Вечер вчера читал Мещ[ане] Горьк[ого]. Ничтожно. Сегодня встал столь же слабый. Пошел гулять, насилу хожу. Читал Н[а] К(аждый] Д[ень], маленькие книжечки Посредника и и письма. Ни за что не брался — так слаб. Но на душе хорошо. Приехал Цингер, и я с ним говорил о науке вообще и о физике, потом читал о физике в Брокгаузе и нашел подтверждение своих мыслей о пустяшности «науки» и физики с своими гипотезами эфира, атомов, молекул. Иду обедать. Не скажу, чтобы было лучше.
Основание всей физики (как и других естественных наук) только одно это изучение законов познавания предметов посредством внешних чувств. Основное чувство — осязание, подразделенное на виды его: зрение, слух, обоняние, вкус. Первые два разработаны. Об остальных и речи нет. (Запись сделана Толстым на отдельном листке, на верху которого его рукой пометка. В дневник. Листок был позднее вклеен в тетрадь Дневника. Настоящий абзац, как и следующий, вписан в текст Дневника переписчиком.)
То, что должно бы быть основою всех знаний, если не единственным предметом знания — учение нравственности — стало для некоторых не лишенным интереса предметом, для большинства «образованных» — ненужной фантазией отсталых, необразованных людей.
26 Окт.
Не спал до 3-х, и б[ыло] тоскливо, но я не отдавался вполне. Проснулся поздно. Вернулась С[офья] А[ндреевна]. Я рад ей, но оч[ень] возбуждена. Вчера нашел письмо Леон[ида] Семенова. Нынче ходил бодрее. Написал письма Леон[иду], Кони, Толстому, Наживину. Приехал Страхов. Ничего не делал утром. Хорошее письмо Ч[ерткова]. Он говорит мне яснее то, ч[то] я сам думал. Разговор с Стр[аховым] б[ыл] тяжел по требованиям Ч[ерткова], потому ч[то] надо иметь дело с правительством. Кажется, решу всё самым простым и естественным способом — Саша. Хочу и прежние, до 82. Ездил верхом с милым Душ[аном]. Потом молодой человек, медленно мыслит, но разумно. Хочется еще поговорить с Гусаровым. Не мог Заснуть. Слаб, но лучше. Иду обедать.
Вечер. Еще разговор с Страховым. Я согласился. Но жалею, ч[то] не сказал, ч[то] мне всё это оч[ень] тяжело, и лучшее — неделание,
27 Ок.
Здоровье не худо. Ходил. Ничего не записал. С особенной впечатлительностью читал К(руг] Ч[тения]. Два хороши[х] письма. Пришел Л. Семенов с крестьянином. Совсем опростился. И я не могу не радоваться на него, но не могу и не бояться. Нет ясности, простоты. Но я рад ему и люблю его. — Ездил с Душ[аном] в Телятинки. Говорил с Гусаровым оч[ень] хорошо. Дома-как всегда, и Саша чувствует, что не то. Что-то выйдет?
Одно хотел записать, это — мое ясное сознание своего ничтожества во всех отношениях.
28 Окт. Е[сли] б[уду] ж[ив].
[28 октября.]
Как раз оказалось сомнительно, ч[то] буду жив: слабость, сонливость. Ровно ничего не делал, кроме писем. Не записал еще 27. Пришел Семенов с крестьянином. Сем[енов] в лаптях, совсем бедно одет. Я оч[ень] рад б[ыл] ему и радуюсь на него и стыжусь себя. Говорил с ним не совсем хорошо. Не то что дурно, а неполное душевное общение. Да я перед ним не стою этого. (Я ошибся: о Сем[енове] записано.) Ездил в Овсянниково, М[арья] А(лександровна] рассказывала про племянника и читала его письма. Оч[ень] хорошо с ней поговорил. Вечером потом не видал Сем[енова]. Приехал Мих[аил] Сергеевич]. Оч[ень] уж велика противуположность между ним и Леонидом. Заснул в 5-м часу и спал до 8. Оч[ень] слаб. На душе оч[ень] хорошо.
29 Окт.
Проснулся поздно, [в] 10-м часу. Опять неестественно много спал. Хорошо поговорил с Леонидом. Помоги ему Бог. Счастье, ч[то] есть такие люди. Я говорил ему о внешнем. Он верно объяснил. Ездил с Д[ушаном] часа два. 5 часов, ложусь спать.
Из записной книжки. 1) Не судить ни на словах, ни в мыслях и потому тем менее заботиться о суждении людей. А то самое обыкновенное — тот, кто весь живет заботой о мнении людей — осуждает почти всех людей, каких знает.
[2)] Помоги мне, Господи, ни на словах, ни в мыслях не судить людей, за то и не заботиться о их суждении обо мне.
[3)] Желание блага есть жизнь, понял, что личность и все ее интересы сон, и желание блага направляется на всё — любовь.
[4)] Сон с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением — совершенное подобие жизни с бессознательными периодами, прояв— лениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью, полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, п[отому] ч[то] я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать: то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее; сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственный только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
31 Окт.
Главная причина непонимания жизни после смерти — это невозможность представить себе жизнь вне пространства, вещества, времени и движения. Мы можем только сознавать ее, но не можем представить.
К зап[искам] лакея. Говорят о земле. Старик всё время молчит и начинает говорить только, когда его вызвали.
Необыкновенно странное, тоскливое состояние. Не могу заснуть, два часа (ночи). (Текст от слов: Из записной книжки кончая: два часа (ночи) внесен в тетрадь Дневника переписчиком.)
1 Ноября.
Никак не думал, что два дня пропустил. Вчера вернулся Леонид. Оч[ень] трогает он меня своей серьезной религиозностью. Я чувствую, что он молится почти всякую минуту. Ничего не писал. Приехала 3[ося] Стахович. Писем немного ответил и читал Рамакришна. Слабо. Вечером почти простился с Леон[идом]. Третьего дня почти то же, или забыл. М[ихаил] Сергеевич] чужд. Да, к обеду приехал Сережа, тоже, к несчастью, чужд. — Сегодня приехали Голд[енвейзер] и Страхов, привезли от Ч[ерткова] бумаги. Я все переделал. Довольно скучно. Простился с милым Леонидом и писал и читал письма. (От слова: Сегодня кончая: читал письма в подлиннике выскоблено. Воспроизводится по копии из архива В. Г. Черткова.)
Забыл, третьего дня б[ыла] оч[ень] интересна поездка в волостн[ой] суд. Встретился там с Вас[илием] Морозовым], Тарасом. Говорил с ними серьезно.
1) Удивительная слепота матерьялистов. У меня есть чувство — пять: з[рение], с[лух], об[оняние], вк[ус], ос[язание]. Хорошо. Весь мир обусловлен этим, общим всем людям и общим всем существам основным чувством осязания. Хорошо. Я, человек, испытываю чувство зрения, слуха... но это не все: я могу спросить себя, что я испытываю сейчас зрением, или слухом, или осязание[м], или об[онянием], или вкусом? И испытывать самое чувство и сознание этого чувства, т. е. могу перенести свое сознание на то или другое чувство. Мало того: я думаю, я могу спросить себя: о чем я думаю? Что же это то, что сознает и спрашивает? Это не чувство и не мысль — это сознание жизни. Но могу ли я спросить себя, что такое это сознание? и сознать сознание? Нет. Стало быть, это главная основа того, что мы называем жизнью. А что это такое? То, что мы называем жизнью и к[отор]ое, хотя и связано с тем, что представляется нам телом, никак уж не может быть объяснено телесно.
2) Ни про что вещественное нельзя сказать, что оно есть. Всё вещественное только происходит и проходит. Если что есть, то только то, что невещественно.
3) Особенно ясно понял нынче одуряющее влияние «науки», т. е. запоминания чужих мыслей. Ничто так, как это нагромождение чужих мыслей не атрофирует, не умерщвляет так способность иметь свои мысли и уметь управлять ими.
2 Ноября.
Спал хорошо, а всё слаб. Кажется, что я отписался (художественной работы). Нет сосредоточения на одном. А многое хочется. Вчера ничего, кроме писем, не делал. Довольно легкомысленно беседовал за столом. Вечером с Булыг[иным], Стр(аховым], Голд[енвейзером] приятно. Нынче тоже писал письма и читал Ужасы христианской цивилиз[ации]. Не так хорошо, как я ожидал узко. Но как форма превосходно. Нынче опять изжога. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Помоги, Госп[оди] — и помогает. Записывать, кажется, нечего. Не помню, что б[ыло] вечером.
4 Ноября.
Пропустил вчерашний день. Вчера ничего не работал, читал и отмечал в ней места в книге Ламы. Оч[ень] сильно. Попытался писать предисловие — не пошло. На душе весь день было умиленно грустно хорошо, — как ни странно это сказать — радостно.
Вечером 2 Нояб[ря] оч[ень] важное. Я сказал про то, ч[то] Ч[ертков], если я приеду в Кр[екшино], обещает устроить так переезд через Москву, что меня не увидят. С[офья] А[ндреевна] вдруг вышла из себя. Оч[ень] б[ыло] тяжело. Я, слава Богу, удержался в добре. Прощался целуясь, и оч[ень] хотелось сделать ей что-нибудь особенно приятное. Понимаю эту лучшую радость жизни: за зло заплатить добром, но только понимаю, но сделать не мог ни в тот вечер, ни на другой день.
