последние икринки, которые он берег к своему отпуску, умер.
ПнаТвор знал, что нужно делать. Он передал Семену сведения о том, где я нахожусь и кто такие два брата. А еще, ПнаТвор выпустил Его.
Семен не спал. Методично и монотонно, он просматривал все финансовые операции Натальи, искал в ком-то из ее знакомых, из тех, с кем она сталкивалась или встречалась того, кто мог бы быть убийцей. Семен сомневался в том, что делает, потому что, несмотря на криминалистов, у случившегося нет самого главного: смысла.
Зачем кому-то вламываться к кому бы то ни было домой, проверять «сможет ли гражданин сегодня повеситься?», затем стирать все отпечатки и уходить? И до тех пор, пока не будет получен внятный ответ на этот вопрос, Семен не готов «включаться» в работу. Он может делать что-то методичное, монотонное и сложное, но он не видит ни одного резона вступать в игру с какими-либо набросками портрета преступника.
Антон выглядел удручающе. Слишком долго он пил. Теперь, слишком долго сидит он в кабинете Семена без толкового сна и еды. Дешевая пафосная люстра на восемь лампочек, светила с потолка на Семена и Антона. Шестьсот сорок ват, что по мнению Антона слишком ярко, освещала стол. На столе, среди фотографий трупов, лежали недоеденные бутерброды с сыром.
Был поздний вечер и большинство сотрудников уже разошлись по домам. Остался только Иван на пропуске. Его смена кончиться через час. Пока он здесь, Антон решил попросить его принести кофе. Это вообще противоречит всяким должностным обязанностям Ивана, но очень приятно для Антона. Он поднял трубку и набрал короткий номер вахты, написанный от руки прямо на телефонном аппарате.
— Дежурный, — Иван поднял трубку.
— Дежурный, — ответил Антон, — принеси нам два кофе, будь так любезен.
— Чего? — затянул Иван недовольно.
— К-о-ф-е, — Антон проговорил по буквам и положил трубку.
Семен улыбнулся и посмотрел на Антона.
— Ну зачем ты так? — мягко спросил Семен.
— Пусть принесет, — кивнул Антон.
Иван положил трубку, так и не успев ничего доказать. Он был расстроен. Раздавлен. Смущен. Он злился. Он поставил чайник. Он насыпал растворимого кофе в две кружки. «Не собираюсь даже сахар добавлять» пробурчал он. Иван смотрел как закипает чайник и закипал вместе с ним. «Кем они вообще себя возомнили? Сучье тупорылое государство! Когда же это кончиться, твою мать».
— Посльюшайте-ка, — вдруг произнес голос из чайника.
Иван не ответил. Он посчитал, что это странно и нелепо — разговаривать с чайником, даже в ответ.
— Пижальюста, атветите, — продолжил голос, — Можньйо ли на чутичку занятия ваше тело?
— Чего? — все-таки решил вступить в контакт Иван.
— Можнаа? — переспросил голос из чайника.
— Ну, можно, — нехотя ответил Иван.
— Списиба, — поблагодарил чайник.
После этого, Иван закрыл глаза, а открыв, увидел, что чайник холодный, а кружек с кофе уже нет. Он так и не понял, что произошло. А случилось вот что:
Иван поднялся с двумя кружками в кабинете Семена, бурча что-то на КниПни. Он вошел в кабинет и сказал абсолютно спокойно:
«Выслушайте меня внимательно, пожалуйста. Меня зовут ПнаТвор и вам не обязательно знать больше. Вы ищите Смолевича Николая Сергеевича и Смолевичи Никиту Сергеевича. В данный момент, на улице Лесная, дом 36. Вместе с вашим другом. В настоящий момент, они едят его. Большое спасибо».
После этого, Иван ушел, оставив полицейских в недоумении. Антон и Семен переглянусь и выпили кофе. Имена, кроме Пни-как-его-там, на всякий случай, проверили.
Под мешком на моей голове, пахло рвотой. Вероятно, меня вырвало. Я этого не помню. Боль в руке была невыносимой. Вокруг было почти тихо. За исключением топота и бессвязных бормотаний этих психов, не было слышно ничего.
Под мешком на голове я ничего не видел. Мне стало трудно дышать, но, думаю, что это связано с кровопотерей, а не мешком. Мне очень хотелось спать.
— Ты скоро умрешь, — сказал Николай.
— Иди в жопу, — выдавил я.
— Ты ведь даже не понимаешь, что мы пытались сделать, мелочь, — Николай наклонился к мешку так близко, что я смог увидеть очертания его лица, — Мы весь ваш отдел перебьем и тогда о нас заговорят. Я думал, что о нас заговорят тогда, после того как брат Василий дал дорогу к новому дому для четырех опарышей. Но, вы умолчали об этом. Ничего не сказали, ни в газетах, ни по телевизору. Так нехорошо.
— Замолчи, — я терял сознание.
— Я буду наблюдать как вы один за другим сдохнете, — говорил Николай.
Его перебили. И топот, и бессвязные бормотания вдруг прекратились. Николай, судя по тени, отвернулся в другую сторону и тоже стоял не шевелясь.
Было абсолютно тихо. Слушайте, я несказанно рад был тому, что топот и бормотания прекратились, но в самом моем нутре: в желудке или других кишках — возник ужас. Не страх, нет. Именно ужас. Такой, который сжимает тебя, словно ребенка за ребра. Такой, что ты не можешь и двинуться.
— Ты, — произнес он, — Ротак…
Он не успел договорить. Я клянусь вам, что огромная тень схватила его. На лету Николай издал непродолжительный визг и замолчал. Все замолчали. Я очнулся в больнице. Ничего больше не помню.
Я очень надеюсь, что Семен, его жена, дочь, моя жена, Антон и, разумеется, генерал Якушев не будут всерьез обижены на то, что вышло из моей рукописи в конце концов. Видит Бог, я старался и старания мои становятся вдвойне уважительными, если учитывать, что орудую я одной рукой.
В конце концов, убийства прекратились. Я связываю это с тем, что всю группу безумцев, во главе с двумя братьями, сожрал Ротакор. Семен считает, что им просто удалось скрыться. По его словам, они вовремя уехали из области и где-то притаились. На мой взгляд, это просто невозможно. Целая группа фанатичных убийц, которые запросто отрезали съели мне руку вдруг взяли и отказались от своих зверств под угрозой ареста.
Но, если честно, меня волнует другое. Во-первых, мне не понятно, почему Ротакор не сожрал меня. Если это действительно Его я слышал тогда, сидя в полуобмороком состоянии от кровопотере, то тогда чем заслужил я Его милость? Не тем ли, что меня по какой-то причине он избрал? Выбрал?
Как бы то ни было, есть и второе. Во-вторых, я получил письмо. Вчера, когда я вернулся домой из больницы, на столе я увидел письмо. Жена сказала, что не хотела мне его показывать, пока доктора чинили меня (правильно, я считаю). Письмо такого
