как в прихожей раздались громкие голоса. Они заполняли все уголки квартиры и перемешивались с хлопаньем дверей, трелью дверного звонка.
Ася вышла на кухню. Кажется, ничего не изменилось, Заря продолжала сидеть на коленях Маузера. Оба не понимали, откуда на кухне появился человек в серой футболке, чёрных брюках и почему он орёт, почему пытается стряхнуть повисшую на нём вахтёршу Мирославу.
– Не пущу без документов! – гарцевала вокруг мужчины Мирослава и, прикрывая рот рукой, бесконечно всхлипывала: – Батюшки-светы. Господи. Да что ж это делается?
– Вы кто? – в который раз спрашивала Заря у непрошеного гостя.
– Заткнись, дура! – голосит дядя и поворачивается к Мирославе: – Пусти, зараза. Какие документы? Я ж по-родственному побалакать.
Маузер улыбается, кивает.
– Сам дурак, – спокойно парировала Заря, обижалась на улыбку Маузера, пыталась уйти с колен.
– Я его не пускала, – выглянула из-за спины дяди вахтёрша. – Так он напролом. Я сейчас вызову милицию.
– Не надо милиции, – немного остыл гость. – Мне надо поговорить с Зарёй. Кто Заря? Ты? – ткнул пальцем в Асю.
– Она, – Ася кивнула на Зарю.
Дядька изумлён, не верит:
– Я ж не шутейно спрашиваю.
– Я не шутейно отвечаю. – Ася аккуратно собирает волосы под резинку.
– Если она Заря, почему сидит у хлопца на коленях?
– Приспичило, наверное. – Асю начинает утомлять этот разговор.
– Она и есть Заря, – подтверждает вахтёрша.
Дядя запыхтел, ногой потащил табурет на середину кухни, сел.
– Сын мне звонит. «Батя, – говорит, – женюсь». – Я ж, глупый, думаю, нехай женится, отдам с руками и потрохами. Я ж думал, приедут знакомиться, бычка, утку порежем, а у них уже шуры-муры налажены, заявление в ЗАГСе томится. Без денег, колец. Я ж из-за отцового упрямства сначала их звать принялся. А потом смотрю, и не нужно им вроде как нашего родительского благословения. А мне мамка гутарит: поезжай, Николай Николаевич, посмотри на невестку-то. И что я вижу? Падалица. Вошь в оправе.
Заря уже отлипла от Маузера, застегнула верхнюю и нижнюю пуговицу халата. Она уже догадалась, что за человек сидит на табуретке, и всей её смелости хватило только ему кисло улыбнуться.
Николай Николаевич, кажется, весь высказался.
– Ну? – ударил он себя по коленям. – Пришёл, невестушка, знакомиться, а теперь хочу узнать, как разбегаться будем. Мне от такой картинки совсем совестно тебя в дом кликать, потому как сыну моему крутое, несгибаемое «нет». Уверен, и мамка меня поддержит.
Заря обожглась о вулканическую кипучесть его глаз и устало передёрнула плечами. Растерянность, злоба, отчаяние выдавили на её бледном лице обильный холодный пот.
Маузер тоже, кажется, догадался, что это отец жениха Зари. Попытался высказаться.
– Абый. – Тут его брови задрожали, прикусывая губы, Маузер силился сдержать смех. – Абый, прости. Видит Аллах, я тут случайно. Пришёл поздравить Зарю со свадьбой.
– Ах ты сукин сын! – покачал головой дядька. – Может, и тебя в дом взять? С довеском? Иные с дитём берут, а мы с женихами гарем выстроим.
– Не обижайтесь на неё. Не со зла получилось. Бик зур рахмат этому дому. У меня своя невеста есть. Честное слово.
Николай Николаевич закатил набухшие от обиды глаза, резко встал, опрокинул табуретку. Она рикошетом пребольно ударила Мирославу по мизинцу ноги. Вахтёрша пискнула, рывком распахнула дверь.
– Я щас заведующую позову, – громко выкрикнула она в коридоре и судорожно нажала на кнопку лифта. Не дождавшись, хромая, заторопилась вниз.
– Нам пробитых талонов не треба, они ж только для одной поездки годятся. – Дядька прикладывал платок ко лбу, затылку и шёл к двери по тапкам, босоножкам, выставленным в коридоре ровными рядами. Запнулся, попал в чью-то тапочку, психанул: – Что… зачем… столько обувки, на кажный палец, что ли?
Пока шёл к лифту, выудил из кармана записную книжку с заветным номером телефона. Один звонок – и сына отправят в любую часть света. Оберегая от засылки в Афганистан, отец обзавёлся важными связями, думал, на заводе будет тепло и уютно, а тут такая засада. Не баба, а атомная бомба.
– Где тут у вас переговорный? – спросил Николай Николаевич у прохожего, когда вышел из общежития.
По подсказке перешёл мост, свернул налево и через полчаса договорился с хозяином баритона на другом конце провода о перераспределении своего сына на Дальний Восток, на остров Итуруп.
Ася подошла к институту самой первой. По правде говоря, очень переживала, хотя всё время уверяла Зарю, будто нисколько не волнуется. И Заря верила, кудахтала на кухне, задавала вопросы, которые Ася не слышала. Голова была переполнена математическими формулами, приёмами решения задач и упражнений. Вся эта куча цифр, производных, дробей перекочевала из учебников в мозг и требовала системного и правильного исполнения. Наблюдая за тем, как Ася мешает сахар в чае, Заря неожиданно заметила:
– Надеюсь, ты завалишь математику и мы с тобой поедем ко мне в деревню.
– Не завалю. Не надейся. Вот сочинение точно завалю, но оно последнее.
– У тебя сколько отгулов?
– Пять, рабочая смена совпадает с математикой и физикой. А геометрия и сочинение выпадают на выходные.
– Значит, после экзаменов рванём ко мне в гости. Мама давно собиралась с тобой познакомиться. Она говорит, что после дружбы с тобой я сильно изменилась.
«И я тоже», – подумала Ася и пошла в комнату переодеваться.
Во дворе института было тихо. Летала старая паутина, яркое небо отражалось в окнах аудиторий тёмным блеском. Ася приехала в том же льняном платье, в котором приходила подавать документы. Чтобы не спугнуть удачу, решила не менять его на весь период экзаменов. На плечах и по подолу платье украшено красными лилиями машинной вышивки. От волнений и переживаний к концу оно, наверное, будет вонять перебродившим потом. Может, всё закончится и раньше, тогда платье улетит в стирку и подсядет. Есть у льна такая особенность – от воды волокна сжимаются и утягиваются. После пяти-десяти стирок талия ускакивает под грудь, а подол обнажает коленки.
В ворота проскочил щуплый малый, быстро огляделся и, не заметив Асю, справил малую нужду на углу. От удовольствия запрокинул голову, чуть голубоватый свет золотил его макушку с волнистыми прядями. Ася отвернулась, а когда повернулась вновь, их уже было трое, но теперь в облаке папиросного дыма.
Чуть позднее двор стал наполняться говорливой толпой. Девчонки кучковались, как спички в коробке, пареньки нервно курсировали между группами таких же взволнованных и неуверенных. Некоторые демонстрировали свою взрослость – далеко сплёвывали и, уже не опасаясь школьных учителей, курили в открытую. Как на грех, плевки не желали улетать далеко и под общий хохот толпы повисали на подбородках, а пока утирались, парни обжигались сигаретками. Ася неожиданно
