языком на работе терпят? Не понимаю!
– Но я ведь не в детском саду работаю, моя радость, – объяснил папочка и стремительно пошёл спать, дабы избежать рассказов жены о том, как она четыре часа подряд пила корвалол и звонила в морги. Он точно знал, что если она и звонила кому-нибудь, то своей знакомой гадалке, чтоб та раскинула карты, не отрываясь от телефона, и страшным голосом сообщила, что муж Елены – у смертоносной пиковой дамы, которую обезвредить может только она, гадалка, но не бесплатно, так как борьба будет тяжела и всю её истощит. Елена Антоновна была детским врачом, любила читать «Науку и Жизнь», поэтому таких фокусов Гамаюнов никак не мог ей простить. Ему не спалось. Он слышал, как пришла Дуня. Пока Елена Антоновна была в ванной, Дуня пожаловалась сестре на гадину-Женьку, которая поманила двух её кавалеров на дискотеку, и те пошли как бараны.
– А ты чего не пошла? – спросила Наташа.
– Мне завтра рано вставать! Женька, разумеется, на учёбу может забить – она всё равно проституткой станет. А я хочу быть юристом.
– Дунька! Вопросов нет – с такой рожей быть проституткой тебе не светит. Но для того, чтобы быть юристом, нужны мозги!
Дунька разобиделась. Да, она не была красива как Женька или её старшая сестра Ирка, и не была очень привлекательна, как Наташа, но симпатяшкой её с натяжкой всё-таки можно было назвать. Спасали её роскошные волосы и большие глаза. Они хорошо смотрелись на круглом личике. Виктора Васильевича змеиный выпад Наташи также расстроил. Он очень долго ворочался и уснул с испорченным настроением.
В шесть утра он был на ногах – почти без головной боли, но с дрожью рук. Елена Антоновна уже выгладила ему рубашку и галстук. Она слегка торопилась. Дочери спали. Выполнив водные процедуры, Виктор Васильевич очень быстро оделся, ещё быстрее позавтракал и, ни словом не обменявшись с женой, спустился во двор. Над городом поднималось сказочное апрельское солнце. Двадцатилетняя «Нива», с которой Виктор Васильевич даже не помышлял расставаться, что удивляло всех, со скрежетом завелась и затарахтела.
По улице Молдагуловой транспорт шёл уже плотно, как и по Вешняковской. Путь до Новогиреево, при свободном трафике занимавший ровно десять минут, потребовал двадцати. У самой больницы «Ниву» остановил инспектор ГАИ с погонами лейтенанта.
– Вы хорошо себя чувствуете? – сурово осведомился он, приглядываясь к лицу Виктора Васильевича.
– Отлично, – произнёс тот, вручив лейтенанту вслед за водительскими правами свою визитку, – в том, что касается самочувствия, мне вполне можно доверять. Если сомневаетесь – подойдите к полковнику Воронкову. Я в сентябре его оперировал.
Вся суровость мигом сползла с лица лейтенанта. Вернув права, он спросил:
– Так вы прямо здесь, вот в этой семидесятой больнице, и оперируете?
– Не только, – ответил Виктор Васильевич и, продолжив движение, повернул к шлагбауму КПП. Охранник поднял шлагбаум, и «Нива» проследовала к стоянке перед хирургическим корпусом. Было четверть восьмого.
Выйдя из лифта, Виктор Васильевич обнаружил на этаже, ещё не наполненном утренней суетой, какую-то женщину средних лет, стоявшую у окна в конце коридора. Это была посторонняя. Когда он приблизился к двери своего кабинета и стал её отпирать, женщина к нему подошла.
– Вы – заведующий отделением?
– Да, он самый. Что вы хотите?
– Я хочу знать, почему мой муж лежит в коридоре.
Он посмотрел на неё внимательно. У него был опытный глаз.
– Наверное, потому, что свободных коек в палатах нет. Меня, впрочем, два дня здесь не было, но иных вариантов ответа на ваш вопрос попросту не может существовать.
– Вы знаете, кто мой муж?
Гамаюнов понял, что не ошибся в своей оценке. Выдернув ключ из замка, он с прежней любезностью дал ответ:
– Не имею чести. Зато я знаю, кто вы.
Дама удивилась.
– И кто же я, интересно?
– На улице я сказал бы вам, что вы – дура. Здесь, разумеется, я сказать вам этого не могу. Но вы меня поняли, я надеюсь.
У женщины приоткрылся рот. Но не для скандала. Впервые в жизни почувствовав бесполезность повышать голос, она недолго подумала и с оттенком вопроса произнесла:
– Тогда пойду к главному!
– Лучше сразу к Господу Богу, – пожал плечами Виктор Васильевич, проходя к себе в кабинет, – главный врач никак не поможет вам освободить койку в палате. Всего хорошего.
Прикрыв дверь, заведующий снял куртку, надел халат, взял гитару, стоявшую у стены, и, сев на диван, заиграл элегию. Телефон на столе звонил. Но Виктор Васильевич не брал трубку. До половины восьмого он имел право на это. Через пятнадцать минут он встал, отложив гитару, выглянул в коридор, где уже сновали медсёстры и санитарки, и перешёл в ординаторскую. Там весело пили кофе врачи: жгучая брюнетка Лариса, блондинка Прялкина – её все называли лишь по фамилии, сорокадвухлетняя терапевт Ирина Евгеньевна и ещё два хирурга, Дмитрий Вадимович и Александр Петрович. Когда заведующий вошел со словами «Доброе утро!», ему ответили выразительно – кто с сочувствием, кто с иронией.
– Кофейку? – мяукнула отдежурившая Лариса, пододвигая к себе один из чистых бокалов, – или…
– Как, у нас опять завелись клопы в жидком виде? – с пафосной строгостью перебил Гамаюнов, садясь за стол, – срочно уничтожить! Кстати, вы в курсе, что на пасхальной неделе каждый день – праздник?
– Нет, коньяку мы вам не нальём, – усмехнулась Прялкина, закурив английскую сигарету, – тогда нам нечего будет ставить на стол сегодня.
Виктор Васильевич бросил тревожный взгляд на Ирину Евгеньевну, у которой были очень хорошие отношения с административным корпусом. Терапевт кивнула.
– Да, Витя, да. Комиссия.
– Департамент?
– Если бы департамент, – проворчал толстый, лысый Дмитрий Вадимович. Медленно обведя коллег раздражённым взглядом, он повторил:
– Если бы! Абсолютно ясно, под кого роют.
Виктор Васильевич поиграл желваками. Потом взглянул на часы и встал.
– Ну, ладно, пойдёмте.
Все поднялись, кроме терапевта. Ей на пятиминутку было не нужно. Она осталась, а пять хирургов отправились в административный корпус.
– Развеселить вас? – спросила Прялкина в лифте.
– Развесели, – вяло согласился Виктор Васильевич.
– Вы смотрели новости в выходные?
– Да, пару раз. А что?
– Видели про девку, которая провалилась в мусорную трубу и пять этажей пролетела?
– Видел.
– Я эту девку прооперировала в субботу.
Хорошо зная Прялкину, для которой все триста шестьдесят пять дней года были первым апреля, Виктор Васильевич поглядел на коллег. Те ему кивнули – да, мол, не врёт.
– Она себе задницу пропорола каким-то острым предметом, когда упала в подвальный мусорный бак, – продолжала Прялкина, – так, слегка. Невролог её ещё не смотрел по поводу сотрясения, но я думаю, что таким мозгам изначально ничто не могло повредить ни в малейшей степени.
– Да, через недельку можно будет снять швы и выписать, – согласилась Лариса, которая выполняла послеоперационную перевязку, – под ногтем большого пальца правой ноги гематома сильная, но всё цело. Кстати, у неё – три креста. Я ей говорю: «Дура! У тебя сифилис!» Она ржёт, как
