Сизые перышки перебирала,
Бедную головушку чесала,
Расчесав головушку, взворковала:
"Завтра поутру батюшка будет...
Хоть он будет иль не будет, тоска не убудет?
Вдвое, втрое у голубки печали прибудет".
II
Ноябрь уж приходил к концу, началась филиповка; дорога стояла отменная; заказано было собирать подушное. Костик все чаще навещал Прокудина; сидели, водочку вместе попивали, а о деле, насчет конопли, ни слова. Костик все мостился к Прокудину опять в компанию, а прямо сказать не хотел, потому что знал, какой Прокудин прижимистый. Прокудин тоже молчал. Костиков капитал ему бы и крепко теперь был к руке, да на уме он что-то держал и до поры до времени отмалчивался. Костик видел, что Прокудин неспроста что-то носом водит, а разгадать его мыслей никак не мог. Надоело ему это до смерти, злился он, как змей лютый; а все по вечерам заходил к Прокудину. Стали большаки конопельку ссыпать, и Прокудин возов с пяток ссыпал. Видит Костик, что дело без него обходится, не стерпел, пошел к Прокудину. Пришел вечером, а Прокудина дома нету.
- Где Исай Матвеич? - спросил Костик.
- Нетути, родимый! у масляницу пошел. - Пошел и Костик в масляницу.
- Здравствуй, Матвеич!
- Здравствуй, Борисыч!
- Помогай бог.
- Спасибо.
- Аль пущать масляницу задумал?
- Хочу пущать в четверг.
- Доброе дело.
- Что господь одарит.
- Матвеич! вечерять пора. Ужинать собрали, - крикнула через окно жена Прокудина.
- Ладно. Вечеряйте, мы после придем; а ты, Гришутка, иди; я сам тут печку покопаю.
Григорий встал, закинул в печку новую охапку прошлогодней костры, передал отцу ожег, исправлявший должность кочерги, и вышел. Прокудин почесал бороду, лег на костру перед печкою и стал смотреть, как густой, черный дым проникал сквозь закинутую в печь охапку белой костры, пока вся эта костра вдруг вспыхнула и осветила всю масляницу ярким поломем.
- Ух! шибнуло как, - сказал Прокудин, заслоня от жару ладонью свое лицо.
Костик ничего не ответил на это замечание, только встал, закурил свою коротенькую трубочку, лег возле Прокудина на брюхо и пристально в него воззрился.
- Что ж, как, Матвеич? - спросил Костик.
- Ась!
- Как, мол, дела-то будут?
- Какие?
- Да известно какие: по маслобойке.
- А уж как господь приведет.
- Вместе, что ли, опять будем?
- Эт-та с тобой, что ли?
- Ну да.
Прокудин задумался. Костик раза два курнул, сплюнул и опять спросил:
- Ну, как же?
- Да оно бы, известно, ничего; да...
- Что?
- Дела вон ишь ты какие.
- Какие ж дела?
- Все брешут: то на бар, то воля; в степи, пожалуй, погонят. Кто его знает-то!
- Это все пустяки! - отвечал Костик, ясно понимавший, что Прокудин увертывается от прямого ответа.
- Пустяки, пустяки, а иной раз, гляди, на экую штуку наскочишь. Я это тебя ж пожалеючи говорю.
- Ты вот что, Матвеич! Ты не михлюй, а говори дело: хочешь али не хочешь компанию опять иметь?
- Да не гожо, чудак ты этакой!
- Стало, не хочешь?
- Вот пристал!
Костик поднялся, взял с лавки шапку и сказал:
- Ну, на том прощенья просим, Исай Матвеич!
- Постой! Куда ты? - крикнул Прокудин.
- Ко двору пора.
- Постой, сичас Гришка придет, пойдем повечеряем; хоть выпьем по крайности вместе.
- Нет, пойду ко двору.
- Экой неуломный!
- Прощай!
Костик ушел и целую неделю не приходил к Прокудину. Прокудин пустил в ход маслобойню и закупал богатой рукой коноплю. Костик все это слышал и бесился. Масло стояло высоко, а коноплю Прокудин забирал без цены: барыши впереди были страшные. Думал было Костик обратиться к кому-нибудь другому из мельников, да все как-то не подходило, и капитала ему всем не хотелось оказывать. А барыши Прокудинские ему в горле стояли. Прокудин тоже боялся, чтобы Костик не подсударил своего капитала кому другому, и не спускал его с глаз. Капиталу у Прокудина тоже невесть что было в сборе; он только нарочно подзадоривал Костика большими закупками конопли, а в деньгах на оборот крепко нуждался. Костик же этого никак сообразить не мог и все думал, что Прокудин, должно быть, обогрел его при прошлогоднем расчете, и еще больше сердился.
Прошло этак дней восемь, мужички тащили к Прокудину коноплю со всех сторон, а денег у него стало совсем намале. Запрег он лошадь и поехал в Ретяжи к куму мельнику позаняться деньгами, да не застал его дома. Думал Прокудин, как бы ему половчее обойтись с Костиком? А Костик как вырос перед ним: ведет барских лошадей с водопою, от того самого родника, у которого Настя свои жалостные песни любила петь. Завидел Прокудин Костика и остановил лошадь.
- Здравствуй, - говорит, - Борисович!
- Здравствуй! - отвечал Костик.
- Что тебя не видать?
- Зачем видеть-то?
- Как зачем? Неш все по делу! Можно, чай, и так повидаться.
- Некогда, дядя! - и Костик дернул лошадей.
- Слушай-кась! Постой! - крикнул Прокудин,
- Чего?
- Да вот что! Ты побывай ко мне.
- Ладно.
- Нет, неправда побывай.
- За коим лядом?
- Дело есть.
- Полно шутки шутить!
- Нет, право-слово, дело есть.
- А дело есть, так говори.
- Что тут за разговор на улице.
- Пойдем в избу.
- Бревен там лишних много, в вашей избе-то. Побывай ко мне сегодня. А то, малый, жалеть опосля будешь.
- Да какое там дело?
- Ну, какое дело! Приходи, так узнаешь. Костик ничего не ответил и повел лошадей; Прокудин тоже хлопнул вожжой и поехал ко двору.
Поужинал Костик, надел тулуп и пошел к Прокудину. Все уж спали; он стукнул в окно масляницы; Прокудин ему отпер. Костик, не поздоровавшись, сел и спросил:
- Ну, какое там дело?
- Погоди, прыток больно. Вот выпьем да капусткой закусим, тогда и дело будет.
Выпили и закусили.
- У меня, брат, нынче все как-то живот болит, - сказал Прокудин.
- Ты говори, дело-то у тебя какое до меня? - отвечал Костик.
- Такое дело, что жаль мне тебя, старого друга: вот какое дело!
- Благодарим, - отвечал Костик совершенно серьезно.
- Право.
- Да я ж тебя и благодарю.
- Хоть мне и не надобен твой капитал и не под руку он мне, - сла-ть господи, свой достаток есть, - ну, одначе, вижу, что надо тебя приютить в товарищи.
Костик молчал. Он смекал, что Прокудин что-то надумал.
- Выпьем-ка по другому, - сказал Прокудин. Выпили.
- Еще одну.
И еще по одной выпили.
- Только вот что, - сказал Прокудин.
- Что?
- У меня есть до тебя просьба. Да вряд, парень, сослужишь.
- Говори, какая такая просьба?
- А если как сослужишь, то не то, что то есть вот эта конпания, - это: тьфу! (Прокудин плюнул), - а по гроб жизни тебя не забуду. Что хочешь, во всем тебе не откажу.
- Да говори, говори.
- Словом скажу: считаться не будем, как услужишь.
- Да полно калякать-то: говори, в чем дело. Прокудин воззрился в Костика, помолчал и потом тихонько сказал:
- Парня хочу женить.
- Ну.
- Невесту надоть достать.
- Что ж, есть на примете, что ли?
- Есть.
- Девка?
- 3намо, девка.
- Знамо! А может, вдова.
- Девка.
- За, чем же дело стало?
- Да за тобой.
- Как за мной?
- Гришутка парень смирный да непоказной. Из наших ему невест не выберешь: все сорви-головы девки.
- Стало, из чужих насмотрел?
- Из чужих.
- Дальняя, откуда?
- Нет, сблизу. Да не в том штука. А тебя надо просить: ты парень ловкой; без тебя этого дела не обделаешь.
- Да чия ж такая будет эта девка?
- А вот выпьем, да и скажу.
Выпили по четвертому стакану. В голове у Костика заходило. Он закурил трубку и спросил:
- Ну, чья?
- Да что, брат! не знаю, и говорить ли? И тебе, должно, этому делу не помочь. А уж уважал бы я тебя; то есть вот как бы уважал, что на век бы ты пошел. Только что нет, не сдействуешь ты, - говорил Прокудин, выгадывая время, чтобы Костика покрепче разобрало вино и жадность. - А ты ловок, шельма, на эти дела!
- Да говори! - крикнул Костик. - Знаю я эту девку, что ли?
- Знаешь, - отвечал, прищуривая глаза и улыбаясь, Прокудин.
- Кто ж она такая?
- Честная девка.
- Честная! да откуда?
- Из хорошей семьи, из разумной.
- Как ее звать?
- Настасьею. Догадался, что ли? А по батюшке Борисовной, коли уж ты нонеча недогадлив стал.
Костик захохотал.
- Это-то дело! - вскрикнул он. - Ну, дело! Это дело все равно что сделано.
- Ой?
- Разумеется.
- Не врешь, парень? - проговорил Прокудин, улыбаясь и наклоняясь к Костику.
- Разводи толковище-то!
Они поцеловались, и еще по стакану выпили, и еще, и еще, и так весь штоф высушили. Не мог Костик нарадоваться, что этим дело разъяснилось. Он все думал, что не имеет ли Прокудин какого умысла принять его не в половину, а на малую часть или не загадает ли ему какого дела опасного. С радости все целовался пьяный брат, продавши родную сестру за корысть, за прибытки.
III
Костик недолго собирался. На другой же день он вызвал сестру в чулан и объявил ей свою волю. Девка так и ахнула.
