мамка.
Мамка торговала «кизяками». Собирая по всей округе коровий навоз, она смешивала его с глиной и выделывала из этого вонючего месива нечто типа кирпичей, называемых в этих краях «кизяками».
Все соседи покупали у Васькиной мамки «кизяки», но дружбы с ней не водили, видимо, потому, что вся она, и сынок ее Васька, и жалкая их хатенка были насквозь пропитаны стойким запахом навоза.
Этот «навозный» промысел был не только, скажем так, не очень «благоуханным», но и прибыль приносил ничтожную, так что мамка выбивалась из сил, чтобы прокормиться, и была несказанно счастлива, когда могла сварганить на ужин картошку в «мундирах» или мамалыгу.
Теперь и картошку эту, и мамалыгу она стала делить на троих, не делая никакого различия между собственным голодным сыном и беспризорной еврейской девчонкой. При этом она не отказывала себе в удовольствии нещадно материть их обоих, обзывая Ваську «байстрюком», а Ролли – «жиденком».
Ролли на мамку не обижалась – все в эти дни, и местные жители, и дачники, называли ее «жиденком», знали, что родители ее арестованы и даже были уверены, что их уже нет в живых.
Румыны тоже, конечно, знали, что на даче у Арнаутовой живет еврейская девчонка, но они до поры до времени ее не трогали. На это у них была своя особая причина.
Дело в том, что Тася, если вы помните, сумела сбежать из префектуры, и ее второй месяц разыскивали. Причем уже не префектура, а гораздо более страшное учреждение – сигуранца.
В это, наверное, трудно поверить!
В «Городе Антонеску», давно и полностью «очищенном» от евреев, она, молодая женщина-еврейка, не имея заранее подготовленного убежища, не имея при себе никаких вещей, не имея денег, умудрялась скрываться.
Где она проводила ночи?
Где пряталась в дневные часы?
Как добывала пищу?
Тася когда-нибудь расскажет об этом в своих бесконечных письмах к дочери в Израиль. Она расскажет о том, как пряталась… у «добрых людей».
А сейчас внимание! Это очень важно!
Тася пряталась у «добрых людей».
Это значит, что были, были в те дни в Одессе «добрые люди»!
Это значит, что не все одесситы стали «новой одесской элитой», не все открыли бодеги, бордели и комиссионные магазины.
Это значит, что были люди, именно Люди с большой буквы, которые, рискуя жизнью, давали приют скрывавшимся от убийц евреям.
Жаль только, что таких людей, видимо, было очень мало, иначе, наверное, в нашем городе не погибло бы более 155 тысяч евреев…
Тасе помог Тима Харитонов.
Мы уже рассказывали вам об этом замечательном человеке – в давние времена Тима и Изя вместе учились в Новороссийском университете и, несмотря на различия в происхождении и национальности, были друзьями.
В дни Большого террора, когда Тася была арестована, как «враг народа», Тима, один из немногих, не стал прерывать отношений с нашей семьей, и именно ему писала Тася из ссылки: «Привет тебе, мой милый Тима, из глубины Сибирских руд. Мой честный, добрый и любимый, в несчастье не забывший друг…»
И вы, наверное, помните, как 21 октября 1941-го, когда им удалось выбраться из горящей школы на Новосельской, они бежали к Тиме, будучи уверены в том, что он их спрячет. Тогда они просто не успели к нему добраться – их арестовали и погнали в Тюрьму.
Теперь же, удрав из префектуры, Тася, к счастью, добралась до него, и сигуранца, несмотря на все свои усилия, долгое время не могла ее найти.
Так и случилось, что единственной «надеждой» румын оказалась Ролли.
Считая, что мать обязательно придет к своему ребенку, они оставили ее на даче Арнаутовой и сделали «приманкой» для ловли Таси.
И Тася действительно пришла.
Однажды поздним вечером она притащилась пешком в Дерибасовку и несколько минут провела с Ролли в тесной деревянной уборной, на огороде.
Их встреча как будто бы прошла незамеченной, но тетки, Арнаутова и Федоренко, видимо, что-то заподозрили и доложили в сигуранцу.
На дачу прибыл комиссар сигуранцы Кардашев и попытался выведать у Ролли местонахождение матери.
Но Ролли, хорошо усвоив, что «главное – молчать», молчала!
И как ни старался Кардашев, как ни соблазнял девочку шоколадными конфетами, ничего от нее не добился.
Смешно, но Тася действительно была «неуловимой». И самое удивительное, что она не только и не столько скрывалась, сколько искала пути для спасения Изи, которого, видимо, из-за ее побега перевели из префектуры в сигуранцу.
Положение Изи было критическим.
В сигуранце его жестоко пытали. И что бы там не говорили и не писали о «сладкой жизни при румынах», пытки, применявшиеся к арестованным в одесской сигуранце, по своей звериной жестокости превосходили даже пытки гестапо.
Мы не будем описывать здесь все эти пытки, скажем только о тех, которые пришлось испытать Изе, да и то без «подробностей».
Речь пойдет об «электрическом стуле» и о «пропеллере».
«Электрический стул» был чисто румынским изобретением и не имел ничего общего с известным американским электрическим стулом, призванным избавить осужденных на казнь преступников от предсмертных мук.
Задача румынского «электрического стула» была обратной – не избавить от мук, а причинить их. И не во время казни преступников, а во время допросов подозреваемых, в том числе и подозреваемых в сокрытии национальности.
Такого «подозреваемого» привязывали ремнями к «электрическому стулу» и пропускали через него электрический ток, сила которого с помощью специального реостата постепенно увеличивалась. До убийства дело обычно не доходило, но человек корчился в нестерпимых муках и признавался обычно во всех совершенных и несовершенных «грехах».
В отличие от «электрического стула», «пропеллер» не нуждался в технических изобретениях: человека просто подвешивали к потолку вниз головой и закручивали раз двести в одну сторону, а потом отпускали и, когда несчастный раскручивался, его били кусками резиновых шлангов по почкам.
Действительно – просто, красиво и не требует расходов на электричество.
Изю пытал сам подполковник Никулеску-Кока, «герой» еврейского погрома в Яссах, «герой» бойни на Дальнике, «герой» депортации евреев из гетто на Слободку, а теперь глава одесской сигуранцы.
О Никулеску в Одессе ходили легенды.
Этот совсем молодой еще, 35-летний садист обладал удивительной силой и «не стеснялся» применять ее при каждом удобном случае.
Говорят, что он самолично избил почти до увечья Василия Вронского, известного в городе артиста и режиссера, содержателя «Русского театра», только за то, что тот посмел принять на работу еврея.
В силу своего высокого положения глава сигуранцы мог бы, наверное, не пытать арестованных, не заниматься, так сказать, «черной работой», но, видимо, он не желал лишать себя «удовольствия».
