- Значит, нужно было, - ответил тот и глубоко вздохнул.
Этот тяжелый, горький вздох, за которым, казалось, спрятано было что-то большое, невысказанное, почему-то точно теплом обдал Яшку.
- Давай дружиться, Дергач? - неожиданно для самого себя искренне предложил Яшка. - Я тебя с Валькой сведу - с моим товарищем. Хороший... только врет много. А потом... - Тут Яшка поколебался. - Потом мы тебе интере-есную вещь скажем. И как весело будет жить, Дергач.
Дергач ничего не ответил. Он лежал, подставив лицо отблескам багрового, угасающего горизонта. И Яшке показалось, что Дергач чем-то не по-детски глубоко опечален.
Однако, заметив на себе пристальный взгляд Яшки, Дергач быстро повернулся и сказал, вставая:
- Достань завтра у отца махорки... и принеси сюда, а то у меня вся повышла... Я буду ждать здесь же об эту пору.
И, не прощаясь, он раздвинул кусты и исчез, оставив Яшку размышлять о странной встрече и странном новом товарище.
V
Дома тихо. Потрескивают угли в самоваре. Яшка строгает деревянную дощечку. Нефедыч углубился в чтение. Из-за развернутого листа газеты виден его красный лоб, отсыревший после пятого стакана чая. Нюрка мастерит кукольную шляпу. Мать возится на кухне.
- Не пойму, - слышится ее голос. - Никак не пойму, куда девались из сеней полчугуна вчерашнего борща. Чугун на месте, а борща нет. Анка! Ты поросюку не выливала?
- Нет, мам!
- Ну так, должно быть, этот идол опрокинул.
"Этот идол", то есть Яшка, сидит и пыхтит, обглаживая дощечку, и делает вид, что разговор его не касается.
- Тебе, что ли, говорят? Ты опрокинул? - сердито повторяет мать.
Яшка, нехотя и не отрываясь от работы, отвечает:
- Кабы я, мам, опрокинул, так все бы на полу было, а раз пол сухой, значит, и не опрокидывал.
- А пес вас разберет! - еще больше раздражается мать. - Тот не брал, этот не опрокидывал, что же он, высох, что ли? Отец! Да брось ты свою газету! Кто же, выходит, взял-то?
Нефедыч не торопясь складывает газету и, очевидно расслышав только конец фразы, отвечает невпопад:
- Действительно... И кто бы мог подумать. Опять они взяли, да как ловко, что и не подкопаешься.
- Да кто они-то? Кому же это прокислый суп понадобился?
- Да не суп... какой суп? - растерянно оглядываясь и с досадой отвечает Нефедыч. - Я говорю, консерваторы опять власть ваяли.
Убедившись в том, что ни от кого толку не добьешься, мать плюнула и принялась греметь посудой. А Нефедыч, почувствовавший желание поговорить, продолжал:
- И казалось бы, что отошло их время. Ан нет, вывертываются еще. Скажем, вон, например, наш граф. Имение у него посожгли, сам где-то по заграницам шатается. А все, поди-ка, мечтает, как бы старое вернуть. Да еще бы и не мечтать! Возьмем хотя бы имение - чем там ему не жизнь была? Картинка - что снутри, то и снаружи. Одни оранжереи чего стоили. И чего там только не было - и орхидеи, и тюльпаны, и розы, и земляника к рождеству... Пальма даже была огромная, больше двух сажен. Специально с Кавказа, из-под Батума, выписали. Я говорю ему: "Ваше сиятельство, куда же мы этакую махину денем - это всю оранжерею ломать придется!" А он отвечает: "Ничего, ты ее прямо в грунт посади, а каждый год к холодам возле нее специальную постройку из стекла делай, а к весне опять разбирать будем". Ну и разбирали. Красивая пальма была. Мне тогда за уход граф двадцать пять целковых подарил... как раз в мае.
- Вот еще спятил, старый. Да разве же у нас свадьба в мае была? Свадьбу как раз после троицы сыграли.
- Уж не знаю, после троицы или после чего, а только в мае мы тогда как раз левкои высаживали.
- Что ты мне говоришь! - раздражаясь внезапно, как и всегда, говорит мать. - Посмотри в метрики, за божницей лежат.
- Мне смотреть нечего. Я и так помню. Еще тогда старший барчук только что из кадетского корпуса на каникулы приехал и фотограф снимал его под пальмой. У меня и сейчас где-то карточка эта сохранилась... Яшка, я показывал тебе эту карточку?
- Сто раз видел, - отвечает Яшка.
Мать, негодуя, всплескивает руками и лезет за метриками за божницу.
Она долго не может найти нужную ей бумагу. За это время пыл ее несколько остывает, ибо, прикинув в уме, она начинает припоминать, что троица в том году, когда была свадьба, как будто бы и в самом деле была ранняя и приходилась на май. Но тут ее внимание отвлекает другое обстоятельство.
- Анка! - слышится опять ее голос. - Ты не убирала из-за божницы венчальные свечи?
- Нет, мам!
- Отец! Уж ты, конечно, не трогал свечей?
- Двадцать пять лет не трогал, - покорно подтверждает Нефедыч. - Как раз со дня самой свадьбы не трогал.
- А я их на прошлой неделе еще видела. Куда же они девались? Наверно, опять Яшка куда-нибудь засунул.
Яшка, поскольку вопрос не обращен прямо к нему, продолжает молча сопеть над доской.
- Яшка! Ты, паршивец этакий, должно быть, извел свечи?
Яшка кончает работу, кладет нож на стол и отвечает серьезно, но в то же время чуть лукаво посматривая на мать:
- У нас, мам, по наказу Ленина электричество провели, так что мне при нем и без ваших свечей светло.
- Так куда же они делись-то? Вот еще чудные дела! Борща никто не выливал, свечей никто не брал, а ничего на месте нету. Что ты тут с ними будешь делать!
VI
Ранним утром, когда еще в доме все спали, из окошка высунулись белокурые вихры Яшки. Увидав Вальку, нетерпеливо ждавшего возле забора, Яшка спрыгнул на влажную траву, и оба мальчугана исчезли в малиннике. Через минуту они вынырнули оттуда, причем Яшка осторожно нес большой глиняный горшок, завязанный в грязную тряпицу.
Выбравшись за огороды, ребята быстро помчались по тропке, ведущей мимо кустов и оврагов к развалинам "Графского".
По пути Яшка рассказывал про вчерашнюю встречу:
- И вовсе он без гири, а в кармане у него воробей... и козлов они не жрут, а все это мальчишки со страха брешут. А сегодня мы вдвоем к нему пойдем. Ежели он с нами сдружится, он нас от Степкиной компании застоит. Он сильный, и ему все нипочем. А потом, он ежели и вздует кого, то на него некому пожаловаться, а на нас чуть что - и к матери.
- А почему он беспризорный? Так, для своего интереса или домашних никого у него нет?
- Не знаю уж! Не спрашивал еще, только вряд ли, чтобы для интереса: у беспризорных-то ведь жизнь тяжелая. Я вот вырасту, выучусь, на завод пойду или еще куда служить, а он куда пойдет? Некуда ему вовсе будет идти.
Роща встретила мальчуганов утренним шумом, задорным гомоном пересвистывающихся птиц и теплым парным запахом высыхающей травы.
Вот и развалины - молчаливые, величественные. В провалах темных окон пустота. Старые стены пахнут плесенью. У главного входа навалена огромная куча щебня от рухнувшей колонны. Кое-где по изгрызенным ветрами и дождями карнизам пробивались поросли молодого кустарника.
Нырнув в трещину каменной ограды и пробравшись через чащу бурьяна и полыни, доходившей им до плеч, ребята остановились перед сплошной завесой буйно разросшегося одичалого плюща. Посторонний глаз не разглядел бы здесь никакого прохода, но ребята быстро и уверенно взобрались на полусгнивший ствол сваленной липы, раздвинули листву, и перед ними открылось отверстие окна, выходящего из узкой, похожей на колодец комнаты без крыши.
Поднявшись по лесенке, они очутились уже в большой комнате второго этажа, из окон которой можно было видеть кусок Зеленой речки и тропку, ведущую в местечко.
Отсюда они попали на балкон, прямо перешли на крышу, дальше через слуховое окно вниз. Здесь было совсем темно, потому что комната эта раньше служила, очевидно, кладовой, и железные ставни с заржавленными засовами крепко запирали окна.
Яшка где-то пошарил рукою. Достал огарок позолоченной венчальной свечи с бантом и зажег его.
В углу показалась железная дверца. Добравшись до нее, Валька дернул за скобу.
Ржавые петли горько заплакали, заскрипели, и ребята очутились в большом полуподвале с узенькими окнами, выходящими на поверхность заплывшего водорослями пруда.
И тотчас же в приветствие мальчуганам раздался из угла веселый, задорный визг.
- Волк, Волчоночек, Волчонок! - закричали ребята, бросаясь к привязанной за ошейник собаке. - Соскучился... проголодался. Гляди-ка, весь, как есть до корки, хлеб съел, и воды в корытце нисколечко.
Волк, повизгивая, помахивал хвостом, пока его развязывали. Потом запрыгал возле горшка, ухитрился лизнуть Яшкину щеку и чуть не сшиб с ног Вальку, упершись ему лапами в спину.
- Да погоди же ты, дурень... дай горшок-то развязать... Ну, на - лопай.
Собака стремительно запустила морду в прокислый борщ и с жадностью принялась лакать.
Подвал был сухой и просторный. В углу лежала большая охапка завядшей травы.
Здесь находилось тайное убежище ребятишек, спрятавших сюда преступного душителя чужих кур - собаку Волка.
Поджидая, пока Волк насытится, ребята завалились на охапку травы и принялись обсуждать положение.
