нет. Я скоро буду. Люблю тебя.
— И я тебя люблю, — вздохнула Саша.
Потом позвонила мама. Вольский как раз зашёл в трамвай.
— Коля, что сказал врач?
— Ничего страшного. Обычный спазм. Всё прошло.
— Не говори мне лжи. Шурочка рассказала, что ты выл от боли. Как волк. Ты просто не хочешь меня расстраивать.
— Я не вру. УЗИ ничего не показало. Врач меня осмотрел. Всё чисто. И сейчас я себя чувствую прекрасно.
Мама вздохнула.
— У меня сердце не на месте. Это рак?
— Совершенно точно не рак! — сказал Вольский смущённо.
Ему казалось, что другие пассажиры внимательно слушают, о чём он говорит.
— Материнское сердце не обманешь.
— Если ты не веришь, я сфотографирую заключение врача и пришлю тебе по почте.
Вольский имел в виду обычную фотографию и обычную почту. Мама не пользовалась интернетом. И телефон у неё был кнопочный.
— Сынок, если с тобой что–то случится, я отравлюсь.
— Перестань! — разозлился Вольский. — Как тебе не стыдно говорить мне такие вещи?
Мама тихонько заскулила. Пришлось успокаивать.
— Прошу тебя, не плачь. Всё ведь хорошо. Это, наверное, был спазм. Или колика.
— Ты кричал на меня, — прошептала мама. — Кричал на мать!
Голос звучал будто со дна колодца.
— Но ведь я не кричал. О чём ты говоришь?
— Закрой рот, говорил ты мне. Закрой рот!
— Мама, я такого не говорил.
— Я уже старая и больная, я тебе не нужна. Ну, ничего, мне уже недолго осталось.
Он вышел на ближайшей остановке.
— Пожалуйста, мама, успокойся. Я люблю тебя! Ты ведь знаешь.
— Жену ты больше любишь.
— Нет. Не больше. Я люблю вас одинаково. Просто по–разному.
— Ах, по–разному? Понятно.
— У тебя подскочит давление, если ты будешь волноваться.
— Кого это волнует?! Кого?!
— Это меня волнует. Ты принимала таблетки?
— Нет. И не стану. Мне уже всё равно.
Вольский тяжело вздохнул. Мама продолжала поскуливать. На остановку пришёл небритый хмырь в камуфляжных штанах и кожаной куртке. С неприятным звуком он вскрыл банку пива и надолго к ней присосался.
— Ты там? — спросил тихо Вольский.
— Да, — ответила мама.
— Молчишь.
— А что я должна говорить?
— Эй, сигарета есть? — окликнул хмырь.
— Да, сейчас.
— С кем ты разговариваешь? — спросила мама. — Алло! Ты у врача до сих пор?
— Нет, подожди… Тут это… Сейчас…
Он достал пачку и протянул хмырю. Тот вытряхнул одну сигарету, прикурил и сунул пачку в карман. Вольский вопросительно посмотрел на него.
— Почему ты молчишь? — спросила мама. — Где ты?
— Ну, я тут.
Вольский опустил смартфон.
— Это мои сигареты, — сказал он.
— Чего надо? — спросил хмырь нервно.
Мама что–то кричала. Пришлось вернуть смартфон к уху.
— Что там происходит? Куда ты пропал? С кем ты? Почему ты не отвечаешь мне?
— Всё хорошо, мама, — сказал Вольский.
Хмырь брезгливо и насмешливо смотрел на него, дымя сигаретой. Вольский пошёл прочь.
— Встретил знакомого, — сказал он.
— Какого знакомого? Где ты?
— Я иду по улице домой.
— Пешком? Почему ты не сел в трамвай или автобус?
— Я сел, а потом вышел, чтобы поговорить с тобой. Там шумно было.
— Коля, маленький, не сердись на маму. Я очень переживаю. И люблю тебя.
— И я, мама, переживаю и люблю тебя.
— Приезжай поскорее, я ужасно скучаю.
— На новогодние праздники приеду, как обещал.
— Так долго ждать.
— Время быстро пролетит.
— Это правда.
— Мама, прими, пожалуйста, таблетки.
— Я уже приняла утром. Теперь перед сном.
— Хорошо. Завтра созвонимся тогда.
— До завтра, сынок, целую.
— Целую, — сказал Вольский.
Он машинально сунул руку в карман за сигаретами. Но тут же вытащил и опустил болтаться вдоль тела. Через пару остановок Вольский увидел табачный павильон, купил пачку и успел покурить, прежде чем приехал следующий трамвай. Зайдя в салон, он вдруг подумал, что увидит сейчас хмыря, придётся ехать неподалёку от него и делать вид, что ничего не произошло. Потому что драться с ним глупо. А выходить — позорно. Но хмыря в трамвае не оказалось. Вольский приложил проездной к валидатору, сел и уставился в окно. Мимо ползли бесконечные обветшалые панельные дома, построенные в восьмидесятых: серые, бледно–жёлтые, болотные. Вольский смотрел на них с тоской.
Незаметно он задремал, проехал свою остановку и проснулся от детского вопля. Кричала девочка лет пяти. Она махала ручками и топала ножками. Мамаша презрительно смотрела на неё сверху вниз.
— Не прекратишь верещать — оставлю тебя здесь. Слышала меня? Будешь в трамвае жить.
«Как так можно с ребёнком?» — подумал Вольский.
Он вышел из трамвая и поплёлся назад, куря на ходу.
Дома никого не было. На тумбочке в прихожей лежала записка: «Коля, я ушла по срочному делу. Но скоро вернусь. Надеюсь вернуться до того, как ты вернёшься. Если не вернусь до того, как ты вернёшься, пожалуйста, поешь суп. Я сварила. Кастрюля на плите. Суп куриный, с вермишелью. Если ты себя плохо чувствуешь, обязательно ляг. Возьми подносик и поешь лёжа. Только не ошпарься. Люблю тебя. Саша. П. С. В холодильнике есть свежее масло. Намажь на хлеб. Так вкуснее».
Вольский читал и немножко улыбался.
«Вот оно, счастье».
Есть, впрочем, не хотелось.
Он налил чаю, включил ноутбук и проверил заказы на бирже контента. Ничего стоящего. Предложений в личке тоже не было. Последнее время дела шли плохо. Цены упали дальше некуда, и всё равно статьи почти не покупали. Видимо, информации стало слишком много. И рынок потихоньку умирал. Либо перерождался. Но во что? Вольский понять не мог. Он проверил ещё несколько бирж. Везде одно и то же. Кажется, пришло время искать обычную работу. Вопрос в том, кому нужен разменявший четвёртый десяток филолог–недоучка. Ответ, в принципе, есть. И не один. Можно устроиться разносчиком еды, охранником, раскладчиком товара в сетевом маркете. Может быть, трамвайным кондуктором. Беда в том, что Вольскому эти ответы сильно не нравились. От этих ответов у него во рту появлялся привкус хозяйственного мыла.
Щёлкнул дверной замок, потянуло сквозняком.
— Коля, я пришла! — крикнула из прихожей Саша и несколько раз громко хрюкнула. — Извини, задержалась. Сейчас хрю–хрю–хрю расскажу.
— Я тут, — осторожно отозвался Вольский. — Заказы смотрю на бирже.
— Постой, а ты ел? Хрю. И как ты вообще себя чувствуешь? Хрю–хрю–хрю.
Он выбрался из–за стола и выглянул в прихожую. Саша пыталась стащить ботинок, упираясь пальцами ноги в его задник. На руках у неё сидел мопс желтоватого окраса, с коричневой сморщенной мордочкой.
— Ну, вот, ты увидел, — сказала Саша смущённо. — А это Принц Альберт. Познакомься!
Она немножко приподняла пса.
— Здравствуйте, — пробормотал Вольский. — Погоди, а где ты его взяла?
— Сейчас расскажу.
Саша поставила Принца на пол, и он тут же умчался в сторону кухни.
— Так вот, ты же помнишь Ольгу Сергеевну?
— Смутно.
— Это старинная подруга моей мамы. Ты её видел несколько раз. Прелестная старушка, очень интеллигентная. Завтра она улетает в Оренбург на свадьбу внука.
— А Принца оставить некому, — догадался Вольский. Это было несложно.
— Вот–вот, — кивнула Саша.
Она сняла ботинки, куртку и миленькую вязаную шапку с помпоном. Обняла Вольского. От её щеки свежо пахло улицей.
— Попросила приютить его на недельку. Деньги на корм я, конечно, не взяла.
— Ну, правильно.
— Принц Альберт очень благородный и воспитанный пёс, я тебя уверяю. Неудобств он нам не создаст.
— Да я же не против. Пусть живёт. Тем более, недолго.
— Не больше недели, — сказала Саша, поцеловала его и пошла умываться.
Мопс выглядывал из кухни. Вольский наклонился и похлопал по колену. Принц не шелохнулся. «Какой же ты страшный, братец». Пёс хрюкнул и спрятался. Саша вышла из ванной, шмыгая носом.
— Так. Теперь. — Она огляделась. — Повтори, что врач сказал.
— Ну, он сказал, что ничего страшного. Я, в общем, здоров.
