что почти цеплял Аню локтем:
– Срез знаний ставит под сомнение ваши, милочка, претензии на статус не то что математика и студента, но даже разумного существа, достойного притяжения планеты Земля.
Аудитория притихла. Тишину проре́зал звонкий голос, от которого, кажется, вздрогнула не только Аня:
– А можно без сексизма?
Кажется, Зарема, подумала Аня, но взгляд поднимать не стала – тогда точно слёзы польются. Фурсов, похоже, обрадовался:
– Милочка, в моем возрасте сексизм представляется несколько запоздалым развлечением. Но если вы хотите развлечься и не боитесь, что это помешает учебе, прошу.
И наверняка уставился на группу сквозь толстые очки.
– Присоединяйтесь, пожалуйста. Будем обсуждать сексизм, юбки и права меньшинств, раз уж у нас мозгов не хватает, чтобы избежать арифметических ошибок. Элементарных ошибок, хочу заметить.
– Где я ошиблась-то? – не выдержала Аня.
Вышло сипло и негромко, но Фурсов услышал.
– То есть вы даже не поняли, где ошиблись. Хорошо, я вам сейчас постараюсь продемонстрировать, если, конечно, сумею удержаться в доступной для вас форме…
Аня обреченно повернула к нему голову. По щекам сразу полилось, но было уже плевать.
Фурсов, так и стоя локоть к локтю с Аней, будто в микрострою, принялся торжественно и громко, так, что страницы лязгали как жесть, листать тетрадь, бегая глазами по записям. Листание замедлилось. На пятом лязге Фурсов поднес записи к очкам, нахмурился, захлопнул тетрадь и, покачивая головой, с омерзением уставился на котика с обложки. Фурсов был явно смущен – впервые на памяти группы, а может, и всех групп факультета прикладной математики Сарасовского технического университета, слушавших курс линейной алгебры в последние полвека.
Кхекнув, Фурсов заговорил уже не размеренным, а раздраженным тоном:
– Устроили цирк с рыданиями вместо того, чтобы нормально объяснить, что у вас не первый, а второй вариант.
По аудитории прокатился возмущенный ропот. Зарема, точно, она, еще звонче уточнила:
– То есть нету ошибки?
Фурсов швырнул тетрадь на свой стол. Аня вздрогнула, вскинув руки к лицу.
– Тут всё – ошибка! – проскрипел Фурсов гораздо громче обычного. – Ни даты, ни варианта! Я для кого на первом занятии твердил, что не приму с неправильным оформлением?
– Я болела, – сказала Аня, едва услышав себя.
Но аудитория услышала. Сразу несколько голосов подтвердили сквозь громкий ропот:
– Она болела, точно!
– Запасайтесь здоровьем, – отрезал Фурсов, сразу успокоившись. – Жду завтра первый вариант вместе с… Маркова, вы куда?
Аня, сделав несколько шагов к своему месту, схватила куртку и рюкзак, быстро, почти вслепую от слёз, прошла к двери и выскочила из аудитории, не обращая внимания на окрик:
– Маркова, занятие еще не кончилось!
Распахнутая дверь, скрипя в тон Фурсову, неспешно вернулась к косяку.
Скрип и толчок заставили Наташу вздрогнуть, отвлекаясь от лысого бородача в телефоне. Трамвай резко тормозил, хотя до остановки осталась еще пара метров. Впрочем, выходить никто не собирался, Наташа была одна в салоне. Входить, кажется, тоже.
На остановке, правда, топталась девчонка, щуплая даже под мешковатой незастегнутой курткой приятного цвета маренго, но на трамвай она как будто не обращала внимания. Стояла на самой кромке, неудобно вывернув голову, будто пыталась рассмотреть мерзлую лужу за пятками.
Трамвай выдал пронзительную трель под записанный голос: «Остановка “Технический университет”. Следующая остановка – “Парк культуры”».
Наташа, наклонившись, посмотрела в сторону кабины. Вагоновожатая сурово пялилась на девчонку.
Ага, подумала Наташа, Аннушка Каренина купила масло и вышла на исходную. Молодец тетка, вовремя заметила. Спасибо ей – не хватало еще опаздывать на работу из-за того, что твой трамвай устроил чокнутой девчонке хрусть и пополам.
Времена, когда хрусть и пополам стали бы именно что работой для Наташи и предметом интересов для широкого круга читателей, миновали давно и безвозвратно. Ссылку про разрубленную девчонку откроет разве что откровенный маньяк – ну или любящая попереживать бабуля, но бабули, хочется верить, новости в интернете и соцсетях не читают. Для них телевидение есть. Если не для них, то для кого еще-то?
Аня смотрела на телефон, плюхнувшийся в слякоть, когда она раскачивалась на краю. Опять забыла застегнуть боковой кармашек на рюкзаке, вот телефон и выпал. И почти сразу отсигналил мессенджером.
Мама, как всегда. Как всегда, в самый подходящий момент.
Трамвай засвиристел снова, и Аня вздрогнула снова, но не обернулась. Она сквозь слёзы смотрела на заляпанный, но вроде целый экран, с которого ушло уведомление, уступив место охряному фону читалки с надписью «Эпилог».
Не дочитала же, вспомнила Аня, терзая пластыри с новой силой. Хотела на паре добить, а этот гад сразу выдернул. Поэтому и кармашек не застегнут.
Ее затрясло от неловкости и холода. Аня запахнула куртку, вытерла салфеткой лицо и отсморкалась, потом присела и попробовала читать, не поднимая телефон. Не вышло: пара грязевых щупалец жирно перечеркнула страницу. Аня двумя пальцами извлекла телефон из жижи, обтерла телефон той же салфеткой, потом новой, и, не вставая, жадно принялась дочитывать эпилог.
Трамвай, улюлюкнув напоследок, пополз мимо, так и не открыв дверей.
Аня не обратила внимания. До конца осталось пять страниц.
Наташа поймала сердито-виноватый взгляд вагоновожатой в зеркале, сочувственно улыбнулась и решительно смела бородача с экрана. Он был интересным, но слишком накачанным и с недоброй искоркой в глазах. Хватит с нас таких искорок, свои девать некуда.
Наташа покосилась на давешнюю девчонку. Та уже убредала прочь от остановки, прижав телефон к уху под скособоченной шапкой. Будут и другие трамваи, девочка, подумала Наташа, попробовала устыдиться этой мысли, но не смогла.
Мессенджер пискнул. Наташа прочитала, заулыбалась и написала: «Конечно, буду. Светке и Лизочке привет. До вечера!».
Аня, хмурясь, дослушала голосовое сообщение, еще раз высморкалась в новую салфетку, откашлялась и на ходу записала ответ:
– Мам, ну лекции же. Всё норм, не болею, кушаю, в шапке. Не вздумай сочинять, что нос заложен или сиплю – я в другой корпус бегу просто. Срез знаний сдала. Я же люблю математику, ты сама говоришь. Вот я и делаю, что люблю.
Она остановилась у входа, рассмотрела указатель «Деканат» на стекле двери и добавила:
– И буду делать, что люблю. Всё, целую.
Аня убрала телефон в карман, поежилась и вошла в здание.
Миновав вахтера, Наташа оглянулась и решила подождать. Следом за ней в издательство ввалился Паша, как обычно, рыхлый и несобранный во всех смыслах. Он тормознул возле охранника на несколько лишних бессмысленных мгновений, но все-таки кивнул ему и прошел дальше, чтобы замереть основательней, уставившись в телефон. Ни трудовой энтузиазм, ни память о релизе, которого третий день ждала от него Наташа, Пашу явно не подгоняли.
Наташу, усердной Немезидой застывшую в паре шагов, он, конечно, не
