великого князя Михаила Романова, которого многие сегодня называют Михаилом II, ведь именно в пользу младшего брата отрёкся Николай II в марте 1917 года. Убийство Михаила Александровича послужило своего рода сигналом к началу кровопролития между представителями семьи Романовых, оставшимися в России».
Было ощущение, что учительница рассказывает о своей собственной разбитой мечте, связанной с тайной сутью её минувшей жизни. Её живая душа осталась там, за порогом революции, а здесь существовала только телесная выжимка, напоминавшая сушёный гриб. Про Мотовилиху она знала всё, словно выросла здесь: «Символом Мотовилихи был пятидесятитонный паровой молот. Когда он работал, в городе дрожали стёкла. Когда Каму подтапливало и все улицы превращались в реки, люди ходили по деревянным высоким тротуарам. Мотовилиха – это классический город-завод»…
По дороге Ася зашла в аптеку. С отцом договорились встретиться на вокзале. У луноликого выреза в стекле стояла старушка в серой юбке древнего образца, серой ситцевой рубахе в мелкий серо-зелёный цветочек. Она учтиво что-то говорила молодому аптекарю, а он отказывался, отнекивался.
– Ну дай… последний раз прошу.
– Баб Шур, ну чесслово, не могу.
– Да что ж ты за паршивец такой? – начинает тихо закипать старушка.
Ася в ожидании тёрлась у прилавка с бинтами и ватой. Старушка, чуть ли не флиртуя, наседала на аптекаря.
– Слышь ты, мне Верка говорила, что ты помог.
– Баб Шур, отстань, – уже злился аптекарь. Чтобы отвлечься от назойливости бабы Шуры, обратился к Асе: – Девушка, вам помочь?
– Мне это… – Ася застеснялась. К такому бы аптекарю на свиданье бегать. Если она сейчас попросит бинты и вату, он обязательно догадается, для чего.
Аптекарь и старушка внимательно ждали, отчего Ася ещё больше раскраснелась и практически впала в ступор.
– П…да болит? – вытряхнула старушка на Асю крепкое слово.
Коротко, ёмко и по-человечески. Ася к такому не привыкла, она стояла, хлопала ресницами и туго соображала: согласиться, сбежать, расплакаться? Старушка, прям как та жаба в телефонной будке, уничтожила её одним движением языка.
– Вам прокладки? – аккуратно уточнил аптекарь.
– Нет! Сиськи мять! – бухнула старушка. – Чё девку ступоришь?
– Ладно, схожу посмотрю. – Аптекарь тихо пропал в дверях подсобки и появился с припрятанным товаром «для своих».
– Тридцать шесть копеек.
Старушка восхитилась щедрым жестом аптекаря.
– Это тебе не фронтовые придорожные лопухи. Эх, девка, подфартило. – Заметив сдачу, быстро улыбнулась. – Слышь, у тебя чё по деньгам? Есть подсобить на лекарство?
Асина рука, уже готовая собрать монеты, замерла.
– Не давайте, – предупредил аптекарь.
– Аскофену мне, – взбунтовалась старушка. – Шесть копеек.
Ася отсчитала монеты, пошла на выход. Теперь главное – добраться до вокзала. Старушка права, у Аси уже болит всё…
Ася росла стеснительным ребёнком, лишних вопросов родителям не задавала, да и вообще никаких вопросов не задавала. Она считала, что родители настолько древние, что в современности ничего не смыслят. Чаще всего разговор с дочерью провоцировала мать. Однажды сцепились по пустяшному вопросу. Мать открыто заявила, что все скоро забудут Ленина, а вот Бог рядом будет всегда. Каково такое слушать? Ася пришла к выводу, что мать захворала или под старость лет сошла с ума. «Как можно забыть Ленина? Он лежит в Мавзолее. Хочешь посмотреть? Сходи. Шесть часов очереди – и ты у самого великого гроба. А где Бог? Покажите мне его! На небе? Гагарин летал и не встретил. Чего-то, маменька, ты не понимаешь. А раз не понимаешь, нечего голову морочить». Мать не спорила, уходила на кухню и варила пустые щи или кашу. На большие праздники в щи добавлялось мясо, а в кашу – молоко.
Ася вышла к набережной, залитой июньским солнцем. Видимо, у неё внутри находился какой-то компас, который заставляет идти к воде. Тот же компас заставляет искать место поукромнее, тихо ойкать от прохлады речной воды. Ничего сложного, простые телодвижения, это может сделать любая идиотка. Ася сидит в воде, словно наседка на яйцах, и купается в запредельном блаженстве. Как мало человеку надо! И уже плевать на институт, на неудачу с подачей документов. Одно только беспокоит: сердце разрывается от вероятности оказаться увиденной неизвестными людьми. Они сразу всё поймут. Об этом противно думать и постыдно говорить, хотя это один из законов природы.
В воздухе висел комар. Его жужжанье медленно и лениво кружило над водой.
– Вылазь! Хвору прихватишь.
Ася сдавленно взвизгнула, подскочила, юбка парусом легла на воду. Она стояла в воде, потрясённо глядя сквозь кусты на бабу Шуру. От ветра её седые волосы шевелились старой рваной паутиной, а рубашка и юбка пузырились монументальной серостью крейсера «Аврора». Очевидно, топталась она давно, потому что уже скинула обувку и грела пятки о камни.
Каким образом она нашла Асю? Торопилась следом? Ася не подозревала, что за ней подглядывали. Вероятнее всего. Иначе найти её среди завитков кустов было бы невозможно.
– Не смотри так. Я ж в войну в разведку ходила. Так запаршивеешь, что на другой край земли попрёшь. Мы однажды с одним узбеком пошли, я не удержалась, отпросилась на речку – взбрызнуться. Вертаюсь, а на берегу пять немцев вповалку. «Как? – спрашиваю. – Один управился?» А он: «Он тебя смотреть. Я патрон нет, гранат нет, сапёрным лопатком твою мать один немец ёб, второй ёб, другой биляд ёб». Совсем молодой узбек был. Я его тащу, раненого, а он просит бросить. «Ты биляд, сам кровь!» Совсем зелёный узбек… – негромко, почти просительно сказала она. – Твой красный плащ хороший ориентир.
Камень, на котором стояла старушка, и впрямь был тёплым. Знал, наверное, что сегодня пригодится двум особям, и потому целый день старательно вбирал в себя щедрость солнца.
Старушка присела рядом – надёжно устроилась, растопырив руки, вытянула ноги, подставила лицо солнцу. Кожа на лице как кора древнего тополя, шишковатые локти, колени, пальцы на ногах криво топорщатся, наползают друг на друга.
– Ты пойми, это очень важно для меня.
«Что важно?!» – Ася потянула край плаща, на который тощим задом попала старушка. Прорезиненная ткань лениво зашуршала по камню.
– Я пойду, меня уже, наверное, отец потерял.
– Руку дай?
Ася с сомнением протянула руку, почувствовала прохладу и жёсткость старости. Баба Шура сжала Асины пальцы.
– За лекарство спасибо. Загадай желание. Выполню.
«Мужа хорошего», – с лёгким замиранием сердца подумала Ася. Тут же отругала себя за нелепость. Могла бы додуматься до чего-то более оригинального.
– Что ж это у тебя в башке творится! – возбудилась баба Шура, словно услышала Асины мысли. – Впервые такое желание слышу.
– Извините! – глухо проговорила Ася. – Мне… уже нужно идти.
Поднялась и пошла.
Резкий окрик, остервенелая ругань – и вот уже старушка обогнала Асю, трепеща на ветру широкой
