на косу, – предлагает Вадик.
– Сейчас шлюзы откроют, – возражает Алина.
– Ничего, успеем.
– Поплыли, – поддерживаю я Вадика.
Согласившись, Алина плывет вперед. Ей приятно находиться в сопровождении двух влюбленных кавалеров. Мы одолели уже более полпути, как вдруг вдали раздается раскатистый грохот – открыли шлюзы!
Вода стремительно прибывает. Мы энергичней работаем руками. Может, вернуться назад? Тревожно оглядываемся – пляжники на берегу уменьшились до размеров точек. Уж легче доплыть до косы – песчаной отмели посередине реки.
Дышать все трудней. То один, то другой из нас кашляет, захлебываясь водой.
Вадик – на косе! Победно потрясает поднятыми кулаками. Затем прищуривает близорукие глаза и всматривается – где же мы?
А нас с Алиной сносит течением. До косы – всего лишь метра три,но мы устали, и при таком мощном потоке три метра превращаются в тридцать три. В три тысячи.
Собрав последние силы, бросаю тело вперед. Еще один взмах чугунных рук. Еще... Нога, наконец, нащупывает дно. Ура!
Протягиваю руку Алине. Она барахтается, как жалкая собачонка. Пытается схватить мою руку, но не получается. В ее глазах – ужас, течение начинает ее побеждать.
Делаю опасный шажок вперед. Вдруг вспоминаю маму – что будет с нею, если я утону...
Алина отчаянно цепляется за мои согнутые пальцы. Протягиваю свободную руку Вадику, и он вытаскивает нас обоих на обетованную мель!
Ночное небо усыпано звездами. На лугу стрекочут кузнечики. От выпитого вина шумит в голове. Сжав кулаки, я иду к стогу, за которым только что скрылись Вадик с Алиной. «Увел мою девушку! Ну, сейчас я ему задам! А она? Уже забыла, что я спас ее сегодня утром, черт бы ее побрал!»
– Джон! Ты куда? – кричит мне вслед Толян.
– А ну вас всех, – и, махнув рукой, ухожу.
В нашем домике светятся окна. Родители?! Вбегаю, даже не подумав, что от меня наверняка пахнет вином.
Мама, натягивает свежую наволочку на подушку. Лицо ее словно помолодело:
– Саша, сынок, наконец-то! Двенадцатый час, я уже начала волноваться.
– Что с папой? Я знаю, он пытался вынести с фабрики рулон кожи.
Мама смущена:
– Все обошлось. Отец Вадика пообещал, что до суда дело не дойдет. Золотой он человек, Гольдштейн... А где Алина?
Я смотрю на свисающую с потолка блестящую ленточку с прилипшими к ней мухами. Думаю о том, что в субботу приедет отец, и мы обязательно отправимся с ним купаться. Потом он пойдет играть в бильярд, будет загонять шары в самые тугие лузы. И никаких писем из тюрьмы, никаких слез. Все остальное – мелочи. Кровь перестает сочиться из моего сердца. Все-таки жизнь прекрасна!
– Алина? – вместо ответа, улыбнувшись, пою: – Yesterday, all my troubles seemed so far away…
