class="p">Вдруг он почувствовал еще один взгляд. Повернулся и заметил темноволосую девушку в углу зала. Она поправила прядь — из уха выглянул синий хвостик. Антон улыбнулся и ей тоже, но она уже смотрела куда-то поверх его плеча.
— Марк! Арбенин, иди-ка сюда! — позвала директриса.
Со сцены спустился кудрявый мелкий парень в толстовке и приблизился к ним.
— Да, Мария Дмитриевна? Мы готовимся.
— Я вижу, вижу. Марк, это Антон Алексеев, ваш новенький мальчик, — просюсюкала она, разве только по головке не погладила.
Антона покорежило от «мальчика», но он помнил, что отец велел держать язык за зубами — пока не подписан приказ о зачислении.
Марк смерил его изучающим взглядом и нахмурился:
— Так апрель же.
— Ничего. — Директриса повернулась к отцу: — Марк — староста 11 «А». Очень ответственный юноша, так что можете не переживать. Ваш сын в надежных руках и в очень приличном классе.
А этот, выходит, все-таки «юноша»?
Со сцены кубарем слетел пухлый парень и заорал:
— Алекс, ну ты че толкаешься!
— Места много занимаешь.
Раздался смех.
— Это они балуются, вы не подумайте! У нас не дерутся, никого не обижают.
— Антон тоже не дерется. Брезгует, — процедил отец, а Антон сжал кулак и убрал его за спину.
Марк мялся:
— Мне познакомить Антона со всеми? Мы сейчас репетируем…
— Нет-нет, мы поедем, дела. Антон уже завтра со всеми познакомится, да ведь? — тон отца не оставлял вариантов.
Антон кивнул. Уходя, он бросил еще один взгляд на девушку в углу. Та сидела прислонившись к стене и закрыв глаза.
Он пытался подобрать ей определение — и не мог.
1 день после
Соня отпила воды и поставила стакан обратно:
— Она тогда сказала, что он какой-то странный, раз молчит все время. Я еще подумала: надо же, обратила на кого-то внимание.
Толбоев покивал:
— Тростянецкая, да? То есть сразу что-то закрутилось?
— Видимо. Мне кажется, такие люди притягиваются. Чувствуют друг друга, — она пожала плечами.
— Какие «такие»?
— Такие. Странные.
— Как вы с Марком?
— Я не с Марком, — Соня отрезала.
40 дней до
Отец все еще прощался с директрисой в фойе, не выпуская ее руку из своей, под конец даже наклонился и припал к этой самой рученьке с мерзкой улыбочкой, и Мария Дмитриевна захихикала, как школьница, а Антон подумал: а ведь и правда, эта женщина когда-то была такой же школьницей, так же боялась директрисы, так же юлила на уроке и списывала на экзамене, и что-то же ее подтолкнуло к тому, чтобы схорониться в этой школе, укутавшись в директорскую мантию и даже не желая свободы.
Антон отвернулся к окну: один забор, следом второй, за ним жилой дом, в доме арка, за аркой во дворе машина. Всего пара минут и пара сотен метров — и он снова дома, то есть в машине, пусть даже с отцом, ведь он будет спрятан на заднем сиденье. Машина была ему больше домом, чем сам дом — несуразно большой, с панорамным остеклением, которое выставляло их жизнь напоказ, так что в его комнате шторы всегда были закрыты, а свет исходил только от абажуров. Дом, полный чужих людей — отцовых друзей, партнеров, партнерш по делам, которые превращались в партнерш по постели и задерживались на несколько дней, а то и недель, — нигде и никогда он как будто не мог быть один, только в машине, только без отца, когда гнал в никуда по шоссе на полной скорости.
Машина была ему панцирем, трансформирующим его во что-то большее, что-то сильное, и каждый раз, когда его вытряхивали наружу и заставляли извиваться на глазах у других, он чувствовал себя червяком.
— Антон! — отец дернул его за рукав пиджака. Глаза сузились, уголок рта подергивался — он едва сдерживался, пока дражайшая Мария (или Марина?) Дмитриевна продолжала щебетать.
— Я уверена, Антоша вольется в коллектив. У нас работает прекрасный психолог, Елена Сергеевна. Она как раз завтра проводит тестирование в одиннадцатых классах, так что, если у Антоши, учитывая его обстоятельства, возникнет дополнительная потребность в адаптации…
Все-таки увидела это в нем и ткнула. «Дополнительная потребность в адаптации». Он что, новый питомец, чтобы его адаптировать? Может, его еще и в отдельный вольер усадят? Чтоб не ссался, не кусался и не жрал всякую дрянь?
Прозвенел звонок, заглушив бесконечный директорский клекот, а из глубин здания донесся гул освобожденных от заключения. Отец кивнул напоследок и толкнул Антона в спину: двигай уже.
Выйдя, он выматерился.
— Дел на десять минут, а час отожрала. С бабами всегда так.
Антон молчал, хотя знал, что следовало хотя бы поддакнуть. Каждый раз, когда от него чего-то ждали, он поступал обратным образом, каждый раз выводя этим окружающих из себя.
Можно вывести отца из себя, но не отца из себя.
— И ты еще!
Антон не реагировал. Отец пнул камень, тот отлетел в сторону.
— Молчал. Как дебил какой-то.
Антон отсчитывал шаги до машины: вот, осталось только повернуть во двор и… Нырнул на спасительное заднее место. Отец сел за руль и бросил взгляд в зеркало. Угроза миновала: в машине отец всегда утихомиривался, переключаясь на дорогу.
Отец повторил уже беззлобно:
— Как дебил какой-то. Снова в школу.
— Осталось немного, — тихо проговорил Антон.
Много. Он знал сколько.
Высчитывал: 40 дней до последнего звонка. 45 дней до первого ЕГЭ, 60 до последнего. И это закончится. Это все наконец-то закончится. А что будет дальше, он не знал и жил как в злой шутке про долгосрочное планирование в расчете на апокалипсис.
— Смотри у меня. Если опять что пойдет не так, уедешь в рехаб. Даже нет, не в рехаб, жирно будет. Отправлю к бабке.
У бабки в деревне горы, речка, художники на берегу, паромы, блины по утрам и цикады ночью. Отец, видимо, и сам это сообразил, поэтому добавил:
— А потом сразу в армию, понял? Так что учись и не выделывайся. — Он тронулся с места и выехал на дорогу, ведущую от школы.
Антон кивнул и уставился в окно, за которым проплывал забор — еще один забор.
1 день после
Марк уже полчаса вертелся на месте. Толбоев догадывался почему, но сам ничего не предлагал. Мальчишка посмотрел на часы и
