кнопку – и Эмбер прибежит.
Все было настолько безопасно, что то ли боль, то ли разочарование из-за всей этой ситуации подтолкнули нас или нашу любовь, заслонившую собой все вокруг, попробовать испытать, как это было бы, останься в доме только мы вдвоем. Я знаю, звучит ужасно, но нас ослепила всепоглощающая любовь и это бесконечное испытание тем, что мы не могли быть по-настоящему вместе из-за умирающего старика, который по безумной юношеской ошибке стал ее мужем, тогда как такое вообще не должно быть разрешено законом. Мы с Эмбер не осознавали, что правильно, а что нет, мы не видели стрелок морального компаса. Мы были молоды и страстно влюблены и вследствие этого, как два сумасшедших, жили только настоящим.
19 января 1984 года
Мы поднимались в комнату для гостей, намереваясь отделить себя от него двумя лестничными пролетами. Мы хотели уйти с его этажа как можно дальше и быстрее – в наше личное пространство. Я уже начал легкомысленно раздевать Эмбер, блузка упала на верхнюю ступеньку первого пролета, лифчик повис на нижней стойке второго. Поднявшись на вторую ступеньку, я стянул с Эмбер сначала юбку, а затем трусики, несмотря на то что она пыталась сопротивляться, словно я ее щекотал. Так же легко я снял босоножки на ремешках, одну за другой. Эмбер была совсем обнажена, а я полностью одет, и я нежно опустил ее на пушистый белый ковер, покрывавший лестницу, и принялся целовать, обнимать, целовать, еще и еще. Будучи не в силах терпеть, Эмбер поторопила меня, и мы перешли к тому, что уже невозможно было откладывать. Я был сверху, как будто в позе для отжимания, опирался на прямые руки, ее ноги и руки обвились вокруг меня. Она так отзывалась на мои движения, что мне пришлось прикрыть ей рот рукой, чтобы она не шумела.
После наступило спокойствие, чудесное умиротворение. И вдруг позади нас из ниоткуда раздался характерный скрип. Испугавшись, я быстро повернул голову, словно сработал рефлекс. Эмбер же не пришлось поворачиваться – лежа на спине, она лишь слегка приподнялась и сразу увидела, на кого я смотрю.
К моему величайшему ужасу, в нескольких метрах за нами стоял человек. Это была не миссис Грант, как мы вначале подумали, а Стюарт. Он всем весом опирался на трость, сжимая ее обеими руками с такой силой, что костяшки пальцев побелели, – казалось, будто кости выпирали из кожи. В полосатой пижаме, больной и умирающий, он стоял внизу, и на его лице застыло выражение абсолютной боли и ужаса от полного осознания нашего предательства. Я никогда не забуду его выражение, не забуду бешеный хрип, вдох-выдох-вдох, слюна, текущая из уголка рта, запавшие глаза, такие жуткие, что словами не передать. Волшебный пузырь, в котором мы с Эмбер находились, лопнул, и в одно мгновение мы оказались в суровой реальности, безвоздушном пространстве. На нас навалилось понимание того, что мы наделали… и стыд, невообразимый стыд.
Стюарт заметно дрожал, вскоре все его тело почти конвульсивно забилось, словно у него вот-вот начнется припадок. Израсходовав последние запасы энергии, чтобы пойти посмотреть, что происходит, он едва держался на ногах, трость ходила ходуном под тяжестью его тела. Одежда Эмбер, разбросанная по лестнице, должно быть, подгоняла его, он задыхался, через силу делая каждый следующий шаг наверх. Положение, в котором мы находились, не позволяло двигаться. Если бы я пошевелился, то обнажил бы ее. Мы трое были как восклицательный знак: мы с ней – линия, он точка. Затем во внезапной вспышке дикой ярости он замахнулся на нас тростью и несколько раз ударил меня по спине. Я повернулся, чтобы отразить следующие удары рукой, и, пытаясь разоружить его, схватил трость и постарался вырвать ее. Он держал рукоятку удивительно крепко. Потребовалось приложить больше силы, чем я ожидал, чтобы трость вылетела из его руки. Я не хотел этого, но Стюарт потерял равновесие и наклонился градусов на тридцать в мою сторону. Когда трость с грохотом упала где-то позади нас, я в оцепенении, не в силах ничего предотвратить, наблюдал, словно в замедленной съемке, как тощее тело Стюарта опасно накренилось, словно он падал в бассейн головой вперед.
Я помню, как стало тихо сразу после… после того, как его голова ударилась о паркет, чуть-чуть не попав на ковер. От ужаса Эмбер бросилась, как была, голая, звонить в скорую. Я смутно осознавал, что мы по уши в дерьме, едва ли мог мыслить здраво, сердце мое колотилось, грудь наполнилась ужасом, тело парализовало, но я все же подошел к нему. Стюарт лежал лицом вниз в луже крови, голова его была чуть повернута в сторону, и сначала я подумал, что он и вправду умер. Это был кошмар, так по телевизору показывали сцену убийства, и я был тем самым убийцей. Я не думал о последствиях, когда перевернул его, может, у него была травма позвоночника, не думал о том, что я сам весь в крови: кровь на руках, кровь на рубашке, брюках, кровь была невероятно кровавой. Я думал только о том, что этого не должно было произойти, и в то же время пытался побороть путаное, окутывающее меня, как туман, предчувствие, что выхода нет, что родители и все остальные узнают обо всем, что меня ждет тюрьма. Кровь хлестала из открытой раны на лбу, текла, не останавливаясь, у него из носа, но я слышал неровное дыхание, словно Стюарт пытался дышать, лежа лицом вниз в последнем сантиметре воды в ванне.
Я выкрикивал его имя, чтобы привести в чувство, и тряс за плечо, но он не реагировал, и было неясно, все это время он без сознания или уже очнулся и притворялся, что нет, не желая, пока жив, видеть ни меня, ни ее. Медики из службы скорой помощи приехали через одиннадцать минут, которые показались вечностью. Стюарта увезли в больницу, а мы с Эмбер остались дома – в их доме, я имею в виду. В обычных обстоятельствах она села бы в машину скорой помощи, чтобы поехать с ним, и, кажется, медики этого и ждали, но разве у нее был выбор?
Сирена затихла вдалеке. Эмбер уставилась на паркет: по нему текли длинные струи крови, а ковер уже весь пропитался ею – и запаниковала.
– Господи. Что я наделала! Что нам делать?!
– Нужно вычистить тут все! – закричал я, тоже в панике. – Вот что нужно первым делом.
– Нет, если мы так поступим, будет выглядеть, что нам есть что скрывать, словно мы очищаем место преступления!
– Мы не можем оставить всю эту кровь, она повсюду! На что это будет похоже? Что, если он умрет?
– Не трогай! – закричала Эмбер, когда я попытался свернуть ковер. – Я попрошу миссис Грант разобраться с этим, когда она придет завтра. Тогда не будет похоже, что мы пытались скрыть следы.
– Она не должна знать. Нам нужно самим убрать все самое плохое.
– Необходимо рассказать ей нашу версию, вдруг он ей что-нибудь скажет, – пыталась рассуждать Эмбер.
– Он не вспомнит. Не вспомнит, – настаивал я. – У него травма головы. Будет странно, если мы не станем ничего убирать.
– Я не знаю. – Она закрыла лицо руками, затем в отчаянии дернула себя за волосы.
– Мы сожжем тряпки, – предложил я. – Не будет заметно, что он так сильно истекал кровью.
– Неееет. Мы оставим их в пакете здесь, в коридоре. Врачи уже видели.
– Они ничего о нас не знают. А миссис Грант… она подумает худшее.
Эмбер испуганно огляделась, она никак не могла решиться.
– Это моя вина, – поспешно добавил я. – Я не хотел… черт!
– Я его жена, – процедила она сквозь зубы, то ли мне, то ли самой себе. – Это я должна была сказать «нет».
Следующее, что помню, – мы на коленях, бок о бок, вытираем кровь, иногда приходится закрывать глаза, потому что все это так ужасно. Слабый металлический запах, пропитанные кровью губки и громкий звук, когда мы выжимаем их в ведро. Эмбер сказала:
– У нас должна быть единая версия. У нас с тобой. Если полиция будет допрашивать нас порознь.
Я
