Я собирался вскоре лечь спать. Когда в дверь коротко позвонили, стрелки часов над диваном показывали начало второго. Внезапный звонок вернул меня с улиц Парижа в реальность, я нехотя встал и, шлепая босыми ногами, вышел в прихожую.
В подслеповатом мутном глазке виднелась знакомая мужская фигура. Я не стал спрашивать «Кто?», отворил и впустил друга в квартиру. В прихожей он скинул грязные туфли, снял мокрый плащ и не удосужился сказать мне даже «привет». И это тоже было нормальным.
Мы прошли в комнату, считавшейся в моей двушке гостиной. Он выложил из кармана сигаретную пачку и поставил на столик вино. Я без лишних вопросов сходил за штопором и стаканами в кухню, а возвратившись, нашел друга разглядывавшим в журнале рекламу дорогого фарфора.
Я подошел и взглянул через его плечо на яркую фотографию. Снимок был сделан сверху — искусно, с близкого расстояния. Над чайным сервизом, расставленным на дне живописного пруда, плавал розовый карп.
— Вопрос, конечно, избитый, но скажи все равно… Если бы у тебя был выбор — кем стать, — задумчиво, словно разговаривал сам с собой, произнес друг, — я имею в виду, человеком или кем-то еще… из животных… Ну вроде бы тебе, за некие немыслимые заслуги, дали возможность подобного выбора. Ты бы кем предпочел народиться? Желать быть человеком, уже раз побывав в этой шкуре, на мой взгляд, неумно…
Я решил не вступать с ним в мировоззренческий спор, отстаивая избранность человеческого обличья. Если вдуматься, какой-то резон в его словах был.
— Не знаю, — ответил я, коротко поразмыслив. — Честно сказать, я никогда не думал об этом. Возможно, я бы хотел быть перелетной птицей… Может быть, игуаной. Морской игуаной, — уточнил я.
— Почему игуаной? — он оторвал взгляд от страницы журнала и вопросительно в меня вперился. — То, что птицей, еще можно понять. Далекие страны, всегда только тепло, впечатления и возможность парить над землей. Красиво, романтично, возвышенно… Но игуаной? Они ж безобразные! Ты хочешь быть безобразным?
— Я думаю, мы для них тоже не пример красоты. Просто мне нравится, как эта тварь относится к жизни, — я сорвал с горлышка пластик и принялся вкручивать штопор. — Глубокомысленное созерцание мира на пустынном морском берегу, вдали от людской суеты и драк за кусок пирога. Меня бы такое устроило.
— А, вот оно что… А я хотел бы стать рыбкой в аквариуме. Плаваешь себе без тревог и забот. Мир, ограниченный стеклянными стенами, прост и понятен.
— И иллюзорен… В каком-то смысле мы и так аквариумные рыбки, — предположил я и плеснул вино по стаканам.
— Возможно… — он глубоко затянулся и, приблизившись к столику, стряхнул сигарету.
Я протянул вино. Мы опустились в кресла и какое-то время безмолвно сидели. Грели в ладонях стаканы. Иногда делали небольшие глотки и прислушивались к окружающим звукам.
Вскоре мы стали различать доносившиеся из-за стены приглушенные женские вскрики: кто-то в смежной квартире занимался любовью. Вскрики то совсем пропадали, то нарастали, становились отчетливей, а порой затихали, превращаясь в чуть приметные монотонные стоны.
Минут десять мы слушали звуки любви. Я подлил в стаканы и закурил. Неожиданно за стеной все смолкло без намека на финал и возможное продолжение. Я многозначительно поглядел на товарища. Тот сидел неподвижно и словно не замечал, что я смотрю на него.
Некоторое время мы безмолвно разглядывали стену перед собой, но там по-прежнему ничего не случалось.
— Странное дело, — протянул наконец друг, опустив руку, в которой держал стакан с недопитым вином, себе на колени. — Часто мы любим одних женщин, а трахать хотим других… Что это? Распущенность? Особенность вида?
— Мужчины полигамны, — откликнулся я.
— Насколько я знаю женщин, они тоже не очень-то целомудренны…
Я не стал возражать, тем более что был с ним согласен. Мы снова умолкли. По комнате плавали рваные ленты табачного дыма. Через минуту в открытую форточку влетел ночной мотылек и, ошалев от яркого освещения, стал истерично метаться под потолком, рядом с люстрой. За стеной по-прежнему царило безмолвие.
— Женщины… — тихо произнес друг, закинув ногу на ногу. — Да… странные существа… Сколько мы ни пытаемся их понять, у нас ни черта не выходит. Иногда тебе кажется, что ты понимаешь их, и достаточно хорошо, но потом вдруг случается что-то такое, что заставляет тебя усомниться и прийти к заключению — ничего ты не знаешь о женщинах. А все твое понимание — сплошная иллюзия и самообман. Мы их любим и ненавидим, нам хочется доверять им, и в то же время мы их опасаемся. Женщины — другие вселенные… Они и пугают, и одновременно влекут нас к себе. Они и губят, и дают силы жить…
Я глотнул из стакана, ничего не сказав, и вспомнил свой личный опыт. Еще подумал о китайском символе, изображающем взаимное перетекание двух энергий: Инь и Ян. Женское и мужское. Отрицательное и положительное. Древнеегипетское Ба-Ка 1. Одно находится в другом, которое, в свою очередь, содержится в первом. Если дальше погружаться в размышления, голова пойдет кругом. У меня не было желания заниматься этим теперь, в два часа ночи. Я отпил вино и подержал во рту, ощущая, как оно медленно проникает в кровь.
Мы сидели и изучали пустую стену напротив. Точно безликий экран в кинотеатре за несколько минут до начала сеанса.
— Как у тебя с ними? — поинтересовался друг.
— С кем? — в первую секунду не сообразил я.
— Ну с кем, с кем, с женщинами, — поморщившись от моей бестолковости, пояснил он и переставил стакан с подлокотника на журнальный столик.
— Не знаю, как у меня с ними. Нормально… Живем параллельно друг другу.
— Ты когда в последний раз с кем-нибудь спал? — он лениво вытянул сигарету из пачки и прикурил. Потом уточнил: — Я имею в виду, когда в последний раз занимался сексом.
Я дернул плечами:
— Может, месяца два назад. Может, два с половиной… Нет, — сказал я, подумав, — два с половиной еще не прошло.
— Расскажи мне о ней, — попросил он.
Бабочка, наконец, утомилась и перестала биться об потолок. Она затихла и спряталась в углу, за трубой отопления.
— Что рассказать? — удивился я. — Как с нею спал?
— Да нет, — он опять сморщился, оторвал взгляд от стены и обобрал налет с сигареты о край фарфоровой пепельницы, — расскажи о ней. Конечно, если не против…
Нет, я был не против.
Я взглянул на книжный шкаф. За стеклом, поверх книг, лежала пустая деревянная рамка. Сам снимок я в конце мая запустил самолетиком в форточку. Чтобы напрасно не мучиться от навеваемых им воспоминаний.
Рассказать о ней?.. Что я мог о ней рассказать? То, что она была младше
