Конечно же, он проснулся сразу. Но кажется, с играми в тот вечер все равно не задалось.
Смешнее всего в этой истории другое. Хотел бы я знать, что папа рассказывал на следующий день на работе про фингал в пол-лица. В историю с юлой и ребенком вряд ли бы поверили, хотя и сделали бы вид. Скорее всего, сослуживцы заподозрили драку или семейную разборку. Ну прости, пап, я ж не со зла – просто соскучился и хотел поиграть.
Непростое для взрослых, для меня то время было легким и беззаботным. Детство – вообще лучшая пора в жизни, теперь я понимаю это. Хотя ответственно утверждать не возьмусь: я еще старость не пробовал, вдруг вообще сказка будет. Узнаю – расскажу, если, конечно, смогу вспомнить, что пообещал вам это. И кстати, о воспоминаниях. Я уже говорил, что знаю все эти истории с чужих слов. В тумане остались первые четыре года моей жизни, но уж то, что было дальше, я помню сам.
И там есть что вспомнить. Итак, с момента рождения прошло четыре года…
Снег, картошка, экскаватор
Раннее зимнее утро, еще темно. Помню, метет метель, поземка змейками заворачивается между ножек в пухлых серых валенках. Я в шубке или куртке, руки в варежках, но все равно холод пробирается и сковывает пальцы ледяной хваткой. Меня тянут за руку по дороге в детский садик. Наверное, это была мама, вряд ли папа – он уходил сильно раньше и возвращался очень поздно, а то и вообще улетал в командировки на несколько месяцев (Иркутск? Усолье Сибирское? Байконур?). Из всей дороги до садика в моей памяти осталась только вот эта статичная картинка: я закутанный, поземка, ветер и уколы снежинок в лицо, остатки ночной тьмы и неубедительные пятна света от фонарей. Саму дорогу не помню вовсе, это было бы совсем грустно, но! Есть еще одно волшебное дополнение к этому воспоминанию…
Вот дверь садика открывается, и я оказываюсь в тепле, холод зимы не сразу, но растворяется за спиной, напоминая о себе только сквозняком через щели неплотно притворенной двери. Чтобы попасть в группу, нужно пройти мимо лестницы, ведущей вниз, в подвал. И вот из этого-то подвала и идет самый волшебный и нежный запах, запах моего раннего детства. Запах подгнившей и подмороженной картошки. Скажете, банально? Даже отвратительно? Но и по сей день, встречая этот аромат очень-очень редко (если бы заставили вспомнить его – не смог бы, так давно это было), я буквально растворяюсь и уношусь вдаль от мыслей и реальности, останавливаюсь и даже прикрываю глаза, чтобы подольше постоять, понежиться во внезапном облачке чуда! Милый, родной привет из детства… Надо же – гнилая картошка! Родненькая.
Зимы тогда были холодными, но время так быстротечно – короткие ночи, потом новогодний утренник, представления с однотипными сюжетами про Снегурочку и ее дедушку, подарки в картонных коробках, капель, ручейки – и вот уже весна. А значит, можно гулять дольше.
Как и сегодня, тогда воспитанников выводили гулять днем. Той осенью неизвестного уже года – скорее всего, это был 1976-й – мы познавали мир на маленькой игровой площадке детского сада недалеко от Малой Филевской улицы. Мое нынешнее сознание аккуратно дорисовывает ландшафты в районе метро «Полежаевская», которые я хорошо помню и которые тоже относятся к моему детству, но где это было точно, не найти уже. Но было, я уверен, потому что оттуда как минимум один раз как-то осенью меня привели в детский сад, где ковшом железного экскаватора я пытался царапать жесткую спрессованную землю. У экскаватора того была ручка. Если крутить ее, ковш наклонялся и поднимался, одновременно совершая черпальные движения. Ценная вещь была в моем детстве! Дорогая, да еще и не достанешь… А может, эта игрушка была собственностью детского сада: как бы я, маленький, ее, такую большую, иначе донес?
Эти две картинки, две давние ситуации, отпечатавшиеся в памяти и сохранившиеся до сих пор, – мои самые первые, самые старые воспоминания о себе самом. Все, что я знаю о себе до этого момента, рассказано мне другими, а вот с этих двух ископаемых артефактов начинается уже моя личная история.
Сколько себя помню, папа постоянно был в каких-то командировках. Но когда он возвращался, для меня это всегда был настоящий праздник. «Папа возвращается!» Не знаю, каким удивительным способом во времена, когда не было сотовых телефонов (уж не говорю об интернете), распространялась информация – наверное, приходилось долго кричать в трубку, а на другом конце мира кто-то пытался сквозь шум и скрежет разобрать слова. И звонили тогда по этим доисторическим, архаичным телефонам, привязанным шнурами и проводами к стенам и будкам (сейчас даже смешно: цепные телефоны сидели по будкам оказывается, как собачки сторожевые). И сквозь все эти помехи и преграды весть все же пришла – папа едет! И уже завтра будет дома! К обеду ну или около того, может – вечером, но точно завтра. А значит, нужно срочно готовиться!
Как готовилась к возвращению папы из трехмесячной командировки мама, я, конечно, не помню. Убрать квартирку, размеры которой сопоставимы с одной комнатой в современной новостройке, было, думаю, не очень сложно. Да и как раньше можно было убраться: подмести, пол помыть, пыль протереть – вот и все. Не знаю, был ли у нас пылесос, но средств для чистки-уборки не было точно. Все только натуральное – вода, ведро, тряпка. Возможно, пыль как раз доставалась мне, хотя в этом я сейчас не уверен. То есть случаи, когда я с этой пылью пытался что-то делать, разумеется, были, но вряд ли они были приурочены именно к папиному возвращению из командировки на Байконур. Зато самое главное в той подготовке точно зависело от меня – это квас!
В те времена, когда мамонты только-только вымерли, а некоторые пещерные люди еще, конечно, попадались на улицах города, пугая прохожих своими шкурами и дубинами, самым востребованным летним напитком был квас. Его доставляли из неведомых дальних мест и продавали на улицах из больших желтых бочек. Только летом! Зимой не найти его было ни за какие деньги, хотя какие деньги в моем детстве – разве они были… Разливали квас в большие или маленькие тяжеленные стеклянные кружки, а для особо жаждущих – в бидоны, которые эти особо жаждущие приносили с собой. Но если бы ты вдруг захотел выпить квасу, просто проходя по улице мимо бочки с соответствующей надписью и подумав: «О! Квас! Надо бы выпить…», то ничего не получилось бы. Потому что между прочтением надписи и моментом осязания в ладонях леденящей, мокрой от воды кружечки должно было пройти еще полчаса или час. Ибо без очередей в моем детстве почти ничего не делалось. Хоть я еще был очень маленьким (по нынешним временам), моей святой (и весьма непростой) обязанностью было обеспечить квасом изможденного в космическом полете и высушенного в пустыне Байконура папу. Мне нужно было заранее, до его появления дома, закупить столько кваса, сколько влезало в бидоны, которые я мог поднять и унести. Иногда помимо бидона были еще двух– и трехлитровые банки, которые, аккуратно прижимая друг к другу запотевшими стенками, ставили в авоськи и очень-очень нежно, чтобы не разбить, несли домой. Руку при этом нужно было как можно дальше отставить от тела, а учитывая вес ноши, давалось это нелегко. Но ради папы, ради того, чтобы его порадовать, я был готов и к этому испытанию.
Час я торчал в очереди, потом наполнял все емкости, какие у меня были с собой, под взгляды недовольных соседей, сглатывающих мучительные сухие комки и ласкающих взглядами квасную струю, выбивающую пену в моих банках. «Он чего там, всю
