на кровать пустого, аккуратно прибранного кубрика. За такой кубрик дедушка поставил бы четверку. Хотя в похмелье ему могло привидеться что угодно. Дедушка только говорил, что за неубранный кубрик поставит в наряд, а на самом деле ставил в наряд тех, кого просто не любил.
Из-под кровати раздался шорох. Я поджал ноги и прислушался. Стучали часы. Я вспомнил, как под удары часов пукал один из моих одногрупников, и внезапно понял, в чьем кубрике нахожусь. Но кто находился под кроватью? В помещении горел свет, за окном стояла ночь. На дверном окошке висело полотенце.
«Никому не беспокоить».
А надо ли?
Тем временем из-под кровати выполз Коля Розякин. Он подошел к двери, сдвинул полотенце и выглянул наружу.
— Штопанный гандон! — процедил Коля.
Его штаны съехали вниз, и я видел две жирные ягодицы, желтеющие, как спелые дыни под августовским солнцем.
— Только попробуй поставить меня в наряд! — Коля скривился, словно его укусили за палец.
Он сдернул полотенце с окна и бросил его на кровать.
— Старый пердун!
Лежба в засаде не прошла для Коли бесследно. Его майка была в пыли, штаны в паутине, клочки волос прилипли к рукам. Он словно спустился с чердака, где жили мыши и кошки. Но Коля был настолько растроган и обижен, что не замечал всего этого. Он поворчал еще минуту, гневаясь то на командира роты, то на старшину Юру, а потом снова полез под кровать. Выглядело это так, словно Коля отправляется в погреб за банками. Не спеша, но столь уверенно, что любой, кто видел эту сцену, подумал бы, будто Коля под кроватью жил.
— Найду, задушу падлу! — прозвучали слова, перед тем, как он окончательно скрылся.
Через несколько секунд я увидел в дверном окошке физиономию своего деда. Он заглянул в кубрик и кому-то сказал:
— Ключ!
Прежде чем дверь открылась, я снова провалился в пустоту и очнулся в кресле перед телевизором. Из спальни доносился храп отца. Дверь в ту комнату была закрыта, и без стука я туда никогда не входил. На случай, если мне хотелось остаться в доме, женщина отца стелила мне пастель в гостиной. Здесь находился удобный диван, и я мог допоздна смотреть футбол.
Телевизор был выключен. Я заснул в кресле и ни отец, ни Марина не потрудились толкнуть меня, чтобы избавить от неудобного вертикального положения. Моя спина затекла. Ноги онемели. В ушах стоял шум. Я попытался размять шею, и вдруг услышал шепот:
«Конец движется, …онец движется, …нец движется, движется».
Шепот удалялся и вопреки разумному, я подумал, что произносит его давно умерший голос. В нем слышалась некая реальность, которую никто не признавал. Черт дернул меня в тот момент, но одной мысли о мальчишке-призраке хватило, чтобы я схватил куртку, обулся и выскочил из дома. Теперь неоднозначный образ был для меня предвестником несчастья.
Через тридцать минут я перелез забор, отделяющий территорию морской академии от жилого квартала, и побежал к своему корпусу. Сегодня в большом наряде стоял первый курс судоводителей. На крыльце я встретил курсанта с красной повязкой. Ничего не спросив, как это обычно бывает, он продолжил играться в телефон.
На лестничных площадках было темно. Единственная лампа горела на входе, где сидел дневальный. Часть света попадала на этажи от уличных фонарей. Этого хватало, чтобы различать ступеньки и бежать вверх, не придерживаясь перил, на которые частенько плевали идиот. Я добрался до своего этажа и ударил в дверь кулаком.
— Эйй!!! — лестничная площадка вздрогнула.
Эхо едва успело донести гул к нижним этажам, когда заскрипел засов. «Молодец», — пронеслось у меня в голове. Скорее всего, дневальный спал на столе в холе. Иначе как бы он добежал так быстро?
Я толкнул дверь и кинулся по коридору, вытаскивая из кармана ключи. Всего несколько шагов — и я стоял перед окошком своего кубрика и всматривался… в ничто. Окошко было аккуратно зашторено полотенцем.
В нашей роте полотенце никогда не являлось запретом. Запретом являлась любая попытка сделать окно не прозрачным. Полотенце имелось у всех. Оно легко подходило под штапики, поэтому в каждом кубрике я наблюдал одну и ту же картину. Стоило командиру роты покинуть расположение, как курсанты тут же занавешивали свои окошки чтобы избавиться от непрошенных гостей. Миша не был исключением из этого списка. Он продолжил занавешивать окно даже после того, как Тупица-Макс будучи абсолютно трезвым выбил нам стекло. Не пугал его и старшина Юра, ищущий любой кубрик, где бы имелась жертва для наряда по всем известной ориентировке.
Не смотря на то, что кубрик изнутри я не видел, нахождение полотенца на окошке облегчило мне душу. Я вспомнил, как моя мама любила менять мебель местами, из-за чего дом терял первоначальный вид и становился чужым. Эта смена досаждала мне всю подростковую жизнь. С тех пор я знал, что лучше вещи это те вещи, которые никогда не меняются. Стабильны, как день и ночь. Полотенце на окошке подарило мне шанс, и я надеялся, что ничего плохого за вечер не случилось. Тревоги и сомнения пойдут стороной, и мне останется лишь посмеяться с них, как люди смеются над глупыми снами. Когда дверь приоткрылась, и из кубрика потянул холодный сквозняк, я понял, что волновался не зря.
Миша не любил холод и перед тем, как лечь спать, всегда закрывал балконную дверь. Сегодня балкон был открыт. Я почувствовал это с порога и ощущение мнимой опасности вернулось. Дверь открылась шире, полоса света проникла внутрь, и между кроватями я увидел качающуюся фигуру. Сначала я решил, что это тень. Но когда свет проник глубже сомнений не осталось.
Потолки на всех этажах были довольно высокими для обычных зданий. Связано это с тем, что по уставу Вооруженных сил Российской Федерации, для проживания в кубрике определенного количества курсантов, требовалась соответствующая кубатура воздуха. Вероятно, проектировщики решили более экономичным увеличть кубатуру за счет высоких потолков, нежели общей площади. Именно высота потолка над полом сослужила Мише недобрую службу. Хотя, может быть, он так не считал.
Под ним лежал опрокинутый стул. Своей спинкой стул упирался в кровать, и я подумал, что при таком положении Миша мог бы до него дотянуться. Если бы хотел. Его тело медленно вращалось вокруг своей оси, и край стула он цеплял пальцами ног. Все казалось настолько неправдоподобным, будто сон не заканчивался, и я продолжал проваливаться в песок. Наверное,
