфис входил в круг идей, для него посторонних, и неожиданно получил новое значение.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Тот же самый адъютант, которому удалось произвести перемену в расположении высокого путешественника, был послан к Фебуфису известить его, что такая-то особа, путешествующая под таким-то инкогнито, желает завтра быть в его мастерской. Фебуфису показалось, что это сделано как будто надменно, и его характер нашёл себе здесь пищу.
- Разве ваш герцог так любит художество? - спросил он небрежно у адъютанта.
- Да, герцог очень любит искусство.
- И что-нибудь в нём понимает?
- Как вы странно спрашиваете! Герцог - прекрасный ценитель в живописи.
- Я слыхал только, что он хороший покупатель.
- Нет, я говорю вам именно то, что и хочу сказать: герцог - хороший ценитель.
- Быть ценителем - это значит не только знать технику, но иметь понятия о благородных задачах искусства.
- Мм... да!.. Он их имеет.
- В таком разе вы повезите его к Маку.
- Кто этот Мак?
- Мак? Это мой славный товарищ и славный художник. У него превосходные идеи, и я когда-то пользовался его советом и даже начал было картину "Бросься вниз", но не мог справиться с этою идеей.
- Бросься вниз?
- Да... "Бросься вниз".
Гостю показалось, что хозяин над ним обидно шутит, и он сухо ответил:
- Я не понимаю такого сюжета.
- Позвольте усомниться.
- Я не имею привычки шутить с незнакомыми.
- "Бросься вниз" - это из Евангелия.
- Я не знаю такого текста.
- Сатана говорит Христу: "Бросься вниз".
Адъютант сконфузился и сказал:
- Вы правы, я вспоминаю, - это сцена на кровле храма?
- Вы называете это "сценою"? Ну, прекрасно, будь по-вашему: станем называть евангельские события "сценами", но, впрочем, всё дело в благородстве задачи. Обыкновенно ведь пишут сатану с рожками, и он приглашает Христа броситься за какие-то царства... По идее Мака выходило совсем не то: его сатана очень внушительный и практический господин, который убеждает вдохновенного правдолюбца только снизойти с высот его духовного настроения и немножко "броситься вниз", прийти от правды бога к правде герцогов и королей, войти с ним в союз... а Христос, вы знаете, этого не сделал. Мак думает, что у них шло дело об этом и что Христос на это не согласился.
- Да, конечно. Это тоже интересно... Но герцог вообще хочет видеть все ваши работы.
- Двери моей студии открыты, и ваш повелитель может в них войти, как и всякий другой.
- Он непременно желает быть у вас завтра.
- Непременно завтра?
- Да.
- В таком случае лучше пусть он придёт послезавтра.
- Позвольте!.. Но почему же послезавтра, а не завтра?
- А почему именно непременно завтра, я не послезавтра?
- Нет, уж позвольте завтра!
- Нет, послезавтра!
Адъютант молча хлопнул несколько раз глазами, что составляло его привычку в минуты усиленных соображений, и проговорил:
- Что же это значит?
- Ничего, кроме того, что я вам сказал, - отвечал Фебуфис и, вспрыгнув на высокий табурет перед большим холстом, который расписывал, взял в руки кисти и палитру.
Всё существо его ликовало и озарялось торжеством в самом его любимом роде: он мог глядеть свысока на стоявшего около него светского человека, присланного могущественным лицом, и, таким образом, унижал и посла и самого пославшего.
Адъютант не скрывал своего неприятного положения и сказал:
- Я не могу передать герцогу такого ответа.
- Отчего?
- Он не терпит отказов.
- Ну, нечего делать, потерпит.
- Он не согласится остаться здесь до послезавтра.
- Человек, который так любит искусство, согласится.
- Он назначил завтра вечером уехать.
- Он сам себе господин и всегда может отсрочить.
Адъютант рассмеялся и отвечал:
- Вы оригинальный человек.
- Да, я не рабская копия.
- Без сомнения, герцог может остаться везде, сколько ему угодно, но поймите же, что с ним не принято так обходиться. Ему нельзя диктовать.
- Значит, у него есть характер?
- И очень большой.
- Да, говорят, и я слышал, - это интересно! Так вот мы его испробуем: вы скажите ему, что так и быть, пущу его к себе, но только послезавтра.
- Прошу вас, оставьте это, маэстро!
- Не могу, господин адъютант, не могу, я тоже - рекомендуюсь вам человек упрямый.
- На что вам его сердить?
- По совести сказать, ни на что, но мне теперь взошла в голову такая фантазия, и вы со мною, с позволения вашего, ни черта не поделаете, ради всех герцогов вместе и порознь.
- Вы дерзки.
- Хотите дуэль?
- Очень хотел бы, но, к сожалению, я теперь не могу принять дуэли.
- Почему?
- Конечно, не потому, что я не желаю вас убить или страшусь быть убитым, но потому, что я состою в свите такого лица, путешествие которого не должно сопровождаться никакими скандалами.
- Хорошо, не нужно дуэли, но я вам предлагаю пари.
- Какое? в чём оно состоит?
- Оно состоит вот в чём: мне кажется, будто я знаю вашего герцога больше, чем вы.
- Это интересно.
- Да, и я это утверждаю и держу пари, что если вы передадите ему то, что я вам сказал, то он останется здесь ещё на день.
- Ни за что на свете!
- Вы ошибаетесь.
- Оставим этот разговор.
- А я вам ручаюсь, что я не ошибаюсь; он чудесно прождёт до послезавтра, и я вам советую принять пари, которое я предлагаю.
- Я желал бы знать, в чём же будет заключаться самое пари?
- В том, что если ваш повелитель останется здесь на три дня, то вы без всяких отговорок должны исполнить то, что я закажу вам; а если он не останется, то я исполню любое приказание, какое вы мне дадите. Наши шансы равны, и даже, если хотите знать, я рискую больше, чем вы.
